Твоя жизнь не ограничена ни тем, что ты есть, ни тем, что ты можешь иметь. Она ограничивается тем, от чего ты готова отказаться. Нужно что-то иметь, от чего можно отказаться.
Моя девочка не хочет
***
«Какая метель – такой и ужин», – помнится, Чонгук от кого-то это слышал. И этот кто-то его совсем не обманул. Чонгук возвращается домой как блудный сын и весь подъем на лифте чувствует тяжёлый взгляд брата. Наверно уже чувствует приход неизбежности, которое его (их) застанет. Вот они наконец соберутся в гостиной лицом к лицу и обо всем поговорят. Дверь скрипит чуть слышно, громче тикают только настенные часы. Хосок в своей коляске сидит напротив стены с синим морем и гладит на коленях рыжего кота в чепчике – представляется безмолвная палата психиатрической лечебницы, для большего антуража не хватает только мягких стен и запаха спирта... Хосок гладит ласково и одновременно сосредоточено, так, словно больше никто в этом мире не заслужил его нежности. Так ли оно было? В чем проявляется забота? И как ее измерить? Возле дивана, где всегда спал Чонгук, тем временем стояла дорожная сумка. В ней кое-как были запиханы вещи. Вещи тоже Чонгука. Расспрашивать что-либо не было необходимости, даже не приходится напрягать извилины, чтобы распланировать свой переезд прямо сейчас. — Я дома. На душе скребут кошки, да так, что западает воздух в легких. Чонгук не хочет испытывать такое угрызение совести, но очень уж чешется в носу запах вины. — Мог не приходить. Слова Хосока по обычаю бьют пощечиной. Ведь если подумать трезво и разобрать все по полочкам, то в чем действительно провинился Чонгук? Все события, которые произошли с ним в столь короткий промежуток времени, никак от него не зависели. Его просто затянуло. Затянуло в беспросветную тёмную дыру. Трудно признаться себе только в том, что он не смог отказаться от предлога пойти с командой Ким Тэхёна. Вчера. Если бы… Ах, если бы время можно было повернуть вспять, то всё, конечно же, было бы хорошо. Чонгуку не пришлось бы краснеть перед незнакомой девушкой, перед самим Тэхёном, таким совершенно спокойным и далёким, неизвестной силой притянутым с ним одной глупой ошибкой. Ошибка за ошибкой. И не пришлось бы переступать с ноги на ногу перед братом, который так несправедливо злится. — Так получилось. Глаза Чонгука цепляются за белую школьную рубашку и желтую нашивку бывшей школы, которые небрежно лежали на братской койке, отысканные Хосоком в приступе злости (наверняка). А вот и сюрпризы. А вот и пожаловали секреты, которые себя раскрыли. Всё тайное становится явным, как это грустно признавать, ещё и так скоро. Конечно, Хосок переживал. В итоге дозвонился до школы и узнал принеприятнейшее известие. Какая потом разница, где пропадает младший брат и стоит ли ждать его под утро хмельным и помятым? Он ведь даже в лоб не спросит, что случилось. Он ведь его просто выставит из дома. Хосок, и жертва, и палач, и будничный свидетель, и сам себе враг. Все было бы именно так: подросток в поисках приключений, слегка перебравший на вечеринке у одноклассницы. Только всё во внешнем виде Чонгука говорило об обратном: тон лица был бледнее, пролегали темные круги под глазами, искрились темные, задумчивые глаза, тряслись вспотевшие руки, в голове того хуже: царила полная неразбериха, попробуй растолкуй. На самом деле лучше бы Чонгук вернулся глупым и пьяным, чем настолько трезвым, чтобы запомнить сцену в машине, чтобы вообще всё помнить. Кому теперь рассказывать? Смешить собак на улице? Хаха, какая ирония. Им вряд ли стало бы интересно без куска хлеба. «Брат, кажется, я почти трахнуся с актёром, но я почти ничего не запомнил. Брат, я спускал ему в руку, ты не поверишь...» Неужели от этих оправданий Хосок бы его простил или понял? Шутить они не станут, и замять ничего не получится. Не в этой ситуации. — Ты вроде хочешь стать как я?! Никчемным необразованным идиотом?! – голос у Хосока срывается. С петель. Как и нервы у обоих, что стоят в разных комнатах