Mezza Morta

Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. М.А Булгаков. «Мастер и Маргарита».

Голова полна резкого щелканья, раздражающего до первых признаков мигрени, мутнеющей разум не хуже усталости после долгого сидения над священными текстами. Но то ощущение было приятным, желанным и благодатным, не сравнить с тем, что чувствует он сейчас, медленно вытягивая затекшие от неподвижности конечности. Натаниэль раскрывает глаза, распахивает веки, так резко, будто бы и не дремал вовсе, убаюканный шелестом волн, бившихся о борт их корабля, такого большого, но на деле — такого тесного. Первоочередно рождается отчуждение, когда со своего кресла Натаниэль видит ее — как всегда одетую с иголочки, как всегда ухоженную и прибранную, будто бы едва раскрывшийся цветочный бутон, венчающий длинные, усеянные шипами стебли. Но даже здесь леди Маргарет остается верна себе — о, Натаниэль прекрасно помнит, насколько остер может быть язык раздраженной женщины. Особенно настолько несдержанной, настолько вспыльчивой и вульгарной. Совершенно, абсолютно омерзительной. Вот только Маргарет молчит, говорят лишь тяжелые ножницы в ее тонких пальцах — щелкают и щелкают, щелкают и щелкают, без устали срезая неровные длинные концы стеблей, лишние листья и увядшие цветы, слишком рано распустившиеся бутоны, лимонно-желтые, совсем как глаза ее в таком тусклом свете — нечеловечески золотые. Дьявольские. Если это и есть испытание, посланное Натаниэлю самим Создателем, то — ничего, он заслужил, он примет его, как истинный сын божий, как тот, кто готов сию же минуту покаяться за грехи совершенные и те, что еще только зреют в памяти гнилыми зернами. Если это и есть искушение, навеянное провидением, если эта иллюзия спокойной и мирной жизни, кажущаяся такой постоянной, практически вечной на этом отрезанном от суши и прошлой жизни корабле, действительно способна воплотиться в реальность, то Натаниэль с готовностью поддастся ему. Как поддался однажды плотскому искушению, как поддался однажды чарам, омерзительно искусным чарам смертной женщины, носившей имя Маргарет. Женщины, с глазами самого Дьявола. Мир плыл тусклым маревом, качался на соленых волнах усталости и безумия, но щелчки ножниц оставались, звучали ровно и четко, как биение кардиограммы. Как биение собственного сердца, все еще живого, все еще по-юношески горячего. Одни лишь тревожно-желтые цветы умирали в руках Маргарет вновь и вновь, рассыпались тусклым золотом по узкой столешнице, мягко скользя по фарфорово-белым рукам. Гладким и нежным, будто никогда и не касавшихся грязи и пыли. Будто бы никогда не обагренных собственной кровью, такой возмутительно яркой. Натаниэль был горячо благодарен собственному сознанию за возможность хотя бы на мгновение забыть, во что они оба превратились в реальности. В реальности, которую когда-то предложил им Фицджеральд, а они, вот же дураки, ухватились за нее из последних сил. Если бы они только знали, чем все это обернется. Если бы они только знали… Но это — ничего. Не зря же люди говорят, что Дьявол порой гораздо сильнее Бога, гораздо сговорчивее. И милосерднее. А раз так — то Натаниэль проверит это, узнает на собственной шкуре, поставив на кон все хорошее, все, что когда-то являлось им и то, что в итоге осталось. Тогда-то он все исправит. Тогда-то он сможет отдать сполна некогда задолженное Маргарет. Конечно же, если этого и будет достаточно.