Мудрый не доверяет дракону

Солнце успело склониться к вечеру и светило по левую руку над ближними синими горами, когда военный обоз приблизился к городу. Болотный дух здесь отступил, сменившись запахами конюшен, мясного и рыбного торжищ, мыловарен и свежей сосновой стружки с лесопилок. Отряды Братьев Бури шумно ставили палаточные лагеря на пустырях к югу от городских стен, шагали по улицам, кое-где на кострах уже готовили еду; слышались голоса, звон вбиваемых в землю палаточных кольев, скрип разгружаемых подводов и конское ржание. Элисиф ехала позади Ульфрика и Галмара; горожане встречали в основном молчанием и мрачными взглядами, хотя она видела и обращённые к ней улыбки, а некоторые люди даже осмеливались махать руками — и вновь ей, не Ульфрику. Это немало воодушевляло, и она несколько раз осмелилась кивнуть и улыбнуться в ответ. Они проехали южную окраину и ремесленные стороны. Далее лежали улицы побогаче, с табернами, торжищами и постоялыми дворами. На северной стороне города, через несколько улиц от дома ярлов возвышался древний мост, почти такой же длинный, как в Драконьем Мосту, и с которого открывался с одной стороны чарующий вид на окружённую зеленью и множеством домов с пристанями уходящую к самой границе неба и земли гладь озера Хьял, а с другой — не менее пленительный вид на тихую широкую реку с островами и островками чуть в отдалении. Но сегодня Элисиф вряд ли представится возможность туда поехать и посмотреть. Двор перед Чертогом Высокой Луны остался почти таким же, как помнилось: высокие печальные ели так и росли по обеим сторонам Чертога, и те же ветхие деревянные постройки окружали его. Горожане здесь стояли за оцеплением из воинов, немногочисленная худородная знать толпилась рядом с самым домом ярлов, да новый ярл с семьёй ждали на крыльце в окружении незнакомых придворных. И все взгляды устремились на Элисиф и Ульфрика, едва они, выехав из-за поворота улицы, показались во главе шествия. Когда пришло время сходить с лошади, Хильде встала на должном расстоянии, чтобы вовремя принять поводья. Элисиф ещё в Солитьюде запретила своим стражницам помогать ей сходить с седла. Ульфрик же всего два или три раза удосужился помочь в этом. И сейчас он, сойдя с коня первым из всех, направился к встречающим, а вовсе не к ней. Она с привычной лёгкостью спрыгнула на мостовую, потом погладила тихо заржавшую Метель по шее и передала поводья стражнице. Сорли Строительница — немолодая баба с бесцветными косами и простым, хотя и вполне недурным лицом — на котором, впрочем, цвело знакомое неприятное надменное выражение, приветствовала гостей громким грубоватым голосом. Небогатая одежда осталась у неё, похоже, со времени, когда заведовала она рудными копями в Каменных Холмах, но на голове сиял теперь венец Хьялмарка, что принадлежал раньше Идгрод Чёрной. Серьги, ожерелья и запястья тоже, наверное, взяла она из ларца свергнутого ярла. Рядом стояли мужик с красным лицом и чёрными ручищами и юнец, похожий на обоих родителей, но внешность его казалась ещё более простецкой, чем даже у отца. И он бесцеремонно разглядывал гостей. Каждый из них неуклюже поклонился, выговаривая приветствия, потом Ульфрик и Галмар обменялись с Сорли несколькими словами. А затем Ульфрик обернулся к горожанам, дабы напомнить им, что Скайрим — это сердце человечества, а Братья Бури поведут Тамриэль к свободе, что пора готовиться к войне с Талмором, собирать войска и закалять боевой дух. Речь его звучала как всегда ладно и внушительно. Элисиф не желала этого слушать, но не посмела уйти в дом, так же, как не осмеливалась открыто отвечать на недавние приветствия морфальцев. Впрочем, сегодня Ульфрик оказался на редкость немногословен. Не более чем через половину времени малых песочных часов завершил выступление исполненными особенной важности и напыщенности