Долгожданный подарок

*** Так я стал жить в семье Наррава. Потихоньку привыкал, учил язык, он оказался довольно простым. Помогал по хозяйству. Дом-то большой у них, два этажа, чердак, погреб большой, пристрой для домашней живности. Хоть тут шока не было: куры-коровы такие же, как у нас. Ну, почти. Коровы жёлтые и безрогие, а хрюшки – наоборот, рогатые, и хвост длинный, не крючком, как у наших. Но это все мелочи. Ко всему человек привыкает. Меня так тепло приняли, что я терялся, не знал, как реагировать. Вроде ведь никто им, чужой, а Сарраш и Наррав меня сынком зовут, улыбаются так, что рот сам расплывается в улыбке. Близнецы постоянно рядом ошиваются. Я, если честно, сначала их побаивался, так как живо помнил, как детки могут гнобить тех, кто на них не похож. А они - наоборот, так заботились, как будто это не они, а я маленький. Как-то я и не заметил, что почти всё время стал с ними проводить. Они были такие непоседы и озорники! И постоянно меня в свои шалости звали. Сначала я отнекивался, считал, не по возрасту мне с детьми бегать. Но как-то Сарраш заметила, с какими глазами я на их игры смотрю. Они во дворе носились, а я на кухне был, в окно наблюдал. - Маленький, ты чего дома грустишь? – подошла ко мне и обняла со спины. – Малыш, хочешь к ним? Так беги! Совсем шубейку не надеваешь, дома грустишь, а дочка старалась, по тебе сшила! – и по голове гладит! Маленький? Малыш? Мне двадцать три года! Я взрослый мужик! Какие детские игры! Но не успел рот открыть, возмутиться, потому как осенило меня: а ведь и правда, намного меньше всех их, и ребенком на их фоне выгляжу. И они меня иначе никогда не звали, а я внимания не обращал. Вот и получи! Докажи теперь поди, что не ребенок! Где-то через пару месяцев народу стало прибывать, какие-то родственники их понаехали, человек десять взрослых, детишек – целый дом. Все как шкафы ходячие, росту за два метра, женщины поменьше, не такие массивные, но тоже выше меня. Темноволосые и темноглазые. Меня, кстати, нормально приняли. Как будто всю жизнь в семье был. Все вместе к чему-то готовиться массово начали. Я по наивности своей думал, что праздник какой, спросил у хозяйки, а она все про оборот какой-то твердит. Думал, что-то вроде нашего зимнего солнцестояния, ну, как оборот солнца, лето встречать. К тому, что будет, ни в жизнь я не был готов. Вот настал торжественный день. Накрыли столы, нарядились. Меня тоже принарядили. Дружной толпой на лужке пред домом собрались. Тут выводят младших. В одних сорочках! А на улице – морозище! Народ заулюлюкал, в ладоши захлопал. Мелкие потоптались, а потом… разбежались, кувыркнулись, и… на землю шлепнулись два медвежонка. В сорочках. Отец с матерью подбежали, сорочки сняли, на руки подхватили, вверх подняли, всем показывают, такие гордые и счастливые! Потом их на землю опустили, малышня играть взялась, взрослые – праздновать. Гуляли до глубокой ночи, мелкие тоже, уже как детки, на почётном месте сидели, подарки принимали. Заснувших детишек потом наверх отнесли, и продолжили праздник. На следующий день веселье продолжилось, только не в доме, а в лес все засобирались. Сарраш меня укутала так, что я еле ходил. Возмутиться я не успел, поскольку Наррав меня на руки подхватил и вышел. А во дворе людей и не было! Кругом медведи! Только детишки на спинах некоторых медведей сидели. Подсадил меня на спину одного из медведей и сам перекинулся. Челюсть у меня упала и на место никак не вставала. Ошизеть! Куда я попал! С круглыми глазами я смотрел на торжественное шествие медведей. Потом успокоился, есть меня никто не собирался, так что я прекратил глаза пучить и расслабился. Взрослые шли неспешно, молодняк носился взад-вперед, только сбитый с лап елей и нижних веток деревьев снег сверкал на их шкурах. Я пригрелся на чьей-то