друг напротив друга. Это не ссора, не нравоучительный номер семейных разборок. Чонгук очень понимает слова брата, и это «очень» щемит сердце. С другой стороны, разве это было не во благо? Разве найти работу — это личная прихоть Чонгука? Ради кого был устроен этот нелепый цирк с подъездными переодеваниями, утренними показательными выступлениями, разбросанными тетрадями...? Чонгука стоит похвалить. Хотя бы за попытку сделать что-то хорошее в их жизни. Но Чонгук об этом не скажет. Нет. Ни в коем случае не станет попрекать старшего брата в их нищете, даже если чешется язык бросить что-нибудь язвительное (на эмоциях). Даже если его выставили таким запятнанным, но кто больше: Ким Тэхён или… брат-инвалид? — Если ты такой умный…! – Хосок свирепеет, жестикулируя руками, спугнув кота. – То катись туда, откуда ты пришёл! О, если бы он знал куда катиться… Хосок был оскорблён. Быть может он все понял сам, без чонгуковых блеяний, но по достоинству бил его собственный изъян, неказистая обездвиженность – как сам приговор, как сам себе судия. Ради него, Хосока, не стоит лишаться будущего – в этом он был убеждён непоколебимо. И никогда не желал младшему похожей участи. Но что, если они в безвыходном положении, совсем без права на гордость, и когда единственное что им остается – это сложить оружие? Люди всегда так делают. Например, проститутки тоже бросают доспехи и выходят на плаху. Никто же не задумывается, что у них нет права на гордость по своим собственным, личным обстоятельствам. — Проваливай! …По своему личному уродству, которое так необходимо спрятать. Тогда их нельзя… нельзя винить. И вот: не алиби, ни доводов, ни какого-либо диалога на кухне, да даже нормального скандала не задалось. С вещами на выход, даже не услышав прощание напоследок, дремучая тишина, да и все. И смешно, и грустно, как в голове вместо нового плана для извинений, типа вместо чего-то существенного, проматывается сцена минувших часов. Ну что там? Что? Ладонь на колене? (подумаешь) Заезженная песенка про любовь на припеве? (случайность) Нелепые вопросы? (всего лишь вода) Пялился на мужские губы? (глупость) Ничего, что подвергалось бы объяснениям. Ничего, что стоило бы так тщательно осмысливать и понимать. Ни-че-го. Если бы только Чонгук догадывался, что теми же вопросами задавался ещё один немаловажный персонаж – сам преступник. Такой прекрасный и плохой актёр.***
Но у Намджуна дома еще дремучее. Он кстати без вопросов едет за ним вечером лишь сбросив телефонный звонок, как служба быстрого реагирования, прыгая в припаркованный у подъезда автомобиль. Также без промедлений закинет сумку Чонгука в багажник, шума ради включит радио, давя на газ, немного превышая скорость. Два усталых человека на один квадратный метр, аж в ушах режет. Холостяцкая квартира Кима пуста и одинока. В общем-то, не очень отличающаяся от их с братом, но здесь почему-то особо чувствовалось наличие одного жителя, которому нет дела до уюта. Личное убежище из самых обыденных вещей: вот стол, вот стул, вот поварёшка, а ноутбук не трогай. По указанию спальное место снова на диване, как будто прописанное им при рождении – но Чон, конечно же, не пискнет, да и на что ему жаловаться, когда так быстро и исчерпывающе решилась сложная задачка. На Чонгука сразу облагается обязательная услуга выжимать тряпку с окна, которая еле-еле впитывает воду, и только что для общего уродства портит подоконник. В силу незнания, Чон сразу попадает носком в лужу, на что Намджун довольно качает головой, поздравляя его с посвящением… хм, ну уж точно не в рыцари. После успешно выполненного плана, Чонгук уселся на диван отдохнуть. А вот и стены кажутся пустыми и на полках ничего не стоит, ни одной фоторамки, ни одной фотографии лица, которое Чонгук ожидал увидеть больше всего. О смерти Джина никогда не говорят. Тема под грифом «секретно». Словно вот человек был, а теперь его не стало абсолютно. Но от себя не убежишь, не спрячешься, например, Хосок буквально. И