И что мне с тобой делать

Бывает иногда в жизни: ляпнешь что-то не подумав, а потом страдаешь, пытаясь понять, насколько сильно просчитался, посмев вообще раскрыть рот. Иной раз такие недоразумения доводили до абсурдного результата — переворачивали жизнь даже похлеще, чем, наверное, переезд в другую страну. Решения Савады, скоропостижные и непродуманные, иногда оборачивались такой катастрофой, что она должна была уже давно научиться не набивать по сто раз одни и те же шишки. Но грабли, так симпатично лежавшие под носом, в очередной раз не замечались с поразительным упорством, набивая новый синяк на прехорошеньком лбу одной уже, казалось бы, давно взрослой идиотки. Ничему жизнь не учит — так, кажется, говорят. Сейчас Тсуна почти бежала, буквально неслась по коридору до спортивного зала, где проходила игра. Ей казалось, что бешенство в ней скоро превратится в пожар. Такой, что гореть будет не только она, но и все, что ее окружает. Эмоции, словно огромные волны, захлестывали ее с головой: раздражение смешивалось со страхом, бешенство отступало под накатом собственного бессилия, но снова нарастало, стоило ей вспомнить о том, что ее мнение не учитывалось от слова «совсем». Такие метания ее раздражали — ей не нравилось снова находиться на распутье. В последний раз она испытывала подобное в средней школе, когда не знала, стоит ли ей пытаться завести новых друзей. Тогда ей помог случай: Ямамото, сломавший руку и попытавшийся прыгнуть с крыши в отчаянье, и она, не готовая смотреть, как сгорает один из самых ярких людей из всех, что она когда-либо знала. Сейчас на крыше находилась она сама, где один неверный шаг — падение в пропасть. Как же это раздражало. Ей нужно было спокойно подумать над сложившийся ситуацией, разложить все по полочкам в своей голове, но выходило так, что сделать это не давали. Одно накладывалось на другое, словно специально сбивая с мысли, и она даже не успевала разобраться в собственных желаниях. Так, на самом деле, всегда было в ее жизни: события происходили так быстро, что слишком импульсивной Тсуне не оставалось времени, чтобы продумывать собственные действия нормально, и она, ведомая случаем и какой-то женской интуицией, принимала решения, которые иной раз оказывались теми самыми граблями, бившими по лбу. В ее нынешней ситуации решать на авось не хотелось, ведь на кону стояло собственное будущее. Говоря проще: на одной чаше весов была ее мечта о спокойной жизни, той, к которой она стремилась; на другой… То, что было на другой, манило. Не сказать, что сильно, но ей было интересно, на что она способна. Справится ли с тем объемом ответственности, который готовы на нее возложить. В конце концов, ей просто хотелось показать отцу, что он не зря делает на нее ставку. Наверное, Емицу и так понимал, из какого теста сделана дочь, но все же быть лучше, чем о тебе думают — естественное стремление почти любого человека. Тсуна с ужасом понимала, что то самое ее желание быть лучше пересиливает мечты о спокойной жизни. И когда она успела так поменяться? Знала же, что в глубине души давно приняла правила игры, еще до появления Реборна, поменявшего ее жизнь на «до» и «после». Все изменилось тогда, когда отец вошел в ее комнату, на удивление трезвый, и озвучил решение, изменившее все. Помнится, он приехал неожиданно, впрочем, как и всегда. Просто перешагнул порог их уютного дома, где в понятие «уют» наличие отца никак не вписывалось, улыбнулся этой своей широкой европейской улыбкой, передавшейся ему с генами прадеда, ну или кем там им приходился Джотто, крепко обнял мать, чуть ли в обморок не упавшую от счастья, потрепал по голове малыша Ламбо, который тогда уже жил у них, и, что удивительно, виновато посмотрел на дочь. Тсунаеши помнила этот взгляд отца — сочувствующий, расстроенный взгляд побитой собаки, совершенно несоответствующий ее сильному отцу. Уже тогда она поняла, что что-то в их семье изменилось. Так, что