Терри Пратчетт. Пятый элефант
***
У Рин кусала губы и нервно держала руль. Её ненавидящее око распространялось на всех кроме Тэхёна, хотя его она скорее, ненавидела даже больше. И не смотрела в зеркало. Честно, было в нём что-то цепляющее, что подлежало только приговору, а не объяснениям. Женщины обычно часто теряют голову от таких мужчин – в них не было никаких подводных камней, куда проще – всё говно на поверхности. И не так чтобы из-за красивой обёртки и пустых глаз ему прощались все обиды: Тэхён не нежен и не груб, он просто есть. У Рин никогда не была дурой, и знала наверняка – Тэхён её не любит. Он вообще никого не любит. Она даже не уверена, любит ли он себя. И если нужно только смирение и покорность, - как у собаки – она подставит лапу. Не из-за пустых глаз… Хотя и поэтому тоже. И... — Ты с ним трахался? – Ким Тэхён картинно закатывает глаза. Допрос – неверная позиция. Ну вот. Снова. — Я похож на гея? – вопрос на вопрос и диалог не задаётся. Во-первых, чтобы спрашивать с кого-то претензии, нужно иметь привилегию. Во-вторых, Рин её не имела. — А что, разве это кому-то когда-то мешало? — В таком случае, я бы с тобой не спал. — У тебя и так на меня не стоит. Тэхён усмехнулся и поднял брови – и верно. Ему даже нечего брякнуть в ответ. Гулящего мужа допрашивает жена, в то время как любовница в полном ауте спит на заднем сидении. Очаровательная картина семейных разборок. Ревность на ходу подсаживается четвёртой пассажиркой и щекочет Тэхёну живот – как смешно. Увы, нечего добавить. — Тебе обязательно нужно так меня унижать? Женщины всегда плачут и вытирают нос салфетками, чтобы продемонстрировать всем свою оскорблённость. Может, потому что по натуре своей сентиментальны. Может, всего лишь умные стервы. Однако с Тэхёном это не работало. Если слёзы и вызывали в нём какие-то эмоции, то только негативные. А ещё мерцала красная лампочка и так много всего ворохом… Но тут-то нет никаких камер, а, следовательно, и игры. — А я тебя этим унизил? – для приличия. — Ты думаешь, мне приятно всё это? — Я тебя не заставлял. Не заставлял. У Рин усмехается по-своему, должно быть в ней проснулось небывалое бесстрашие. И небывалая глупость – пытаться задержать мужчину, который уже переступил порог двери! (Подумай же, он не оглянется! Он никогда не вернётся!) — В таком случае, ты мне теперь должен. – Ким веселится. Он уже догадался по интонации слов, брошенных словно вызов. Хотя лучше бы уж она продолжала реветь. — Натурой попросишь? — Ну естественно. — Ниже уже падать некуда, Рин, – сочувствующей улыбкой сопроводил свои слова Ким Тэхён. Ему льстит, серьёзно. Ему просто смешно. Его опять хотят. Его снова кто-то желает. Тело, душу, а что потом? Попросит сердце?! — Только за тобой, Тэ. – Со вкусом и ёмко. «Ну, – подумал Тэхён, – за мной не угнаться...» Но на самом деле всё это было совсем не весело. От полубесонной ночи покраснели белки глаз. Начиналась мигрень, сопровождающаяся головной пульсирующей болью. А за стеклом валил снег белыми хлопьями, горели глаза жёлтых фонарей, достаточно озлобленно, чтобы зажмуриться. Но мало, чтобы уснуть.***
Эх, хорошо быть тихоней. Хорошо быть той спящей красавицей, которая просыпается только после бури, снёсшей чьи-то крыши. И просыпаться не от поцелуя принца, а от испепеляющего взгляда, который, честно, бодрил даже лучше. — Мне тебя даже жалко. – Рин взглядом указывает на стоящий у дивана стакан с водой. (Чонгук не удосужился участи быть положенным на кровать), и с большим промедлением поднялся на локтях. Почему какой-то девушке было жалко Чонгука, тот сообразить не мог, тем более на больную голову. Но пить из незнакомых стаканов теперь не хотелось. Всё потому, что память пыталась подкинуть какие-то воспоминания из прошлого, которые