то, что они не в силах отпустить прошлое – останавливает время. Настоящего нет, будущего нет, издержки прошлого копятся скелетами в шкафу (ни одной новой кофты). Неизвестно, есть ли что вообще? Окружая себя воспоминаниями, счастливее не станешь. Не станешь жить. Но если по правде, Намджуну, Джису и Хосоку этого и не надо. Они не вылезут из ямы, им не нужны протянутые руки помощи, ведь в прошлом у них было всё, о чем они только мечтали. Но когда рушатся мечты, смысл сбрасывает личину. И вот наконец мы осознаем… отсутствие сути, этого мифического смысла, за которым гонятся. Кина не будет, билеты не распроданы, попкорн не сделан. Расходимся. По стеклу на окне бежит жирная вредная капля. У Чонгука пробегают мурашки по спине, когда он вспоминает кое-что важное, открывая ссылку на профиль сайта Ким Тэхёна. Так что там с хакерством? Что там про кино? Сейчас самое время попросить у Намджуна услугу. Он скорее всего не сможет взломать некий порносайт, но, если есть такая возможность, глупо ей не воспользоваться. А вот что делать дальше с той информацией, которая откроется Чонгуку, пока не понятно.***
Чонгук спешится. Его работу никто не отменял, даже если так лень вылазить из-под одеяла. Зато теперь не нужно ни перед кем притворяться. Немного не по себе, что Чонгука это не напрягает совсем, ну, подумаешь, из дома выгнали. Вот Намджун преспокойно спит себе всё утро, нет никакой слежки, никакого негатива. На улице наконец потеплело, пусть и не сильно. Слабо дует ветер, летит редкий снег, попадая за ворот куртки. Настроение пограничное, стабильно нейтральное, типичное для затяжной зимы. В компании обычная оживлённость и толкучка. По привычке Чонгук забегает в гримерку поздороваться с Шинае, которая в это время красила какого-то незнакомого Чону актера, а Ким Тэхёна даже на горизонте не было видно (то ли с грустью от этого, то ли с облегчением вздохнул Чонгук). Сонливая атмосфера витала и на съемочной площадке, пока подолгу устанавливали реквизит, Гук бегал на «принеси-подай». Казалось, ничего не могло разбавить этот серый день, но это было бы крайне неинтересно, ведь на памяти свежи воспоминания, которые только подогреть, только бы разбавить новыми потрясениями. А вот они. На, держи. Как заказывали. Сон как рукой сняло. После отработанного дня, Чонгук уже накинул портфель и вышел из здания, положительно настроенный купить чего-нибудь вкусного к чаю, чтобы сделать себе хоть что-то приятное в этот затянувшийся однообразный день, как буквально в десяти метрах от него посигналило неизвестное авто. Так обычно начиналось всё криминальное или плохо заканчивающееся. Конечно, Чон засомневался, что это за ним. Да какой там засомневался, это было очевидно с какой стороны не посмотри. Если бы рядом был бы ещё кто-то проходящий, то стало бы ясно, однако опускающееся затонированное стекло развеяло все догадки. Спасибо… Нет, Чонгук не мог ошибиться, узнав в мужчине в тёмных очках и с полуулыбкой Ким Тэхёна. Очень не получалось не улыбнуться в ответ, даже если это ничего ровным счетом не стоило. Просто так захотелось. Вот он – кошмар наяву, от которого бы скрыться, убежать, забыть. А не пялиться так, словно они с недавних пор любовники в конфетно-букетном периоде. Между прочим, Чонгука по его вине выгнали из дома. Но, правда… Только подумайте. От себя не убежишь, не спрячешься, никуда не денешься. И пусть это будет одним сплошным сном, потому что не в одной реальности Чонгук бы по своей воле не пошёл к автомобилю, откуда его поманили указательным пальцем. Потому в действительности, если что-то по-настоящему хочешь прекратить, ты это берешь и обрываешь, сжигаешь все мосты. А не так. Не вот так. На водительском сидении мужчина в костюме, даже не оборачивается, а на задних пассажирских расслабленно развалившийся Тэхён, от которого в салоне витал приятный аромат одеколона. Извините, так нельзя. Ну и что делать дальше, поддавшись на предлог прокатиться? Тэхён махнул водителю рукой, и они плавно