широкой спине и любовался зимним лесом. Не знаю, куда мы шли, и какой был глубокий смысл в хождении по лесу, но домой мы вернулись, лишь когда верхушки деревьев красным окрасились. Заходили неспешно в сени по одному-двое, перекидывались, одевались и в дом проходили. Затем в доме опять гуляния продолжились. После долгой прогулки на свежем воздухе и вкусного ужина меня разморило, и я задремал под негромкую плавную песню. Проснулся уже в своей кровати. Наутро все взрослые мужчины засобирались, меня опять Наррав с ними позвал. Шли мы по лесу пару часов. Они в медведей уже не перекидывались. Я тоже рядом топал. С непривычки жутко устал. А им – хоть бы что! Прут вперед, как танки. Но ни за что я не собирался признаваться в своей слабости. Наконец мои мучения остались позади, и мы вышли к озеру. Меня от открывшейся картины просто накрыло. Искрящийся на солнце иней, белые завитки дымки над водой. Величественные деревья с шапками белоснежного снега возвышались над сверкающей гладью, отражаясь в озере, как в зеркале. И это зимой! Пока я любовался, мужчины стали раздеваться и полезли в воду. Я поежился: ни за что туда не полезу! Здоровья у меня не хватит на купание в ледяной воде. А они знай себе ныряют, вылитые моржи. Потом они все нырнули. Я аж дыхание задержал. Время идет – а они все не выныривают! Тут они показались над водой, плывут к берегу кучно, будто тащат чего. Когда к берегу подплыли, я не мог глаз отвести от их находки. Они пёрли МОЮ МАШИНУ! Когда они её на берег вытолкали, и последний на землю обеими ногами встал, вода в озере как закипела, и оно моментально льдом затянулось. Мужики тем временем спокойненько так одеваться стали, как будто каждый день тачки из воды таскают. А я стоял и не мог пошевелиться. Что ж Наррав заливал, что не знаком с телефоном, иначе бы на такую диковину, как машина, по другому реагировал. Я не удержался и подошёл ближе. Родная моя выглядела так, словно под водой не месяц, а лет десять провела, в ржавчине, краска облезла. Я залез в кузов. Чудеса, машина в хлам, а дубленка моя – как новая, только мокрая. Вытащил её на свет и пялюсь как дурак. Тут меня осенило, и я полез в багажник. Открываю – и не могу поверить! Краски - как новые! Только картон упаковочных коробок размок, а кисти, краски, лак, банки с гуашью – целы! Я заверещал от радости, как больной! Вытаскиваю и к груди, как родных, прижимаю! Не знаю, сколько я так скакал, как заяц безумный. Всё свое хозяйство на дубленку свалил, всё перещупал: всё ли цело? Всё, товарищи, что не было в пластиковых банках – всё цело! Странно, конечно, почему пластик потрескался, сетью мелких трещин покрылся, а жестяные коробки с краской целы. Но мне всё равно! Большая часть моего богатства цела! Да и пластик – фигня, до дому донесу, там перелью во что-нибудь. Когда я, наконец, опомнился, обернулся – смотрю, все на меня как на чудо-юдо какое смотрят. Тут Наррав руку на машину положил, спрашивает: - Твоё? - Моё. И тут моя машина рухнула. Только пыль ржавая вверх взметнулась. А я сидел на попе и не мог рот закрыть. За минуту моя машинка истлела. Тут я понял, минута промедления – и упаковки с краской ждет та же судьба. Вскочил, руками на краски тычу: - Домой, перелить, срочно! Да, я смирился, что домой не вернусь, бабушку уже не увижу. Но если есть хоть малейший шанс сохранить кусочек прошлого – я его не упущу! Тут случилось второе чудо за этот день: подошел известный дедулька, он ведун местный, я уже знаю, руками странно помахал – над моей кучкой как шарик мыльный образовался, обнял всё, поднялся и в воздухе мерцает, а все вещи – внутри. Как домой дошли – не помню, не мог глаз от своего сокровища отвести. Но дошли, мне быстренько кучу ковшиков и кувшинов всучили, и я трясущимися руками кинулся краски свои ненаглядные