вернуться к прежнему укладу — спокойным и счастливым будням — она никогда уже не сможет. Поняла, но отрицала всей душой. Позже, пообщавшись с домочадцами, выслушав восторженные крики Ламбо и скромные рассказы Фууты, которые дополнялись счастливыми словами Наны, Савада Емицу поднялся в комнату дочери, чтобы сообщить ей, что жизнь его единственного родного ребенка в ближайшее время превратится в полнейший бардак из суеты, нервов, сотни пролитых слез. Тсуна помнила, как назвала отца конченным идиотом. Помнила, как ревела по ночам после того, как дражайший папочка постоянно напоминал о себе: ловил дочь после учебы, снова и снова вдалбливая ей, какой великой корпорацией ей предстоит управлять. Помнила, как сбегала в школу, видя там единственное спасение. Как познакомилась с Такеши, Хаято, Рёхэем и кучей других замечательных людей. Она много что помнила. Многое хотела забыть. Хотела ли она отказаться? Еще бы. Хотела ли принять предложение? Еще больше. Собиралась ли она следовать правилам и пути, что предлагали для нее боссы, уже нарисовавшие свою идеалистическую картинку? Определенно нет. Тсуна резко остановилась перед дверью, приводящей ко входу на трибуны — даже не заметила, как добежала до зала, распихивая ни в чем не виноватых студентов, совершенно не чувствуя за это вины. Заставила себя вдохнуть и выдохнуть — успокоиться. Ни к чему друзьям видеть ее нервы. Не сейчас. Они еще успеют все обсудить и решить, как лучше поступить. Она знала, что ребята примут любое ее решение — они были готовы к этому еще со школы, когда она, бледная до невозможности, сидела на крыше средней школы Намимори и рассказывала друзьям о безумном желании отца. О том, что их хотят сделать Семьей. Боссами. Вонголой. В этом было их большое отличие: Тсуна слишком долго училась принимать негативное в своей жизни, а не закрывать на это глаза, вести себя по-взрослому, тогда как друзья умели это с самого начала. Пожалуй, ей стоило брать с них пример как можно чаще. Проигнорировав сигнал пришедшего сообщения, Савада зашла в зал и окинула взглядом зрителей, выискивая друзей. Увидела она их не сразу, а только лишь из-за прыгающей с транспарантом Хару, который вообще-то полагалось вешать, чтобы не закрывал обзор остальным зрителям, но эмоциональную подругу не останавливал тот факт, что она кому-то мешает, как не останавливал и Хаято, то и дело хватающий ее за руку, видимо, в попытках объяснить бойкой девчонке, что поддержка из нее так себе, но выходило плохо. Осторожно переступая через чужие ноги, Тсунаеши старательно пробиралась к друзьям, которые, заметив ее, уже призывно махали руками. — Хэй, — Тсуна, протиснувшись мимо Хаято и Хару, плюхнулась на пластиковое сиденье, которое ей заняла Амэя, предварительно положив на него рюкзак, — ну как вы тут? — Эта идиотка, — зашипел Гокудера, просто потому что ему нужно хоть кому-то выложить свою злость, и Савада честно отключилась, прекрасно зная, что, откровенно говоря, ее внимание даже не нужно. Они все равно поцапаются с Хару, даже если она лично будет стоять между ними, словно чертов живой щит. На случай, если их балаган выйдет за пределы допустимого, у нее еще есть Кёко, которая всегда умудрялась сдерживать бурный норов этих двоих своей поразительной способностью примирять их бурные ссоры. Пока Тсуна позволила себе откинуться на спинку кресла и насладиться атмосферой предстоящего матча. Волейбол она искренне любила — этот спорт заряжал ее невообразимой энергией, которой, на ее вкус, не было даже у бейсбола, столь любимого Такеши. В зале пахло резиной, терпким мужским потом и Air Salonpas. (и, честное слово, она бы сразу же забыла название этого обезболивающего спрея, если бы не бегала вечно за ним в спортивные магазины с Такеши) Волейболисты разминались перед матчем, делая пробные подачи, и Тсунаеши решила, что сейчас лучшее время поговорить с единственным человеком, способным рационально мыслить практически