сдвинулись с места, направляясь в неизвестном направлении. И вот ирония момента, глупость полная – стыдиться открыть рот, чтобы задать вопрос. Куда? Хорошо, поедем молча. И ни в коем случае не будем смотреть друг на друга. Но Тэхён вполоборота, не снимая очки, глядит. Чонгук невзначай косит на него глаза, да так и замирает. Совсем без задней мысли, и повторяет за ним кроткую улыбку, выглядя так невинно и ласково, как могли совсем немногие люди. На Тэхёна периодически ложатся жёлтые полосы от игривого света фонарей, кутая их в атмосферу таинства, пока они едут по трассе, изредка останавливаясь на светофоре, что прямо-таки залюбуешься, зачаруешься тишиной. Почему-то именно сейчас на месте Кима не представляется Джи Ын или другая красавица, певица, знаменитая актриса, более того – её и не хочется представлять. Вот умора. Чонгук. Ты дурачок? Для Тэхёна всё иначе. Он знает куда они едут. Он знает, как все это выглядит со стороны. Он сам всё это подстроил и может лицезреть искренние глаза напротив, ещё не знающие правды: что эти глаза нужно просто соблазнить своим телом, нужно дать им приманку незатейливыми улыбочками, чтобы глубоко разочаровать в будущем. Таков план, Тэхён ему следует. Он умничка. Он просто делает свою работу. С Тэхёном за всю его жизнь были, и ласковы, и грубы, и требовательны, и неоправданно жестоки, он не поведётся на такую податливую нежность, точно нет. Он не гомосексуалист, и не влюбчивый, и не романтик, и не хороший мальчик. Тэхён даже надеется, что Чонгук не поведётся на всю эту жутко интригующую фамбору. Просто Ким обучен быть искусителем, таким, чтобы его возжелали. И был уверен в своём успехе, хоть немного и трепетала душа. Короче, суть такая – Чонгук не виноват что попадается и пропадает. Здесь никто не виноват. Автомобиль незаметно проезжает конечную станцию своего маршрута, останавливаясь у какого-то мотеля на окраине города. Ну собственно, а так начинаются ещё более опасные дела, в которых Гук никогда не принимал участие. Но он всё не понимает или не желает понимать, что происходит. Личный водитель откроет дверь сначала Ким Тэхёну, потом раскроет её для Чонгука, оглядывающегося по сторонам как потерянный котёнок (точно, котёнок, очень глупый). Он влип, он попал, он сошёл с ума… Тэхён вырывает его из мыслей протянутой зовущей ладонью, незатейливо. Что было в этом знаке? – как знать… И доверия не вселяло. — Поговорим наедине? – это была первая фраза, которую выдал Тэхён. А наедине – это как? Без свидетелей? Или без трусов? На попятную не пойти, хотя бы потому что стыдно перед самим собой. Что он собственно собирался делать с Ким Тэхёном в машине? Играть в хато? А в мотеле? В чехарду? Хорошо, пойдём молча. Поговорим. Наверно, если нужно уединиться, значит и есть о чём поговорить, иначе всё теряет смысл. Они скользят незаметно мимо администратора, уснувшего за чтением какой-то книги, на второй этаж в дальний номер. Здесь, внутри комнаты, висела узорчатая пыльная тюль, еле-еле пропускающая свет, и открывающая вид на парковку, где стояла машина, которая их привезла. Тэхён ещё с полминуты постоит у окна и поплотнее задвинет шторы, мнительно наблюдая за каждым человеком с камерой, после включив прикроватную лампу. Опа. Чонгук назвал бы это светом интимной лампы, потому что ты либо под него читаешь, либо трахаешься, и то и другое по-своему интимно. Читать вроде не будут… не собирались. Значит... Разговаривать? Кошачьей походкой Тэхён пройдет к застеленной кровати, присев на неё по-хозяйски, прогладив покрывало рукой. — Чонгук, тебя когда-нибудь привлекали мальчики? Вопрос в лоб как стрела. На поражение. Чонгук и поражён до глубины души. Слова в коматозе, зато глаза в полной власти Тэхёна, который кажется, смотрит в самое сердце: не вдохнёшь, не пошевельнёшься. Страшно. Необъяснимо. Стакан воды бы. Воздуха. — В каком смысле… мальчики? Хорошо, пойдём обочиной, чтобы не сбили насмерть прямотой. — А я? Это наивысшая наглость. Чонгук окончательно