переливать. Успел, спасибо тебе, господи, каким бы ты здесь не был! Через полчаса последняя пустая баночка истлела, как и машинка моя. И кисточки, конечно, тоже покарябались, остались только ручки деревянные и шерстинок кучка. Ну, не беда. Кисточки я и сам надергаю. Когда я отошел от этого инцидента, понял, что надо с хозяином объясниться. Я ведь так и не поговорил с ним, если честно. Живу как жил, они вопросов не задают, я тоже не высовываюсь, помогаю-шебуршу потихоньку. Пока я с красками занимался, не заметил, что вечер уже. Ждали меня в общей, за столом ужинали. Я подошел и не знал, как начать. Наррав заметил меня, рукой махнул, к столу приглашая. - Проходи, не стой, поужинаем, да после поговорим. Я кивнул. За столом продолжили, как будто и не случилось им чудо-юдо из озера вытаскивать. Сарраш подошла, тарелку с кашей мне поставила, по голове потрепала, как маленького. Я уже почти привык, что они ко мне как к ребенку относятся, все дела по дому дают детские делать (прибираться, за скотиной смотреть здесь младшие должны, что тяжелее – взрослые). Вздохнул. Ну и ладно. Разберёмся. Потом женщины со стола убрали, детей отослали, рядом с мужьями сели. На меня смотрят. А я не знаю, с чего начать. Во рту пересохло. А вдруг, если поймут, что я совсем чужак – прогонят? Мне у них так хорошо, даже дома так хорошо не было. Тут Наррав начал: - Ну что, Флерран, спрашивай. Теперь вся семья в сборе, на любой вопрос ответим. - А разве не вы будете спрашивать, откуда я такой выполз? - Зачем спрашивать, и так ясно, - удивился он. – Озеро тебя нам подарило. Давно нам никого не дарило, уж зим двести точно будет. У меня в самом буквальном виде упала челюсть. - А что было в последний раз? - Кто. Адеррас. Хорошая женщина. Летом вышла. В семье соседей была. Мастерица – просто загляденье! Такие паутинки плетет! Сарраш у неё училась, да ты эту красоту на столе видишь! – он любовно погладил кружевную скатерть. – Вот. По весне замуж вышла, сейчас в семье живет, что за горами, детишки у неё – красавцы, как один! В эту весну как раз дочка её в нашу семью войдет, жинка Террана будет. - Двести? Живет? – надо срочно найти челюсть, неприлично же! - Ну да. Ты чего? - А она какая? Как я, что ли? – я хотел уточнить, может, только альбиносам светит такая невероятная загробная жизнь. - Не, мы таких, как ты, не видали ни разу. Она солнышком поцелованная, и глаза, как летний луг. А ты – снежный, и имя у тебя похожее. Флерр – снег, это я уже выучил, так что не удивился сравнению. Тут я решился. Раз мне разрешили спрашивать и пообещали все рассказать. Надеюсь, достаточно язык выучил, разберусь. - Тогда, где я сейчас? - Это долина Снежная, наша вотчина, горы вокруг – Зубы тарков зовутся, за ними долина Белых волков, дальше земли и леса наши, до реки Волоши, затем леса варрехов, потом людские земли. Если надо будет, потом на карте покажу. - А вы оборотни, да? А в других зверей тоже можете? - Оборотни? Перевёртыши. Каждая семья в какого-то одного зверя перекидывается, мы – в медведей. За горами – в волков, разные семьи – разные звери. Лисы есть, кабаны там, олени, орлы. Всякие. - А дети как? Ну, если Терран берет жену из-за гор, она же волчица? - До совершеннолетия все в одной семье живут, кем бы дети не были, потом идут в семью своего зверя. Если у них дети медведи будут, с нами останутся, если нет – потом в семью жены уйдут. - Как же… А совершеннолетие во сколько? - В пятьдесят. Неужто детей кто отпустит. - До пятидесяти – дети ещё? – я не смог сдержать нервный смешок. – А я тогда, что, младенец? - Сколько годков тебе-то? - Двадцать три месяц назад исполнилось, – это я точно сосчитал, к ним я 23 декабря попал, день рождения у меня 25 января, а здесь я уже два месяца почти. Ну а что не сказал – так не хотел