в любой ситуации. — Слушай, Амэя, — Савада слегка наклонилась к подруге, предварительно убедившись, что Гокудера продолжает ругаться с Хару, а Кёко их просто не услышит, — есть просьба. Девушка, до этого флегматично смотревшая на своего парня, активно разминающего мышцы ног, заинтересованно приподняла бровь, повернув к ней голову и показывая, что внимательно слушает. Хотя, откровенно говоря, выбор должен был быть не в сторону Тсуны — эта мысль Саваду немного даже позабавила. — У нас есть возможность пробить дела Вонголы? Может, если задействовать Спаннера или Ирие-куна? — Оу, — Амэя улыбнулась кончиками губ, и улыбка эта, хитрая, кошачья, всегда вызывала у Тсунаеши какую-то неоправданную дрожь — так улыбаются люди, увидевшие что-то занимательное. Как Хибари, который собирался избить очередного несчастного, так и Амэя смотрела на нее, словно расставляя свои сети. Чувство немного… обескураживающее, — ты решила согласиться? — Я просто подумала, что мне нужно убедиться, что там все в рамках закона. Ну, знаешь, я все же жить хочу, — Тсуна неловко засмеялась и нервно убрала выбившуюся прядь за ухо. Она не хотела признавать, что словам Дино доверяла весьма условно, хоть у него и не было причин врать. В ситуации, когда она собиралась решать свою судьбу, ей хотелось быть уверенной максимально. Да и интуиция, тихонько звеневшая, заставляла напрячься. Она прекрасно понимала, что в Италии — стране, где мафия буквально заправляла всем, чем можно и чем нельзя, без ее влияния обойтись никак нельзя. И если от нее ждут управления преступным миром — она пошлет всех в одно место, это точно. Тсунаеши знала наверняка: криминал явно не та зона, где ее станут слушать. Пристрелят, и дело с концом. Что может противопоставить японская девочка суровым дядькам, что годами незаконно торговали рабами, оружием, распространяли наркотики по миру, да и в целом творили беспредел в солнечной стране? Пожалуй, ничего. Но если Вонгола лишь выплачивала мафии определенную ссуду за спокойствие — это Тсуна считала несколько другим разговором. С этим можно было жить, наверное. Бонусом шло то, что план, возникший у нее в голове буквально пару минут назад, она сможет реализовать только в том случае, если все будет только в рамках закона. Мечтать не вредно, правда, Бесполезная Тсуна? — Будет сложно, даже если привлекать парней, я бы сказала, что невозможно, — Сузуки поджала губы, накрашенные темной помадой, и ненадолго отвлеклась на площадку — Такеши как раз делал пробную подачу с новым связующим, кажется, Ойкавой. Тот, конечно, был просто великолепен: рассчитать за долю секунды необходимую высоту и силу подачи умел далеко не каждый связующий, а у парня явно был талант: мяч прилетел аккурат в середину ладони, и удар вышел настолько точным, что трибуны взревели еще до начала первого сета. — Сама понимаешь, в корпорации такого уровня все хранится далеко не на поверхности. Даже если пытаться аккуратно искать через слухи, они все равно перехватывают и быстро находят тех, кто пытается под них копать. Это же бизнес, правильно? Честно говоря, пока что я плохо представляю, как это сделать. Разве тебе не проще узнать непосредственно у отца или, я не знаю, Реборна? — Они соврут, я более чем уверена, — Тсуна недовольно шикнула на Хаято, который в запале задел ее рукой. Тот испуганно наклонился к ней, но, не успев сказать и слова, снова отвлекся на кричащую на него Хару, чтобы продолжить ругань, — надоели, ей-богу. Амэя рассмеялась, соглашаясь, но потом посмотрела на Саваду внимательным взглядом. Тсунаеши этот взгляд знала. И ничего хорошего он ей не сулил. — Давай… после, ладно? Я постараюсь все объяснить. В том числе, — Савада невольно повела плечами, выдавая, на сколько ей было некомфортно, — как пришла к такому решению. — Только не сбегай от разговора, давно пора закончить этот балаган, — эти слова резанули по ушам, но Тсуна лишь согласна кивнула, полностью