потерялся в мыслях и в ответах. Как и ожидалось, разговор наедине идёт, мягко говоря, не очень. Мягкая только постель, и то не факт. Пусть Тэхён один-одинёшенек снимает свою скрипучую куртку, хуже уже не станет. Наверно. Куда уж хуже. — Я тебя привлекаю? Хоть десять раз спроси. Тэхён не глуп, не плох собой, не дерзок. Но снимая носки вместо водолазки, ставит под сомнения все идеалы. На левой ноге нет мизинца. Совсем. Эта простая истина не укладывается в голове, и Тэхёну это доставляет. Ну давайте, давайте покажем свои скелеты, коль хватит смелости. Смелости спросить не набирается только у Чонгука. — Моя мать была певицей. Знаешь, она была звездой бара. Её любили все соседские мужчины, особенно ночью… она пела так громко. Чонгук. Я тоже умею петь. – Какое совпадение! Чонгуку во второй раз предлагают трахнуться, только вот с песнями куда интереснее, чем с капроновыми колготками. Ещё и громко, может даже характерно – с придыханием? – Хочешь услышать? Бесшумная походка, подиумная грация от бедра, и вот он уже рядом, строит нечестивые глазки. Чон уступает в росте, находясь в непосредственной близости. Это не идёт ни в какое сравнение, никакие мутные скользкие воспоминания не восполнят эту близость. Интимный свет подрагивает в белом плафоне. Интимным становится даже воздух. Нет, не надо песен. И слов не надо. Дурно и так. Пальцы Тэхёна как крылья бабочки, касаются чонгукова подбородка (но кто ему разрешал?). Ладонь шершавая, обнимает немного небритую, немного подростковую щеку. Лица без фильтров, без масок, смотрят в упор на первенство: кто же сдастся первым? Пальцы огибают за ушком, приглаживают волосы. В общем, тихий ужас. Разрывается атомная бомба. Свербит в носу одеколон Гуччи. В кармане Тэхёна презервативы с ребристой насечкой. Званый ужин собирает гостей незваных, некультурно покидать без кружки чая, но честь куда дороже. Чонгук дёрнулся вон, но не успел даже сделать шагу, всего-то повернувшись к врагу спиной, чтобы получить свой долгожданный нож. Тэхён уличил момент, чтобы обхватить Чонгука за шею, прижавшись грудью вплотную, чтобы дать в полной мере ощутить все выпуклости тела. Ким и не задумывался всерьёз, кто его привлекает, но раз встаёт только при мысли о сексе с этим мальчиком, значит не стоит себе ни в чём отказывать. Тут и таблетки не нужны, не нужно смирение. Всё мимо. — Ты не можешь просто так уйти. Конечно Чонгук не может. Он даже с места не может сдвинуться, он прибит к земле гвоздями, прямо как на медосмотре у уролога, когда некуда сложить руки, боязно и неприятно. А сейчас не то, чтобы неприятно, скорее неправильно. Вообще против всяких правил. Тэхён тыкается носом в его затылок, а потом прикусывает кожу, спуская одну руку Чонгуку на талию. — Ты что, шлюха? – в тиши звенит полушёпот, граничащий с истерикой. Наверно Чонгук надеется задеть или обидеть его. Главное вырваться отсюда, когда страшно так по-настоящему, с заледеневшими ладонями. Ким хрипло выдавил пару смешков, то ли довольных, то ли ироничных. Наверно, его так называли часто если верить в существование того порносайта, где в теории снимался Ким Тэхён. Наверно, его называли и похлеще. Ну тут уже ни у кого не спросишь. Не до этого. Что там с поцелуями, с объятиями? Почему же так щемит в паху от «неприятной» процедуры? Теперь всё по свежей памяти яркими красками, никакой пелены и подозрительных бокальчиков спиртного. — Ты даже не представляешь… – смакует Тэхён каждое выдержанное, как вино, слово. – …какая я грязная, – Чонгук берёт воздух глубоко, дёргается кадык, – …аморальная, – ещё слово – и в обморок. Без разбирательств на суде. – …бесстыжая шлюха. Пестрые чудеса творились в номере мотеля на окраине города. И пусть эти чудеса не коснулись тех весов, на которых взвешивается суть мира, но тоже являли собой маленькую историю, маленький взрыв, маленькое чувство восторга. — Тебя когда-нибудь привлекали шлюхи? Ответить нечего. Только если что призадуматься. «Шлюхи? Нет. Не знаю. Наверно»