приставать, подумаешь, праздник. Вот это тишина. - Да… – разродилась Сарраш, – совсем маленький! Как же ты один-то оказался тут, куда ж твои родители-то смотрят! – запричитала она. - А… они умерли давно, мне тогда пять было, я с бабушкой жил. - Бедненький мой! – Лиррая, сестра Сарраш, подорвалась, меня со спины обняла, по голове стала гладить. – Ну не переживай, маленький, ничего, теперь ты с нами, наш медвежонок снежный! Все запричитали, заохали, я себя прям младенцем почувствовал от такой чрезмерной заботы. Вот зря я свой возраст назвал! У нас – уже взрослый, самостоятельный мужик, у них же – дитя неразумное. И не отвертеться теперь! Ну так кто ж знал! - Погоди, а как же Адеррас? Что в другую семью ушла, не ту, что её нашла? - Она уже взрослая была. Так, я правильно понимаю, что та тетка умнее меня оказалась и про возраст изначально соврала? Вот я балбес! Ладно, разберемся. - А кто у нас ещё есть? Ну, только перевёртыши? А варрехи кто? - Лесной народ, – ответил Неррш, он какой-то там брат второй сестры Сарраш. – С лесом говорят. Не перевёртыши, мы только в этих горах живем, за Волошь редко ходим. А горы большие, нам места хватает. Ещё белые, ну, люди, как мы, только не перевертыши. Они за лесом варрехов живут. Смешные, волосы на лице и пузе растят, наверно, так скучают, что второй шкуры нет! – засмеялся здоровяк. – Да много кто есть, – продолжил Наррав. – Выше в горах – тарки, но они зануды ещё те, мы к ним не ходим. Только крыльями машут, да зубами щелкают. Бее... – поморщился Наррав, – ящерицы-переростки. В горах – тёмные, они маленькие совсем, наружу не лазят, совсем на камушках своих помешаны. Мы тоже с камнями, с землей говорим, но они по-другому, и солнца не видят. Но умельцы великие, лучше них никто с железом не говорит, их вещички дорогого стоят. В горах и другие тёмные живут, но они совсем плохие, драться вечно лезут, злые. В степях зеленые живут. Ни разу не видел, но они странные, домов не строят. Не знаю про них. Вот. Наверное еще есть кто-то, Арраха большая, для всех место будет. Так, переводим. В лесу – эльфы? Или друиды? В горах – гномы и дроу? А тарки – драконы? Зеленые – это гоблины или тролли? Прикольный мирок. Арраха, да? А другие как мир зовут? У медведей все с чрезмерным рычанием выходит. А если тут и люди есть, то как у них? Как в нашем средневековье? Интересненько! - А тебе сколько лет? - Мне? Двести двадцать скоро, молодой еще! – засмеялся Наррав, – и жинка у меня молодая, и двухсот еще нет! Хуясе, товарищи! - А Террену? - Сто два, самый раз для свадебки. А мне казалось – лет двадцать, ровесник мой. Может, они по-другому считают? Или оборот планеты у них не 365 дней, как у нас? Так, разберемся. - А в году сколько дней? - Триста девяносто, тринадцать месяцев, в месяце тридцать дней. Три холодных, три рассветных, четыре жарких, три дождливых. Меряем по растущей луне. Сейчас хладень, потом лютый, потом… - Погоди, запутаюсь вконец. Может, хватит, а? Голова кругом… - Ну, как скажешь. Я сидел и пытался полученные сведения в головенке уложить, мозг закипал. - А как у вас очутился? Я же тонул, я помню… - Я тебя нашел, – ответил Наррав, гордости-то сколько! – На охоте я рядом был. Услышал, как озеро гневаться стало, бурлило, светилось. И ты как солнышко светился, сразу тебя увидел, как нырнул. Да и никто из наших зимой голышом в озеро не полезет, не дело это, духов будить. - Голышом? - Ну да. Хорошо, что ты не долго в воде побыл, я скоренько управился. В шубу свою завернул тебя, да домой побег. Куда ж шмотки мои делись-то? Тоже, как машинка, испарились? Всё, хватит с меня познаний. - Тогда последний вопрос: а у вас можно как-нибудь кисти сделать? - Кисти? – не поняли они. - Ну, шерстинки на палочке, как те, что рассыпались у меня. - Попробуем. На этом мы закончили, и я, откланявшись, пошел