признавая чужую правоту. Действительно, пора. — И, так уж и быть, я напрягу ребят. И Хибари, пожалуй, — Савада натянуто улыбнулась — вот уж кого, а Кёю доставать были способны только самоубийцы или те, кого убийственным взглядом не напугаешь. Таких было единицы. От того, что Амэя, известная своими способностями к дипломатии (шутка ли — заставлять грозу школы Намимори и их университета Хибари Кёю выполнять ее поручения? Хотя, Тсуна тоже так могла, просто жить хотелось немного сильнее. И, нет, Амэя не какая-то там героиня современных романов, просто правило баш на баш работало в том числе и с Хибари-саном), согласилась помочь, легче, на самом-то деле, ей не стало. Это как качели: когда ты на самом верху, легкость не покидает тело, хочется взлететь к облакам и небу. Но потом, буквально через несколько секунд, летишь вниз, эйфория покидает, остается лишь желание вновь ощутить себя на вершине. Момент приземления и есть жизнь с ее проблемами, грузом давящая на плечи. Только Тсуна, увы, не на качелях, и так просто взлететь, расправить крылья, ей, к сожалению, никто не позволит. Успокоив Хаято и Хару (хватило просто гаркнуть на этих придурков), которые аж покраснели от жарких оров друг на друга, Савада обратила внимание на площадку, где уже начинался матч. Первая подача как раз была за Ойкавой* — новым капитаном волейбольной команды их университета. Зрители буквально замерли в ожидании, ведь о подачах этого парня слагали легенды. О членах волейбольной команды она знала немного: лишь то, что Ойкава Тоору, метил в национальную сборную, и для этого у него были все данные. Правда, что он забыл в университете, где команда была не самая сильная, никто не знал. Ходили слухи, что он просто-напросто подписал контракт на членство во втором составе одной из команд их города, которые регулярно тренировали спортсменов уровня национальной сборной, поэтому к университету не придирался, и, если это правда — парня с его данными ждет хорошее спортивное будущее. Рядом с таким гением Такеши, решивший присоединиться просто потому что мог, смотрелся даже немного бледно. Тсуна завороженно смотрела за подачей Ойкавы, который выглядел необычайно сосредоточенно, а от того особенно круто: вот он подбрасывает мяч, разбегается и в прыжке со всей силы бьет по тугому боку. Звук от удара — громкий, словно пушечный выстрел, и мяч, поданный так ювелирно, приземляется буквально за пару миллиметров до аута. Зал, наполненный студентами их университета, гудит: болельщики в восторге, и Тсуна, подаваясь всеобщим эмоциям, хлопает вместе со всеми и кричит специальную кричалку, придуманную Хару. На секунду ей даже захотелось оказаться на поле: почему-то ей казалось, что концентрация на игре помогла бы избавиться от лишних мыслей. Конечно, ровно до тех пор, пока мяч не прилетел бы ей прямо в лобешник — проходили, знаем. Поэтому всё, что ей оставалось — окунуться в безумную энергетику с головой и подскакивать, когда их команда зарабатывала очки, поддерживая, что есть силы, срывая голос.

***

— Это была отличная игра, — Кёко ласково потрепала Ямамото по плечу, который рассеянно тер затылок и тепло улыбался друзьям. Их команда победила, буквально выгрызая очки во втором и третьем сетах. Тсуна до сих пор помнила, с какой злостью волейболисты вышли на второй сет: мало кому нравилось отдавать первый сопернику. Такеши и вовсе отлично проявил себя: он практически тянул на себе игру, не давая чужой команде и шанса забить мяч на их половину площадки, при этом упорно не велся на финты и сбросы. Рекруты местных команд однозначно должны обратить на него внимание после такого уровня игры. У Тсунаеши и Хару сел голос, настолько сильно они поддерживали своих ребят, Кёко случайно сломала веер, а Амэя съела всю помаду и до крови обкусала губы. Один Гокудера казался спокойным, лишь практически весь матч крутил в руках пачку сигарет. Победу отмечали в Такесуши — стандартное место