били по рукам хлыстом. А там, завалявшись во вчерашнем дне: жаркий мокрый сон, нестройные звуки подсознания, забитое рваное дыхание, будто от погони и ещё одно дыхание чудища, лица которого не разобрать – кошмар, не иначе. Лучше и не помнить вовсе. И так хуже некуда и тело ломит. …но у чудища знакомый голос, доносящийся через вату раздвоенным звуком. Догнал? — Ты мне скажи честно. – Честно? – Как он в постели? Понравилось? Какой ещё: он? От нескромного вопроса в лоб, аж вода в горле встала. Если кошмар и приснился, то эта девушка его подсмотрела, ещё и приврала события. А ещё затащила его в незнакомую квартиру. И поет странной водой. И смотрит ненавистно. — Что? – аналогичный вопрос. – Кто? Рин закидывает ногу на ногу, недовольно крутя прядь на указательном пальце. Сейчас, когда Тэхёна не было рядом, не было принца, постоявшего бы за свою тихоню, можно было творить самосуд. Хотя бы на правах хозяйки дома, человека, который посреди ночи повёз чью-то задницу в своей машине. — Ой, давай не будет строить невинность. Он тебя трахал вчера. Что, даже память отшибло? — Кто? Кого? – Чонгук как умалишённый задавал примитивные вопросы с открытым ртом и выглядел перед У Рин ещё отвратительней. Как глупый ребёнок. Бесполезная кукла. Как и она сама. Последнее было признавать трудно, но раз уж в одной лодке, то, чтобы скинуть кого-то за борт в битве за весло (за Тэхёна), нужно узнать подробности интересующей темы. — Ты что, не помнишь ни черта? – У Рин истерично начала хохотать, взявшись за горло, поперхнувшись. В голове ненароком промелькнула исцеляющая мысль, что они могли и не переспать. Что она сама себе всё напридумывала. А он просто… так. И не друг. И не враг! — Вы вообще кто? – Резонно. — Твоя совесть? О, нашлась!***
Пока в ванной идёт дождь, кое-кто красит ногти на ногах, подсушивая феном лак (вот так). Играет отвлекающая музыка, которая разбавляет серый быт двухкомнатной пещеры. Каждому чудищу по норке. Давон резво печатает новую статью, распивая энергетик: не из сонливости, а из прихоти. Чтобы успеть всё сразу, нужно как минимум быть Юлием Цезарем, как максимум, прикурить от миновской зажигалки и открыть мигающую вкладку с диалоговым окном. Вот тут уже всё очень сложно-о… Ой, нет-нет, не говорите, что она убивает себя вредными привычками. Одно дело быть леди в рабочее время, и совсем иное прийти домой и вдоволь отдохнуть всеми возможными способами. Особенно если работа нервная, и бесят люди, и их бессмысленные жалобы, и их проблемы. По сути, журналисты не пишут ничего нового: так, грязное нижнее бельё достают из корзины, но всё-таки для всех со знакомым запахом. Люди сами принимают и жрут сенсации – наркотики, секс, большие деньги, – идут как горячие пирожки. Всякие некроло́ги их уже не впечатляют. Нет ничего лучше, чем прочитать новый разворот газеты и узнать, что у кого-то что-то рухнуло или не задалось, накрылось... Тешит душу, ну правда же? Но мир-то не лучше. А что, ей хуже? Нет. Просто каждый выполняет свою работу. Обязательно есть тот, о ком говорят. И есть масса людей вокруг него, и ещё масса, которая его жизнь записывает. Это даже не жёлтая пресса. Если вам будет угодно – документализация в историю. — Всё ещё целуешь его в пузик? Явивший себя миру в первозданном виде, Юнги тянет с кровати одеяло, чтобы замотаться вместо полотенца. Претит запах ацетона и лака. Он чешет нос. Но Давон вроде как можно. Всё. — А тебя это волнует? Ревнуешь? — Нет, мне просто интересно, сколько он ещё будет ломаться? Давон отставляет банку «красного быка» на тумбочку, чтобы раз и навсегда разъяснить ситуацию с её новым, так сказать, увлечением. С Сокджином. По крайней мере так он себя представил. — Знаешь, Юнги, в мире морального скудоумия, нужно держать