спать. Через пару дней все разъехались, жизнь вернулась в спокойное русло. На прощание Даррен, ещё один скольки-то там родный брат, подарил мне пару неуклюжих кисточек. Я так растрогался… всё ж ждать такого от медведей с их ручищами… Меня затискали и расцеловали напоследок. Как кости не сломали, не знаю! Но остался доволен, они хорошие, мне понравились, ничуть не страшные. Так и понеслось. Пару дней я экспериментировал с красками, проверял, как они пережили путешествие. Выпросил пару плоских деревяшек, о бумаге мог даже не мечтать, то есть, она была, но стоила неимоверно, да и не нужна была. У медведей было несколько книг, они умели читать-писать, для учета имелось что-то типа гроссбуха. Так вот, я заметил, что краски стали какими-то необычными, более тягучими, что ли. И ярче. И еще - я не мог их смешать. На кисточке они становились как радуга, многополосными, не перемешиваясь. Но ложились хорошо. В конце концов я решился просто расписать дощечку, вроде хохломской росписи. Вышло просто замечательно. Высохшую я покрыл лаком – получилось просто супер! Получившуюся дощечку я показал Сарраш. Это было просто море восторга! Я даже немного растерялся, а потом понял, что я действительно дундук, прожил у них два месяца и не заметил, что никаких расписных вещей в доме нет. Резьба – везде, где только можно: на самой простенькой ложечке, на мебели, а расписных – ни единой. Так что следом я расписал несколько тарелочек и кружек. Их выставили на видное место на полочке и любовались каждую свободную минуточку. Есть из них перестали. Тогда я расписал остальную посуду. Нераскрашенных не осталось, и им пришлось кушать из нарядных, сначала жалели красоту, но я объяснил, что краска не смоется и останется навсегда. Потом предложил Нарраву вырезать несколько новых тарелок, ложек там, ковшей, блюд побольше и прочей утвари, всё же не за горами весна, или рассветная по-ихнему, скоро в гости там пойдут, подарят. А Террену на свадьбу предложил вырезать комплект посуды, я даже эскиз набросал. Попросил оставить без резьбы. Через неделю меня завалили заготовками. Места в моей комнате стало катастрофически не хватать, и я попросился на чердак, вроде как там места много, светло, да и тепло, как и во всем доме. Кстати, весь дом как-то по-особенному отапливался: печки или чего-то похожего не было. В подвале было что-то вроде котельной, только из камня, топилась углем, горячие трубы шли под полом всего дома, даже на чердаке. И трубы, как весь дом, были каменными. И без швов. Когда я спросил, как это сделали, он взял камушек, сжал ладонь, разжал – на ладони оказалась птичка каменная. - С камнем говорим же! – как само собой разумеющееся, выдал мне Наррав. - А окно? – ткнул пальцем я. - Камень, а что же ещё? Так вот, Валерочка. Он ушёл, а я стоял и глазами лупал. Для меня это – чудеса невероятные, а для него так, пустячок каждодневный. То есть, с камнями говорят мужчины, женщины – с землей. Каждый так может. Делов-то. И поразившее меня окно – тоже камень, только попросили его по-другому, чтоб прозрачным стал. На кухне готовили на чем-то вроде буржуйки, то есть, стол для готовки стоял у стены, опять каменный же, наверху были отверстия, на которые ставили решетки, и на них готовили, или сразу котлы большие, а внутри разжигали огонь. Готовили, кстати, не на углях, а на дровах, вроде как - так вкуснее. Был водопровод, раковина. На каждом этаже было отхожее место, очень на наши унитазы похоже, и комнаты для умывания. В подвале была большая купальня, вроде турецкой бани, и небольшой бассейн с проточной водой. Я так и не понял, как она грелась, но температуру они регулировали, нажимая поочередно пару камней рядом. И ещё в стенах и под потолком была своеобразная вентиляция, пронизывающая весь дом. Вот вам и деревня.