для совместных попоек. Отец Такеши закрыл ресторанчик на вечер, а девочки предусмотрительно развесили украшения. Никого не смущало, что выигранный матч был первым в сетке — для них это был очередной повод побыть вместе, пошуметь и просто порадоваться за друга. К тому же, болельщикам к следующей игре следовало набраться сил и энергии, а Ямамото, который хоть и не собирался пить, хотя бы отвлечется от гнетущей атмосферы подготовки к игре, которую нагнетал их тренер. — Это уж точно, — Тсуна хрипела, как старая бабка, чем была весьма недовольна. Ей уже несли пиво, чтобы хоть как-то разогреть горло, но она прекрасно понимала, что быть ей местным посмешищем еще несколько дней, а то и недель, если послезавтра команда Такеши снова выиграет, — этот ваш… как его? Тот парень с приемами, который еще показал высший уровень? — Ты про Нишиною? Он крут, — Ямамото рассмеялся, с благодарностью принимая из рук подошедшей Амэи сок и приобнимая ее свободной рукой, — мы вообще не думали, что пройдем, команда соперников в прошлом году вышла на национальные, куда уж нам. Пока Ойкава всем тумаков не раздал, хах. — Вам лишь бы тумаки получать, — на ворчанье Гокудеры обратила внимание разве что только Хару, остальные же принялись еще более восторженно обсуждать чуть ли не каждую минуту прошедшего матча. Тсуна рассмеялась, поражаясь, как судьба могла так удивительно точно свести их всех вместе. То, кажется, было лето первого класса средней школы. Жаркое, душное, когда сезон дождей еще не начался, но уже буквально наступал на пятки: воздух тяжелым одеялом ложился на плечи, душил легкие, а волосы и легкую блузку можно было выжимать — настолько мокрыми они были от пота. В каждом классе окна были открыты нараспашку, но даже это не спасало от дневного зноя и раздражающего стрекотания цикад. Чудное было лето. Плечи отягощала разве что сумка, забитая учебниками и растаявшими конфетами, а не бремя, возложенное отцом. У Тсуны были очаровательные кудряшки, веснушки на носу, прыщики на лбу от наступившего пубертата, шумные сводные братья, а еще полное отсутствие друзей. Она падала с лестницы каждую перемену, опрокидывала на себя щетки для чистки доски, спотыкалась о любую неровность и неловко улыбалась на подколки одноклассников. А еще у Тсуны была (да и осталась, что уж лукавить) тотальная неуверенность в себе, когда каждый выход из дома в школу был подобен пытке. Савада помнила их класс: недружный, какой-то разношерстый, кусочки пазла, что никогда не соберутся в единую картинку. Гокудера тогда только-только перевелся*, задирал всех, кого только можно, говорил на ломанном японском и уже курил красные Мальборо. Как ни пыталась Кёко подружиться с итальянским задирой — выходило разве что вызвать лишь раздраженный взгляд да поддержку Ямамото, изредка заглядывающего на уроки. У Такеши близились первые школьные национальные по бейсболу, он тренировался сутками, чтобы попасть в основной состав, а еще тщательно скрывал боль за взглядом внимательных карих глаз. Та неделя — жаркая, душная, полная подготовки к промежуточным тестам, стала для них всех, пожалуй, поворотной. Так уж получилось, что Тсуну непонятно по какой причине безумно тянуло и к злобному Гокудере Хаято, который одним своим видом вызывал какой-то около священный ужас; и к жизнелюбивому Ямамото Такеши, которому почему-то хотелось сказать несколько ободряющих слов; и тем более к Кёко, которая для Тсуны и вовсе была каким-то женским идолом. Так уж получилось, что за одну неделю Савада успела прикрыть Хаято от учителя, который чуть не засек его за курением, а следом и от злобного Хибари Кёи (убьет все, что не соблюдает правила); не позволила Такеши, который отчаялся из-за отсутствия прогресса и сломанной руки, прыгнуть с крыши (слушай, я вот вчера чуть нос не разбила, а ведь так каждый день, ну что мне теперь повеситься? А ты сильный, неужели преодолеть такой пустяк не в твоих силах?); и неожиданно