своё крепко. — А, так это «твоё» высокоинтеллектуально? — Отвали. — Что, прям влюбилась? — …Юнги. — Ты его даже не видела. — Если бы мне было… — Бла-бла-бла… «Я бы тебя спросила», – заканчивает Мин гнусавым голосом, правда, совсем не похожим на женский, и уж тем более на Давон. Он по сотне раз слышал от неё это бурчание. — Вот именно. Юнги подсаживается к ее накрашенным ногтям и тянется руками – игриво. Дурашливо. Давон на него пшикает, ещё больше, когда он той же рукой захлопывает крышку ноутбука с открытой и почти законченной статьёй и с важной перепиской (захлопывает крышку своего гроба). Его, конечно же, никто об этом не просил. Но, как говорится, в мире морального скудоумия нет ограничений на безнравственность. — Выбирай: я или он? – и немножечко смеётся. Юнги не уточнил и Давон сделала за него: Сокджин или Тэхён? Или оба сразу? И пусть ситуации совершенно разные, всё как всегда сводится под общую гребёнку. — Юнги, ты дебил? – а если и дебил, то какой в этом теперь упрёк? Юнги лезет с удвоенной силой и грозится испортить накрашенные ногти. Просто так. Ведь на самом деле не посмеет. Всего лишь предлог, чтобы полежать вместе, как в детстве. Такая больная тема, незаживающая рана. — Герда, не бросай брата… – падают на подушки, расстелив руки на разные полюса. Зима, как лучшая декорация за окном, идеально вписывалась в сюжет. Ещё бы сани, Снежную Королеву… хм, сказку? А они действительно словно из сказки, взяли и свалились в эту квартиру, этим январём и последующим тоже… Люди взрослеют, но правда - Кая уже не спасти. Сказке капут. Счастливого «энда» не будет. И это даже не спойлер. — А если и правда влюбилась? – Давон тушит сигарету, развеивает ладонью дым и снова ложится поближе, под мокрый бок. Над головами мерцали звёзды, рассыпавшиеся по синему потолку. Проектор звёздного неба отбрасывал множество бликов и не только на потолке, но и по стенам. Какой живой и сказочный момент, чтобы о чём-нибудь задуматься (каждый о своём и всё же рядом). Словно не было зеркала и осколков, и не разбивался горшок с цветами, и никогда не видали долгой зимы с ледяным замком. Где-то… Всё-таки, Кая и Герду ничто не смогло разлучить. — И ты в это веришь? — В любовь сложно не верить, Кай.***
Чонгук ждал своего часа до самого вечера. По личным подсчётам, он уже 24 часа вне дома. Если это ещё не критично, то уже за гранью смертной казни. Но У Рин напоследок бросает Чонгуку про Ким Тэхёна и то, он его сам увезёт. Ситуация от этого легче не стала, и что там за чудище было в его сне – тоже неизвестно. Остаётся надеяться, что Тэхён разрулит все проблемы, которые вроде сам натворил. Только Чонгук об этом не знает. Расписание у Тэхёна сегодня не было забитое, скорее забитые дороги, и после съёмок он берёт свой автомобиль без водителя, чтобы съездить за Чонгуком. Раз дал обещание, значит нужно исполнять. К тому же, у Чонгука наверняка будет (есть) куча вопросов, как и у любого человека, проснувшегося не просто в чужой постели с чужим человеком, а в одиночестве в неизвестной квартире. Не остаётся сомнений, что Рин попыталась что-нибудь натворить. Получилось ли? Чонгук выглядит потерянным. Ким, когда его видит при свете ночника, впервые сравнивает его с кроликом, и чуть позже себя на этой мысли ловит, чтобы впредь не заморачивать голову глупостями. Рин переступает с ноги на ногу, караулит входную дверь в шёлковом китайском халатике и опять кусает губу. Звенит тишина, звенит тэхёнов телефон, и только у Чонгука в горле скопился ком. Ему неспокойно. И знаете, накатывают такие щекотливые волны памяти. Музыка цветная, лоснящаяся. Скрипучая кожа под телом. И так хорошо и плохо одновременно. И что, в лоб спросить? Они также молча стоят в лифте, пока Чонгук заинтересованно ковыряет