словами о будущем Скайрима и всего Тамриэля, на которые народ даже немного оживился, и стало возможно уйти в дом. Элисиф первой направилась вовнутрь. Сын нового ярла — кажется, его звали Стилгар — проворно подбежал, чтобы открыть внутренние двери в конце небольшой передней. В престольном чертоге весело горел большой очаг, жировые светильники отбрасывали трепещущие тени, а посреди помещения уже поставили столы на козлах, а также лавки с креслами, и прислуга копошилась вокруг, расставляя посуду. Стилгар торопливо пояснил, какие из покоев отвели для госпожи и собрался ещё о чём-то поспрашивать, но Гевьон и Холмгейра отстранили его прочь и пошли вперёд, чтобы открыть двери перед госпожой. В небольшой небогато убранной горнице пахло мамонтовым жиром от светильников, сырым постельным бельём и затхлостью, свет грустно пробивался сквозь мутные стёкла двух узких окошек, а на постели лежала старая звериная шкура. Медвежья. Элисиф отворила одно из окон, сняла королевский венец, положила на столик у изголовья, скинула плащ на ближайшее кресло, затем села на постель — шкура покрывала ту почти целиком. Провела ладонью по жёсткому тёмному меху: — Значит, здесь я буду спать с этим медведем. Хорошо, что только с ним. Стражницы смолчали. После весьма скудных на пищу месяцев осады и простой дорожной пищи здешняя трапеза представилась богатой и изощрённой. В первую перемену, к началу которой Элисиф примчались позвать сразу три служанки, на главный стол подали немало удивившие щедростью яства: закуску из молодой зелени, уху из щуки, тушёных в пиве карпов, начинённых сушёным виноградом и маслинами дроздов и медовый пирог с орехами. Остальным едокам достались уха из леща, овощная похлёбка в ржаных караваях и уложенные на хлеб куски варёных каплунов и пулярок. Даже чаши для омовения рук и полотенца приготовили. Из напитков принесли ягодное вино, черновересковый мёд, ячменное пиво и клюквенный взвар, а за главным столом оказались и отборный мёд, и дорогое королевское пиво из пшеницы. Но Элисиф почти не прикоснулась к дурманящим напиткам, в отличие от семьи нового ярла, Галмара и Клинков Бури. Те шумно пили, с грохотом сталкивая кружки, и произносили речи ещё более пустые и бестолковые, чем даже придворные в Синем Дворце. Всё шло как обычно. Ульфрик тоже почти не отведывал вина и мёда по всегдашнему своему обыкновению — о чём она знала и из рассказов дядюшки Истлода, и из давних совместных застолий. В этом путешествии он тоже старался не пить и не напиваться, в отличие от того же Галмара или других своих воинов. Это радовало. Вунферт Неживой, чья повозка немного задержалась в пути, тоже явился сюда. Кроме того, у ярла в качестве хускарла обнаружился самый настоящий аргонианин. Его тёмные рога, выпученные глаза и дешёвые кожаные доспехи смотрелись довольно странно и неуместно в этих стенах. Элисиф досталось место с краю главного стола слева от нового хьялмаркского ярла и Ульфрика. Хотя она и прислушивалась к разговорам, но сама молчала. Говорить не хотелось — хотелось поскорее уйти с шумного сборища и увидеть Идгрод и её детей. Перед второй переменой, когда кое-кто принялся плясать, кое-кто вышел на воздух, а разговор вдруг зашёл об Идгрод Младшей, Элисиф с изумлённым негодованием услышала, что Ульфрик собрался устроить её союз с Галмаром. Сорли, похоже, успев перебрать вина и мёда, с громкими восторгами согласилась: — Вот и прекрасно! Сыграли бы свадьбу прямо тут, хоть завтра, хоть сегодня! Чтобы народ знал, что наследницу поженили, и больше её тут не увидят никогда. И ночью девица будет ваша. Эту меньшую Идгрод люди любят. Правда, я думала поженить её со своим Стилгаром, но ненадёжно это. — Что? Вы не смеете! — голос прозвучал излишне громко. Взгляды обратились на неё. Ульфрик ответил: — Я и Галмар решили, что девица Идгрод из Морфала выйдет за него