сблизилась с Кёко, которая, на самом-то деле, оказалась обычной девчонкой со своими тараканами и комплексами, ограничивающей себя в сладком, влюбленной в мальчишку из клуба кендо, и обсуждать это было действительно легко. Как после к ним подтянулась и Хару, которую к ним привел тогда еще совсем маленький потерявшийся Ламбо. Тсуна помнила то жаркое, душное лето, когда пот стекал по спине ручьем. Помнила, как Гокудера, громко хохоча, помогал ей с физикой и английским; как Такеши приносил суши на обед из ресторанчика отца и поддерживал ее за руку, чтобы она не упала с лестницы; как Кёко помогала штопать в очередной раз порванную юбку, а Хару, смущенно краснея и извиняясь за сорванную диету, кормила пирожными из соседней пекарни. Как с ними было удивительно тепло — не удушающе, как на улице, — а по-домашнему, словно так и нужно. Как дома. Словно дом там, где были они. Все эти воспоминания красными стежками были связаны с настоящим. Их уже было не пятеро, как раньше: за время учебы в школе Тсунаеши нашла множество новых друзей, без которых ее жизнь не стала бы такой, как сейчас — одним сплошным счастливым моментом; и люди эти никогда бы не бросили ее одну. Они крепко защищали ее тыл, не давали упасть и всегда толкали только вперед, направляя. Были рядом. Разве она могла их подвести? Ей даже не нужно было спрашивать, чтобы услышать их ответ. Глянув на кружку с пенистым пивом, Тсуна немного покрутила ее в ладонях, позволяя бликам от лампы играть на стеклянной поверхности. Они согласятся. Что скажет он — та еще загадка за семью печатями. В конце концов, карман отягощал мобильный телефон с пятнадцатью пропущенными от Дино, пятью от отца и одним, только одним, от Реборна. Но даже этот единственный звонок был знаковым. И пугающим до дрожи. Пожалуй, даже сильнее, чем остальные. Наверное, она никогда не научится прямо спрашивать у этого человека то, что ей нужно. Словно сама эта гребанная итальянская аура сбивала ее с толку. Спрашивается, у Гокудеры такой нет, потому что он наполовину идиот и наполовину японец? Вздохнув, Савада подняла взгляд на Хаято. Тот отфыркивался от дружеских объятий Рёхэя и тут же отмахивался от Ирие и Спаннера, которые пытались их заснять. Двое последних на матч не приходили — были заняты какими-то своими компьютерными делами, но заскочили поздравить Ямамото да так и остались. Такое в их шумной компании происходило постоянно. Какое-то время они даже принципиально освобождали субботы для совместных посиделок, чтобы прийти могли обязательно все. Особенно это стало актуально, когда Тсуна подружилась с кучей ребят из других школ. Ну, а наличие «базы» в лице Такесуши стало просто приятным дополнением. К сожалению, приятная традиция, длившаяся много лет, вынужденно прекратилась, когда все они поступили в университеты: оказалось, что справляться с такой нагрузкой тяжелее, чем хотелось бы, да и дела дома и личная жизнь требовали пристального внимания. Но даже так, пускай узким кругом, они всегда находили время, чтобы побыть вместе. Тем удивительнее было, что их дружба, казалось, только крепла с годами, превращаясь из простого товарищества в настоящую, правда настоящую, семью. — Ребят, — Тсуна прохрипела это немного неловко, несколько тихо, не рассчитывая, что ее услышат в дикой какофонии из криков, смеха и всеобщего галдежа, но, к ее удивлению, друзья тут же смолкли, внимательно посмотрев на нее. Даже Рёхэй застыл, оставив руку в седых волосах Гокудеры, который немедленно прекратил отпираться от боксера, — я приняла решение. Вы же мне поможете? И Такесуши погряз в восторженном оре ее самых лучших и настоящих друзей. Тсунаеши почувствовала, как в груди разливается удивительное тепло и счастье. В своем выборе и дальнейшем пути она больше не собиралась сомневаться. Как и в решении, которое собиралась озвучит отцу, Реборну и Дино. Что-то ей подсказывало, что она поступает правильно. И ее обязательно поддержат.