мыском пол, дополняя непринуждённую картину, у которой загнила рамка и треснуло стекло. Тэхён-то и не напряжён возможно, но всё-таки настроен на беседу. Для Чонгука всё ново, всё странно, особенно когда навороченный автомобиль не нужно закрывать, и дверца мягко захлопывается сама, что даже немного стыдно за свою неопытность в этом деле. Тэхён включит зажигание, а в уши польётся приятное бурчание мотора, когда как магнитола отзовётся ласковым голосом Франка Синатры «I love you baby» с нарастающим ритмом. Как символично. Тэхён раз, второй, да и поглядит на Чонгука, вжавшегося в сидение. Чонгук не девушка, которую нужно пристёгивать, близко-близко прижавшись к лицу, он уже сделал всё самостоятельно. И он до сих пор тупит взгляд. — Как твоё самочувствие? – Тэхён сразу после сказанного прокашляется. Аккуратно двинется с места, уверенно держа на руле одну руку. — С ним всё хорошо, – первое, что пришло на ум, отвечает Гук. — А с тобой? – улыбка вскользь, и ни на что он не намекает. Но всё же немножечко приятно осознавать, что их общую тайну помнит только один Тэхён. Помнит и тянет. «С ним всё плохо» — Не знаю. – Чонгук пожимает плечами, отворачиваясь к стеклу. На самом деле у него кипит кровь от страха перед домашней выволочкой. С Хосоком совсем не хочется поступать как трудный подросток, сбежавший из дома. А с другой стороны в салоне у Ким Тэхёна вкусно пахнет качающийся из стороны в сторону ароматизатор, и сам Тэхён пахнет вкусно – куда торопиться? У Чонгука сильно развито обоняние, поэтому как ни старайся, будешь улавливать запахи. А запахи они, понимаете, работают на животных инстинктах. Если очень лакомый, как-то, да и привязываешься. А потом за добавкой. И вроде скушать хочется. — Мне следует извиниться. Тэхён всю дорогу вперёд думал, какую роль ему надеть. Чонгука можно было надурить, Чонгука можно было водить за нос в силу выгодного положения, поведать о вспыхнувших чувствах или что-то на подобии. Но как ни странно, Ким решил быть настоящим. Хотя бы по той простой причине, что больно облокачиваться о спину, исцарапанную Чонгуком. Шинае очень долго сегодня преследовала взглядом его шею, слегка красную у позвонков. Уж кто как не Шинае с Чимином знают, каков он чистоплюй во всём. А тут такой прокол. И, господи, он ведь действительно этого хотел. А когда сбросил звонок Рин и повернулся к этому мальчишке… Вот и последствия. Кому их теперь рассказывать? Смешить собак на улице? «Окей, я ему дрочил. И да, не раз» Гав-гав? — За что? Тэхён опять тянет улыбку. Кажется, вчера он уже извинялся. А этот школьник совсем всё проворонил. Всю его щемящую нежность. — За многое, – уклончиво. — Мы переспали? – ни секунды не раздумывая, выпалил Чонгук. Ким уже совсем бессовестно скалился, делая музыка чуть тише. Хотя лучше бы на всю катушку, чтобы лопнули перепонки. Если опасения подтвердятся, как на себя в зеркало смотреть? — Это тебе Рин сказала? — Она ваша девушка? – и до чего умиляло Кима это уважительное обращение. Он не понимал сам себя. А ещё то, что они вчера вытворяли. И как это теперь выбросить из головы. Как забыть? — Нет. И на второе тоже нет. Если бы мы переспали, Чонгук, тебе бы сейчас было больно сидеть. – После последней фразы уши у Гука в момент покраснели. Перед глазами возник тот несчастный том с гейской мангой и два трахающихся парня. Он вообще-то никогда не интересовался этим вопросом. Не вдавался в подробности. — Тебе же не больно? – будто добить пытался и без того смущённого Чонгука. — А что было? – и ведь хватает смелости повернуть голову, уставиться серьёзно. Для Гука это не по-настоящему. Ну что в принципе ещё парням можно делать, как не переспать? Целоваться, что ли? Ну и всё…? — Хочешь, чтобы я сказал? – Просто Тэхён сам не хочет