в ближайшее время — и это не обсуждается. Элисиф, открыв было рот, поперхнулась воздухом, и пока откашливалась, Галмар, который сидел на углу по левую руку от неё, успел прогундосить что-то там о годности этой девицы и покладистом её нраве. — Вы не смеете, — повторила она. Голос немного охрип, она вновь закашлялась. — Ты ей не ровня, Галмар, слышишь? Галмар сложил кулаки на стол и наклонился, но Ульфрик, предостерегая его взглядом и рукой, сухо обронил: — Госпожа Элисиф очень хочет увидеться с заключёнными. Госпожа ярл, вы проводите? — Хех, конечно! — Сорли шумно поднялась из-за стола, тряхнув длинными золотыми серьгами. Когда Элисиф обошла своё кресло, эта женщина непочтительно ухватила её за руку и чуть ли не потащила за собой. Оказавшись на крыльце, Элисиф вырвала ладонь из чужих пальцев. Сорли глянула на неё, сощурившись, и уголки губ дёрнулись, но всё же придержала руки и даже не сказала ни слова до самых дверей того простого обветшалого дома, где жила теперь Идгрод Чёрная. Идгрод сильно сдала с их последней встречи, как и Асльфур. Под неотрывными взглядами Сорли и стражниц Элисиф обнялась с Идгрод и пожала руку её мужу. Они коротко поговорили о совместной их печальной участи и о делах в обнищавшем Морфале и разграбленном Солитьюде, а потом Элисиф перешла к главному — что Идгрод Младшую собрался взять в жёны Галмар Каменный Кулак. Асльфур устало прикрыл глаза, потом спрятал лицо в ладонях, а Идгрод, кажется, только после этих слов окончательно пришла в себя и посмотрела прямо на Элисиф — до этого её взгляд блуждал где-то далеко. — Да, мы опасались, что скоро её отнимут у нас. Но кто же хуже — сын этой Сорли, что начальствовала над рудной копью в Каменных Холмах, или Галмар — известный своим дурным нравом и, к тому же, правая рука Ульфрика? — Не знаю, — честно ответила Элисиф, а Сорли напоказ возмущённо засопела и насупилась. Из разговора вышло сплошное расстройство. Идгрод всё глубже погружалась в мир видений и предчувствий, всё слабее осознавая, что происходит вокруг. Элисиф, во всяком случае, увидела именно это. К Идгрод Младшей и Йорику уже не пустили — видимо, страшно оскорбившись, новый ярл упёрлась и потребовала, чтобы Элисиф немедля возвращалась в Чертог Высокой Луны. Остаток дня она провела в своих покоях. Единственная горничная девушка недолго похлопотала над сундуком с походными вещами, разложила некоторые по поставцам, потом притащила два ведра горячей воды, помогла забравшейся в пустую бадью Элисиф как следует намылиться и смыть пену, затем подала полотенце, рубаху, и, сославшись на нехватку рук при подготовке вечернего пира, быстро вычерпала воду обратно в вёдра и убежала; а две из четырёх приставленных следить Сестёр Бури зачем-то остались в горнице — и угрюмо молчали, поглядывая на свою подопечную. Заранее одевшись к пиру, Элисиф переплела косы, потом села за привезённое с собой вышивание — других занятий здесь всё равно не нашлось бы. На пир же привели Идгрод Младшую — белокожую красавицу с тонким лицом, высокими бровями и глазами тёмными и глубокими, словно звёздное небо. Переплетённые синими лентами чёрные косы спадали почти до колен. В простом платье черничного цвета она смотрелась совсем худенькой и болезненной. Идгрод в сопровождении Ирсаральда, Хильде и Фриды остановилась у самого входа и вытянулась в струнку, а Галмар шагнул к ней — здоровенный, косматый, в полном боевом облачении и со шкурой медведя на голове и плечах. Помощники принесли весьма дорогой парчовый с серебряной вышивкой плащ, изнутри и снаружи подбитый горностаем, и Галмар тут же накинул его Идгрод на плечи и застегнул на обе застёжки. Элисиф сказала Ульфрику: — Среди того, что вывезли из Солитьюда, значит, не нашлось более богатых даров? — Для дочери непокорных изменников — не нашлось. Пускай ведёт себя покладисто — тогда, возможно, Галмар подумает о подарках. — Ты во всём потакаешь ему, как вижу. Тот как раз вручил Идгрод что-то мелкое — то ли колечко, то ли застёжку, то ли ожерелье. Девушка взяла это, а в ответ на слова Галмара о том, что вскоре они обручатся, пролепетала что-то невразумительное. Галмар подхватил её на руки  — легко, словно пушинку, и поволок к пиршественным столам. Сорли приветствовала их: — Вот и славно, дитя! Ты теперь будешь пристроена в лучшие руки! Радуйся! Слава Восьмерым! Теперь… Идгрод полоснула по Сорли взглядом, от которого та умолкла на полуслове, а затем Галмар поставил невесту на пол. Элисиф нетерпеливо шагнула к Идгрод. Та, судя по растерянному взгляду, не узнала гостью, так что лишь удивлённо вздохнула на крепкое объятие. Некоторое время спустя, когда подали первое блюдо, Элисиф сказала: — Красавица, какая же ты красавица! Знаете, когда Идгрод приезжала в первый раз ко двору, весь Солитьюд был поражён её красотой. Говорили даже, что она много красивее меня, и что Торугу следовало жениться на ней. И это была чистая правда. — Да что вы, госпожа… — пораженно залепетала Идгрод. Сорли же изумлённо выпучила глаза, а Галмар и Ульфрик, переглянувшись, громко расхохотались. Даже когда игрецы уже не могли выводить ровно, певцы позабыли от усердия и усталости свои песни, а гости утомились едой и напитками, ярл Сорли продолжала надоедливо твердить, что свадьбу следует сыграть уже завтра, а лучше прямо сейчас — и устроить провожание. Служанки и кое-кто из гостей каждый раз напоминали, что послезавтра девятое число Второго Зерна, то есть, призыв Намиры, и нехорошо в такой день или накануне устраивать брачный союз, на что Сорли лишь отмахивалась. Похоже, ей настолько не терпелось, чтобы весь Морфал сей же час увидел бывшую наследницу в постели с мужем, который вскоре навсегда увезёт её из родных мест, что она готова была плюнуть на любые препятствия. Голос ярла делался громче с каждым кубком медовухи, да и язык вскоре начал изрядно заплетаться. Её муженек давно завалился лицом в стол, а сын, недолго посидев рядом с матерью и не найдя, похоже, подходящих себе выпивох, пересел подальше. Идгрод наконец-то что-то неслышно спросила, и Галмар вполне непьяным голосом во всеуслышание объявил, что завтра следует составить брачный договор, через четыре дня после того — дабы не возбуждать любопытство Намиры — провести обручение, а свадьба состоится в Рифтене, что давно решённый вопрос. Ульфрик едва отведал немного светлого вина, так что оставался совершенно трезв — Элисиф внимательно следила за ним, как и за всем сборищем. Впрочем, он легко общался с пьяными Клинками Бури, будто и сам был так же пьян. В очередной раз наблюдая, как Галмар обнимает своей здоровенной лапищей кутающуюся в явно излишне тёплый плащ Идгрод, чьё лицо постоянно краснело то ли от духоты, то ли от смущения, Элисиф спросила: — А где будущая невеста найдёт ночлег сегодня, а, Ульфрик? Родителей оставили в заключении — неслыханный позор! Девицу вернёте туда же? Ульфрик ответил: — Для начала я скажу тебе несколько слов в твоих покоях. Потом… Дыхание сбилось, сердце пропустило удар. Неловко дернув ладонью, Элисиф опрокинула свой кубок, и ягодный взвар разлился по столу, окрасив скатерть тёмно-красным. Ульфрик усмехнулся и продолжил: — Потом забирай девицу себе. Уложите спать на шкурах или перине перед постелью — ну, Гевьон сообразит, что делать. — Ты скажешь мне несколько слов и уйдёшь? — Хочешь, чтобы я остался? — как ни в чём не бывало спросил он и провёл по её руке ладонью, затем сомкнул пальцы на запястье. Вздрогнув, Элисиф вырвала руку. Волнения сегодняшнего дня постыдно взбудоражили, и хотелось долгих жарких ласк — но точно не от Ульфрика. Её единственный мужчина — её король, давно погиб, пав от Голоса её нынешнего жениха, а других она не желала. Но если Ульфрик