***

Бегать от Реборна по всему университету Саваде даже понравилось — напоминало какой-то супер-сложный квест, когда провал грозил смертью. В ее случае, конечно, смерть была образной, но вот возможность получить тумаки — вполне реальной. Ей, на самом-то деле, повезло: отец уехал по своим невозможно секретным делам еще до того, как она пришла от Такеши, Дино, который всегда был поразительно понимающим, ее и вовсе не трогал, давая время самой решиться на разговор. А вот Реборн, замечательный, до дрожи, не той, которая от влюбленности, а которая от страха, прекрасный Реборн, гипнотизировал ее все пары, и только изворотливость, спасибо двум младшим братьям, спасала ее от огня праведной инквизиции. Ну и, что скрывать, мальчишки вполне удачно ее прикрывали, даже Хибари, который и вовсе увел итальянца на серьезный разговор после первой лекции. Что там у них был за серьезный разговор Тсуна не знала и знать не желала: с них станется обсуждать методы убийства нарушителей дисциплины и всяких дерзких «травоядных», так что Савада решила притвориться хлебушком и убежать. План у нее был не хитрый: отсидеть две лекции, умчаться в столовую, ну а там оставалось семинарское занятие, которое вел другой преподаватель. А потом, к концу дня, она уже наберется решимости, чтобы спокойно поговорить с Реборном. Ну не сожрет же он ее, в конце концов, правда? В этом простеньком уравнении Тсунаеши разве что не учла единственную переменную: Реборн так просто поддаваться на ее нехитрые провокации откровенно не желал и, кажется, раскусил ее план еще до того, как он зародился в вихрастой голове. Она не знала, за что боги ее так ненавидят, но от итальянца сбегала упорно, игнорируя прожигающий затылок взгляд и властное «стоять», раздавшееся за спиной. Стоять-бояться-лежать в ее планы совсем не входили, поэтому Тсуна, вовсе не трусливо, а стратегически (кого она обманывает) сбежала на крышу. Совсем как в старшей школе, правда? Школьный двор, крыша — излюбленные места для признаний. В ее случае, крыша была местом, с которого она вполне могла полететь ласточкой, но Саваде было все равно. Она села на бетонный пол, нагретый жарким солнцем, подогнув под себя ноги, чтобы из-под короткого платья не выглядывало белье, смотря на небо. Синее, летнее небо. Яркое и широкое, не скрытое облаками. Небо, что создавало иллюзию спокойствия и бесконечности — не той, что от космоса, а той, что почти синоним надежды. Иронично, что «небо» в Вонголе символизировало Босса. В ее понимании, эти два слова рядом не стояли вовсе. — Набегалась? — знакомый голос Тсуну не удивил, но мурашки по шее прошлись все равно. То ли от запаха одеколона — от него вечно ухало что-то внутри; то ли священного ужаса, который ее охватил на секунду. Реборн, ни капли не смущаясь, опустился рядом с ней, чуть прищурившись от яркого солнца, бьющего прямо в глаза. Его легендарной шляпы почему-то не было, да и пиджак, который он носил в любую погоду, исчез в неизвестном направлении. — Я и не сбегала, — храбрясь, ляпнула Савада, начисто игнорируя ироничный взгляд черных глаз, — собиралась с мыслями. — Было, что собирать? — Думала, как лучше сформулировать, — игнорируя подколку, Тсуна начала нервно теребить нитку, торчащую из подола платья, стесняясь элементарно поднять на Реборна взгляд. (нет, ее не сводил с ума этот кадык, боже, ей не шестнадцать, и эти чертовы антрацитовые глаза, ей вообще зеленоглазые нравятся, пф, о чем речь, и одеколон не пахнет так, что ей хотелось нюхать его веками, вообще нет), — свой отказ. Взлетевшие брови Реборна, как и его действительно обескураженное лицо, придали Саваде какой-то смелости. Внутренне ей было сложнее всего озвучить свое решение именно ему, и, стоило только прозвучать этим словам, как Тсуна поняла, что дальше будет проще. Возможно, она услышит не самые приятные слова в свой адрес, но это уже было не так важно. — Я не приму предложение отца просто прийти на все готовое. Так неправильно, — Тсунаеши улыбнулась Реборну широко, видя в его глазах тень понимания, — а докажу, что это место станет моим по праву. Когда буду понимать, как работает бизнес-машина, когда научусь защищать свою точку зрения, когда моих знаний будет достаточно, чтобы защитить семью. Когда я пойму, что не только я, но и они готовы. Небо, — она задрала голову, прищуриваясь, — это пространство для всех, правильно? Итальянец тонко ухмыльнулся. Они с Емицу не ошиблись в своем выборе, кажется. Эта мелкая девчонка с глазами оленя и правда умела удивлять. — И что же мне с тобой делать, Бесполезная Тсуна? — Ну, — Савада улыбнулась тепло-тепло. Словно обнимала — Реборн видел это во взгляде, в улыбке, в сжимающих тонкое платье пальцах. Чувство, которое пока рано было называть, — поддерживать? Справишься? Реборн решил не озвучивать то, что было понятно и без окрашивания в бесполезные слова.