рассказывать. Это как бы, мягко говоря, не самый его лучший поступок, о котором можно свободно говорить. Нечем гордиться. Ну почти переспали. — Не знаю. У Чонгука в голове одно предположение страшнее другого. Может реально ну эту правду. Кому она когда пригождалась? — Не уверен. — Не забивай себе этим голову, – легко сказать. Голова-то уже забита. — А если я делал что-то такое… – мнётся, колеблется. — Какое? – Тэхён поднимает насмешливую бровь и тормозит на светофоре. Впереди ещё много автомобилей. Есть время, чтобы признаться, чтобы принять, чтобы на чём-то условиться. — Чего никогда бы не сделал…? – Чонгук мысленно перечисляет все, как ему кажется, вещи, которые бы он никогда не сделал. И опускает взгляд, не оставляя в спокойствии вспотевшие руки. Явно волнуется. А Тэхён опускает свою ладонь Чонгуку на колено. Вообще-то хотел, как лучше и по-другому. В общем, точно что-то хотел сделать. Но и сам почему-то сбился с мысли, медленно продвигаясь по ткани выше. Медленно-медленно. Кажется ведомый по привычке. С другими, в том числе и с Рин, это помогало. Они от этого тащились, они сами этого желали. А чего желал Чонгук? У Чонгука от этого потеплело в животе и одновременно покрылось льдом. Ужасно даже мыслить, что тело, кажется, помнит эти руки. Помнит это тепло. И вроде как поддаётся. Гук не уверен на сто процентов, но дышать стало трудно. И в глаза не смотрится. Не хочется ответов. Никаких. — Кое-что мы не делали, – Тэхён говорит низко, полушёпотом. А Гук готов слиться с салоном в единое целое, чтобы не испытывать липкий стыд. Синатра подвывает на пики "ай лав ю бэби", и пошло всё к черту. Вот от всего сердца. Да что они делали-то? Что не делали? Что там? Что? — Не целовались, – и Тэхён сразу одёргивает руку, двигаясь с места на зелёный свет. А на том месте теперь горит от прикосновения. Хочется просто взять мусорный пакет и все эти смешанные чувства выкинуть, и мысли тоже. Нет, только не с ними. Это история не про них. Такого просто не может быть. Пусть он первый раз подарил ему цветы, но не подарит же поцелуй? Они же не сладкая парочка из средней школы? Тогда чего они так молчат? Интимно дышат, вслушиваются в речь друг друга. Как-будто вздохи тоже различимы, и они намного честнее. Их два-три подряд, в секунду. В миллисекунду. Лавиной сносит крышу, колотится сердце. Больше не тихоня. Чонгук вспоминает. За ним бежит не чудище, а глаза знакомые, не спутаешь. И страшно тоже. Догнал! Жалкие обрезки киноленты, но становится понятно. Он поворачивается к Тэхёну с выпученными глазами, а тому ничего другого не остаётся как сочувствующе улыбнуться. Подумаешь… подрочили. Подумаешь, несколько раз. А Чонгук-то всё про кошмар... Реально кошмар. Это чушь. Чушь, причём, собачья. Нельзя брать в голову. — Мои извинения всё ещё в силе, – как бы между прочим добавляет Ким. Чонгук на него смотрит дикими глазами, почти такими же как вчера под наркотиками, только осознанно. Что ему сейчас выкинет этот доверчивый мальчик? Что скажет? Как это отвратительно и мерзко? Или… Почему всё так получилось? Или… — А поцелуй? Тэхён не ослышался, но для галочки переспрашивает. Это тоже неправильно. И опять опускать руку на чужое колено неправильно, словно поддаётся ближе – неправильно! Будто он только и делает что следует плану Гардианы. Но тут другое. По-настоящему. — Он тоже в силе. Даже нечего добавить, насколько комично. Ким Тэхён повёлся на букетики. Чон Чонгук на чудище. И вот. Повело. Это желтые пучеглазые фонари везде озлобленные, а Чонгук в бреду, потому что только ненормальные облизывают губы, засматриваясь на чужие. С одноклассницей всё не так, её не хотелось согревать, даже из-за капроновых колготок и накрашенных губ. Даже не так, как показывают в фильмах. Повело. Отсчёт.