нынче придёт не только поговорить — что ж, она не станет сопротивляться. Она давно не невинная дева, а вдовья добродетель мало чего стоит. Когда многие гости уже разошлись или спали на своих местах, и только Клинки Бури и Снежные Молоты продолжали громко орать и смеяться, а Идгрод неподвижно сидела среди них, Ульфрик велел отвести Элисиф в её покои. Там она, устроившись на медвежьей шкуре, сняла венец и размотала платок, стянула перстни, сняла ожерелье и запястья, сложила всё это в ларец и стала ждать. Очень хотелось вновь вымыться, но горничные пока не явились даже чтобы расстелить госпоже постель — уж вряд ли посреди этой пьяной ночи удастся заставить кого-то натаскать горячей воды. Темноту разгонял лишь слабо горящий очаг. Вскоре явился Ульфрик Буревестник. Коротко оглядевшись, сел в кресло рядом с очагом: — Это из вредности и непокорности, или ты и впрямь пытаешься нажить себе побольше врагов, особенно среди Клинков Бури? Замечаю не в первый раз. Ты совсем глупа, женщина? — Обезумела от ненависти. — Не пытайся настроить Галмара и кого-то ещё против себя, ясно? Я уступил их требованиям и взял себе строптивую и во всём неудобную вдову, которая вовсе никому не сдалась и которую следовало оставить в заключении. Ты ешь за ярловым столом и спишь в мягкой постели. Никто не смеет глянуть косо и дотронуться хоть пальцем. Не понимаешь, что бывает иначе? Она молчала. — Не понимаешь. Мир из окон Синего Дворца похож на весёлую сказку, правда? — Мир не похож на сказку, мой — особенно, — резко ответила Элисиф, на что Ульфрик зло рассмеялся: — Смехотворно! Ты в своей жизни не видела пока ничего, похожего на настоящие беды. Не криви губы, глупая кукла. Ты понятия не имеешь, что такое нищета и голод, что такое резня и пытки. Ты не знала, как разобраться с престолом… — Я защищала свой престол с мечом и щитом в руках! Он хлопнул кулаком по подлокотнику кресла и повысил голос: — …а воображаешь, словно бы это великое горе — что его у тебя якобы отняли. Смирись и пойми — твоя участь вовсе не так плоха, как ты пытаешься себя убедить. Она склонила голову. Возможно, он и прав сейчас, и лучше бы просто ответить покорным согласием. Но кое-что не давало покоя с самого вечера солитьюдской битвы, и она спросила с тихим вздохом: — Мне… послушай, меня много дней гложет одно. Я должна спросить. Вы с Галмаром надругались над Ульрике... Рикке, прежде чем зарубить её, или же нет? Он изумлённо выпучил глаза, потом вскочил, приблизился за несколько шагов и, с рычанием ухватив её за шею, повалил спиной на постель. — И верно — обезумела. За кого ты принимаешь меня, женщина? Пока он сопел и сверкал глазами, она чуть слышно просипела: — За того, кто ты есть. Хватка не ослабевала. Элисиф попыталась отнять его руку, потом взбрыкнула ногами — на что он заломил ей ладонь и прижал бёдра коленом к постели. — Мы с Галмаром и Рикке сражались плечом к плечу против эльфов, когда ты ещё не родилась на свет. Она хотела погибнуть славной смертью — и теперь пирует в Чертогах Совнгарда. И будет пировать вечно. А Туллий сдался. Ясно тебе? Сдался, как трусливый пёс. Ульфрик выпустил её и отошёл от постели. Элисиф села, пытаясь отдышаться, а он продолжил: — Мы настаивали, чтобы она опустила меч и шла, куда захочет — или присоединилась к нам, но нет! Надо, надо было скрутить её и держать почётной пленницей, но… Это всё теперь в прошлом, женщина. Империя мертва, и Рикке тоже. — Ты любил её? Изумление вновь мелькнуло на его лице, потом он мотнул головой и неколебимо ответил: — Нет. Никогда. Уймись уже, и держи язык за зубами. — Воля твоя, Буревестник. Обещаю больше не злить Клинков Бури и новых ярлов. А ты в свою очередь вели своему зверю не обижать Идгрод. — И так бы велел, без твоих выходок. Напоследок она сказала: — Вы бились двое на трое без свидетелей, а потом я даже не видела