Mezza Morta

Дазай Осаму не любит собак — ему по душе гораздо больше кошки с их-то вертким характером, пушистой, густой шерстью, ласкающей ладони и кожу, нескрытую полосами бинтов. С их-то независимостью и силой — Дазай и сам бы с удовольствием назвал себя кошкой, стал бы таким в иной жизни, будущей, что последует аккурат после этой, человеческой, никчемной и жалкой. Дазай не видит смысла покорно ждать ее окончания, в конце концов, он успел испробовать все, что такое существование могло ему преподнести, чем могло одарить, пока тело не утратило сил, прочие чувства — чуткость, а разум — необходимую остроту. Нет ничего страшнее прозябания в зависимости, нет ничего страшнее ожидания — а раз так, то Дазай сам подарит себе освобождение. Как только избавится от ответственности, навязанной в этой, еще не кончившейся жизни. Дазай Осаму не любит собак — но у мальчишки с улицы такой же беззащитный взгляд, такая же сумасшедшая, почти раздражающая преданность. И желание приласкаться, дабы облегчить муку вины, что собственные клыки оказались слишком остры для хозяина. Дазай бы за это точно не стал испытывать угрызения совести. Дазай считал секунды до драгоценного ощущения завершенности и превосходства — шанса наконец-то выйти из-под чьей-то опеки и начать действовать самостоятельно. Идти туда, куда хочется самому, делать так, как подсказывает чутье. А не по чьим-то приевшимся приказам. Дазай не привязался к собственному наставнику, как не привязывался никто к своим подсобившим в Портовой мафии — чревата, слишком чревата такая открытость, такая уязвимость. Чревата, опасна, и как же глуп Акутагава, что все еще не понял этого до сих пор! Подобная некомпетентность пробуждает раздражение, оборачивается гневом, как никогда сильным, как никогда разрушающим. Не стоит, оставляет в мыслях Дазай и заносит для удара хлесткую руку, доверять мне. Не стоит смотреть на меня так. Не стоит рассчитывать на милость. Не стоит. Любить. Меня. Дазай Осаму не любит собак. Почти так же сильно, как и Акутагаву Рюноске. Но каждый раз, провожая взглядом его сгорбленный, как будто раздавленный излишней тяжестью силуэт, Дазай понимает — тот вернется. Вернется, как только перестанут ныть старые, вот-вот готовые затянуться раны. Но самого главного так до конца и не усвоив. Разочарование кошачьим хвостом щекочет уязвимо-голые пальцы. Кажется, с самого начала в руки Дазаю достался совершенно бездарный ученик. Однако, сам он, похоже, далеко не лучше.