Mezza Morta

— Послушай, Ацуши, — начинает Наоми, уверенно, но мягко, и тут же умолкает, будто бы забывая, что именно хотелось сказать. Голос ее — словно мед, голос ее сладок и нежен, но многим нежнее прикосновения пальцев, до того незнакомо ласковые, легкие, и от них Ацуши почему-то гораздо больнее, нежели чем от тяжелых кулаков. К боли он, по крайней мере, уже привычен, но к нежности — нет, совсем нет, ее едва ощутимые всполохи жалят Ацуши до слез каждый раз, стоит только поверить, что такой, как он, и в самом деле смог привлечь чье-то внимание. Да ведь и не просто чье-то — Ацуши чувствует, как стремительно теплеют щеки под тонкими пальцами, — ведь сложно назвать кого-то красивее Наоми, с ее-то изящными чертами, с ее-то отличным вкусом, пробивным характером и только-только расцветшей юностью, по-настоящему пьянящей. Она совсем не похожа на сдержанную Йосано-сан или уж слишком юную Кеку — не девушку, больше ребенка, толком и не осознающую прелесть своего положения. Играть же в такие игры с Наоми более чем опасно. Но Ацуши, в смущении опустившему глаза, почему-то ужасно сильно хочется узнать продолжение. — Тебе ведь, наверное, совсем некуда идти, — выдыхает Наоми, соблазнительно растягивая в улыбке пухлые, мягкие губы, наверняка ужасно приятные к прикосновению, но разве Ацуши может думать о подобном? Наверное, думать-то может. Просто Наоми — единственная, кто по возрасту подходит Ацуши, еще совсем неопытному в плане общения с людьми. Но отчаянно, вопреки собственному стыду, тянущемуся навстречу неизвестному. Быть может, думает Ацуши, пока Наоми так соблазнительно медленно прижимается ближе, боком к боку, и замирает, степенно разглаживая спутавшиеся длинные прядки, у него и мог бы быть шанс. Даже самый мизерный! Если бы только… — Что это вы тут? — спрашивает ужасно не вовремя подошедший Танидзаки — его голос звучит буквально над ухом Ацуши, совсем размякшего, расслабившегося, забывшего о том, что явно не стоит иметь хоть какие-то виды на девушку, уже состоящую в отношениях. Пусть даже с собственным братом. Наоми улыбается только шире — Ацуши не может понять только, кому же из них: — О делах насущных, братик, — тянет она. И снова щемяще-нежно гладит Ацуши по щеке, так, как если бы они до сих пор были одни и расправа из ревности не нависла над Ацуши дамокловым мечом. Удивительно, что Танидзаки до сих пор держит себя в руках. Удивительно, что в голосе его нет и капли гнева. — Я слышал про твое общежитие, — весело откликается он и тут же, как будто вспомнив, что стоило бы и проявить сочувствие к потерявшему жилище Ацуши, добавляет: — Очень жаль. Но наверняка его быстро откроют снова. О, Ацуши так хочется в это верить! Он и рад бы жить в буквально затопленной комнате, насквозь пропахшей сыростью и влагой. Он и рад бы — в прочих местах ночлега и вовсе не было крыши над головой, а Кеку уже успела приютить кто-то из живущих неподалеку сотрудниц, — но разве можно воспротивиться желанию директора? — Это ничего. Я обязательно что-нибудь придумаю, — подает Ацуши голос, мысленно едва ли не умирая от смущения. Потому что ни Наоми, ни Танидзаки почему-то совсем не думают отстраняться. Или же это самому Ацуши попросту кажется то, чего быть не может ни при каких условиях? — Зачем же? — удивленно округляет глаза Наоми. — У нас достаточно места для третьего. Ее теплое дыхание щекочет Ацуши губы, но и отстраниться — больше не получается. Как и ответить что-то в возражение, до того странно, почти гипнотизирующе действует на Ацуши чужая ласка. У замершего прямо за ними Танидзаки дыхание такое же частое, такое же сбившееся. Почти что возбужденное. — Мы совсем не против, чтобы ты пожил у нас, Ацуши, — поспешно заполняя образовавшуюся паузу, добавляет он. И мягко, но вместе с тем неожиданно уверенно, соединяет на талии Ацуши свои руки с руками Наоми.