тел Туллия и Рикке, только их головы. Вы не пощадили женщину, с которой знались много лет, хотя она ничем вам не угрожала. Что я должна думать? Отмахнувшись и не произнеся более ни слова, он вышел, и тут же в двери ввалилась Холмгейра — словно убедиться, что даже с собственным женихом их подопечная не вздумала повести себя нецеломудренно. Скоро привели помятую взбудораженную Идгрод — не иначе как Ульфрик своими руками вырывал её из объятий пьяного Галмара — и которую пришлось долго успокаивать добрым словом, ягодным взваром и пшеничными сотами с вареньем — оказалось, она почти ничего не отведала на пиру. Потом Элисиф уложила Идгрод рядом, и та обняла её и, хотя долго не могла уснуть, но лежала смирно и тихо. Желание ярла Сорли так и не осуществилось — Идгрод Младшая уехала из Морфала незамужней и нетронутой. Назавтра и впрямь составили брачный договор, причём Галмар договаривался с выпущённым из заключения Асльфуром, а вовсе не с Сорли, чем, похоже, немало разгневал её. На четвёртый день, тринадцатого Второго Зерна, тёплым солнечным утром состоялось обручение в морфальском Храме Богов. Идгрод и её родители перенесли это вполне спокойно. Наслушавшись в городе, что бывшего ярла и её детей считают чуть ли не одержимыми даэдра, а его невеста слывёт колдуньей и травницей, да кроме того любит захаживать в местную травницкую лавку, Галмар распорядился, чтобы её вещи, особенно книги, хорошо проверили перед дорогой, дабы ничего, пригодного для зелий, она с собой не взяла. Идгрод негодовала и ругалась, пока стражницы Элисиф осматривали её ларцы и наряды, а Вунферт Неживой перелистывал книги. Младшего брата Идгрод, Йорика, тоже прибрали к рукам — Ульфрик определил его на службу к Ирсаральду — всегда полезно иметь возможность быстро устранить кого-то при случае. Юноша принял это без малейшего негодования или смущения — он вообще, кажется, не растрачивал чувств ни на какие проявления тварного мира — совсем как мать. На следующий же день войско двинулось к Вайтрану. Они ехали то на своих лошадях — невозможной красоты серебристо-серая в яблоках кобыла по имени Пепельная, что принадлежала Идгрод, теперь шла рядом с золотисто-соловой Метелью — то в повозке, в которой Элисиф уже проделала часть пути — внутри той размещались самые нужные в дороге вещи, к тому же можно было в ней отдохнуть в любой час. Когда им выпадало сидеть в повозке, Идгрод почти неотрывно смотрела в окошко на родные леса, поля и болота, на усадьбы, деревеньки, мельницы и лесопилки, на стаи птиц в небе, на стада овец, коз и мелких болотных оленей, на синие горы и высокие холмы вдалеке — и не могла насмотреться. Элисиф обыкновенно сидела рядом, держа её за руку. За восемь дней пути до Вайтрана на заходе солнца примчался гонец с вестью — убит ярл Вигнар из Серых Грив, и на престол Драконьего Предела взошла его племянница — Ольфина Серая Грива. Известная красотой и кротким нравом благодетельная дева — никто не посмел бы усомниться в её добром имени и чистоте помыслов. По приказу ярла было устроено дознание в городе и окрестностях, допрашивают Балгруфа и его приближённых, что давно уже томились в темницах Предела, под стражу взяли всех Сынов Битвы и многих из Соратников. Новость пронеслась по лагерю. Услышав невдалеке громкие голоса, Элисиф выглянула из палатки и спросила у только что подошедшей к ближнему костру Холмгейры, в чём дело, и та поведала. Чуть позже, уже в палатке, Идгрод тихо сказала: — Ни с того ни с сего убит. Хотела бы я спросить у Даники, слыхала ли она что-нибудь об этом, но едва ли мне позволят увидеться с нею. — Думаешь, кто-то из ближайших людей мог подстроить? Мы ничего не знаем, — ответила Элисиф. В тёмных глазах Идгрод безмятежно отражался тусклый свет жаровни. — Что ж, в Вайтране нас встретит особа столь же надменная и тщеславная, как и в Морфале.