***

— Все готово? — Тсунаеши поправила кожаную юбку-карандаш, которая обтягивала тонкие ноги как-то излишне неприлично. На ее взгляд, выбор был смелый, но Кёко и Амэя, отвечающие за ее образ на первых переговорах в статусе Босса, только кивнули, как никогда довольные собой. Почему им казалось, что простая белая блузка и узкая юбка, которая излишне сексуализировала ее образ - это хороший выбор, Тсуна не понимала, но спорить уже не стала, только изогнула бровь: ей почти тридцать, а ее вырядили словно порно актрису. Но времени на споры уже не оставалось от слова совсем. Боссы не опаздывают. Даже на пять минут. Ее план, тот идеальный, придуманный во время волейбольного матча, снизошедший после подачи, разбился вдребезги о суровую реальность. Она знала, что просто не будет. Как и знала, что ее будут опекать. Просто в ее, тогда еще наивной голове, все выглядело как-то иначе. Проще, что ли. И не вписывались ни разборки с мафиозным кланом, претендующий на их, вполне себе законный, бизнес в качестве пропускного экзамена, ни постоянные поездки в Италию в перерывах между экзаменами, чтобы разрулить те или иные дела. Тсуна хотела сделать все по-нормальному: выучиться, набраться опыта, посмотреть в реальных условиях на работу своих будущих подчиненных — в общем, не идти по наитию. Но Реборн и ее отец посчитали, что лучший способ обучения — это нырять в омут с головой. Сейчас, уже почти в тридцать, когда на пальце поблескивало кольцо-печатка со знаком принадлежности к семье, она понимала, что иначе с ней было бы невозможно совладать. Тсунаеши испугалась бы ответственности, реальной, а не той, о которой она думала, учась в университете и абстрактно представляя себе будущие заботы; ее извечные метания сыграли бы с ней дурную шутку, и Реборн, успевший прекрасно изучить ее, сделал единственный возможный в той ситуации шаг - не слушая возвращение, отправил буквально под крыло Девятого, который, совместно с Занзасом, взяли ее в не самый легкий оборот. Сейчас Тсуна была ему даже благодарна. В перерывах между попытками выбросить любимого наставника из окна она даже умудрялась говорить ему «спасибо». И игнорировала слегка подрагивающие, совсем как раньше, колени — он вечно действовал на нее так, как иногда ситуация того не требовала. Бизнес, как оказалось, Тсуне был вроде даже и по зубам. С ее семьей — друзьями, что стали советниками, соратниками, всем сразу, ошибиться было почти нереально. Бизнес — это страшно, непривычно, это когда тебя по определению считают за глупую девчонку, севшую в кресло по указке отца. Бизнес — это то, как у нее получалось, наконец, защищать. Когда вроде бы должен быть акулой, но для своих, и в правду, небо. Тсунаеши Савада, Десятая, кажется, поняла, что именно Джотто ей завещал. И дело не в деньгах. Как оказалось, Вонгола — это о том, как защитить тех, кого любишь. Если правильно использовать то, что оставляли ей предки, думающие в первую очередь о семье. Конечно, не все было так утопично, как звучало, но у нее все впереди, правильно? — Ну, в бой? — Тсуна в последний раз взглянула на себя в зеркало, уверенно кивая своему отражению. Она справится. Она уже не та маленькая девочка, что боялась взять на себя обязанности старосты в университете. Не та девчонка, которая тряслась на своем первом международном выступлении с, пускай и интересным, но слишком сложным для нее докладом. Не тот олененок в желтой кофточке, что улыбался своему преподавателю, краснея и покупая с ним букет цветов. Она — босс. А это, как оказалось, чертовски много значит. — Идешь? — Савада улыбнулась Реборну, который сидел в кресле, читая книгу и не обращая совершенно никакого внимания на девичьи щебетания. Он, кажется, совсем не поменялся — даже шляпа была такая же, но и это было неважно. Реборн излучал силу и уверенность, был стеной, которой ей в детстве так не хватало. — Всегда. Обручальное кольцо на его пальце выглядело так, словно там ему и самое место. Тсуна, пожалуй, была счастлива.