Мудрый не доверяет дракону

Для Лайлы поставили кресло на полукруглой площадке между двух лестниц, остальным важным лицам полагались скамьи со спинками на длинных площадках вдоль стены замка. Простой люд же стоял вокруг ворот, удерживаемый стражей на расстоянии — внешние окованные железом створки были распахнуты, а вот внутренние, из замысловато составленных прутьев, заперли. Наконец, глашатай объявил начало, и Вересков медленно вывели на середину двора. Первыми вели Мавен, Сибби и Ингун. Последняя, высмотрев на верхней площадке Элисиф и Ульфрика, вскинулась и уставилась прямо на них. Один из оберегов — тот, что Элисиф не снимала много лет, зачарованный на отражение любого сглаза и прочего недоброго воздействия — нестерпимо нагрелся и едва ли не затрещал, да и второй, чуть послабее, тоже нагрелся вполне ощутимо. Такого уже давно не случалось. Похоже, Ульфрик почувствовал то же самое. Они переглянулись, и Элисиф прошептала: — Это Ингун, да? Ты тоже ощутил? — Да, — и он подозвал Вунферта, а Ингун, между тем, замотала и затрясла головой, словно в уши ей попала вода, а в глаза — пыль. Вунферт же скоро наклонился к Ульфрику и прошелестел: — Маленькая травница долго копила свою злость. Объявите прямо сейчас о её несдержанности, этого хватит. Но Нура Снегоход опередила их: — Госпожа ярл! Одна из подсудимых нарушает порядок! Я увидела чародейское воздействие! Исходившее от девицы Ингун и направленное на вас и на ярла Ульфрика. Толпа осуждающе загудела, а Вунферт громко объявил: — Подтверждаю. Довакин кивнул: — И я почувствовал. Подтверждаю. Вайландрия добавила: — Подтверждаю и я. На Ингун жалко было взглянуть — явно она уже осознала всю глубину своей ошибки. Лайла возмущённо проговорила: — Дитя, ты забыла, похоже, насколько сурово карается покушение на жизнь и здоровье ярлов. Все увидели и запомнили твою дерзость. Нура же пошла ещё дальше: — Госпожа ярл, вновь прошу слова! Это возмутительно. Велите напоить эту девицу отнимающим чары зельем и заткнуть ей рот. Никому не дозволено вести себя на суде подобным образом. Возмутительно! По велению Лайлы Вайландрия подошла к Ингун, отмерила нужного зелья, и та покорно его выпила, а затем один из стражей завязал ей рот. — Не слишком ли гладко всё складывается? — Элисиф вновь наклонилась к Ульфрику, наблюдая, как Мавен требует прекратить этот немыслимый беспредел. — Уверен ли ты, что никто из лучников на стенах не вздумает застрелить Лайлу или тебя? — Тебе, вижу, тоже не помешало бы завязать рот. Ну, разумеется, что ещё он мог бы ответить. Наконец, волнение улеглось. Глашатай по знаку Лайлы объявил начало, и она поднялась со своего места и объявила: — Рифт, смотри. Сегодня мы собрались на суд над всем нам известным старым и славным кланом. Довакин обвинил их слишком во многом, в слишком гнусных и непростительных делах, потому мы не смогли остаться безучастны, хотя сердце моё разрывается от горечи и неверия. Надеюсь всею душою, что Довакин ошибается. Глашатай объявил: — Глава клана Чёрный Вереск, Мавен, вдова. Её дети Сибби и Ингун, а также… — далее перечислялись младшие братья, невестки, племянники, двоюродные братья, двоюродные племянники, престарелые тётушки и дядья Мавен. — Все означенные лица обвиняются в многочисленных убийствах, подкупе, вымогательстве, занятиях призывом мёртвых и чернокнижничеством, связях с Гильдией Воров, с Тёмным Братством, с представителями Талмора и в государственной измене. Обвинители — Локир из Хелгена, известный также как Довакин или Драконорождённый, и госпожа Мьол Львица. Подсудимые, что вы можете сказать о том, в чём вас обвиняют? Мавен позволили сделать шаг вперёд. — Все эти обвинения — отвратительная ложь, мой ярл. Но я хочу узнать, где мой сын Хемминг? Лайла ответила: — Сожалею, Мавен, но Хемминг убит при попытке ранить стражей и бежать. Ещё на вторую ночь. Мавен прямо на глазах просела, зажала рот ладонями и, склонившись, шагнула вперёд в явном намерении упасть. Стражи подхватили её под локти. Остальные Верески, даже Сибби и пожилые тётушки, почти никак, на взгляд издалека, не отозвались на это известие, хотя кто-то охнул, кто-то приложил руки к лицу да переглянулся с родичами. Лишь Ингун, повертев головой, вновь уставилась на Элисиф. Но обереги больше не нагревались. С явным трудом сдерживая дрожь в голосе, Мавен медленно проговорила: — Кто же осмелился поднять руку на благородного? Он наказан, мой ярл? — Тот страж защищал себя и товарищей. Но не сомневайся, он понесёт должное наказание. Но желаешь ли ты сказать что-нибудь от лица своего клана? Мавен всё же собралась с силами, голос её почти не дрожал: — Все эти обвинения — отвратительная гнусная ложь. Всё это исходит от Мьол Львицы, которая известна неприязнью к нам, проявляемой без малейшей причины. Я всегда с великим гостеприимством и теплотой принимала Довакина в своём доме — и вот чем он отплатил мне и моей семье. Я клянусь каждым из Девяти, что ни я, ни кто другой из клана Чёрный Вереск не причастен к этим бесчестным делам. Лицедействовать и говорить полные проникновенной и убедительной лжи речи она умела ничуть не хуже Ульфрика. Лайла ответила: — Твои слова приняты к сведению, Мавен Чёрный Вереск. А теперь мы выслушаем обвинителей, а вслед за ними — свидетелей, найденных следователями или самовольно вызвавшихся на суд. Глашатай объявил: — Обвинитель. Госпожа Мьол Львица, тан нашего ярла. Она вышла вперёд, поклонилась суду, взошла на положенное место и приложила ладонь к груди, чтобы поклясться каждым из Девяти и пообещать говорить одну лишь правду. — Вы все меня знаете, добрые жители Рифта. Поселившись в Рифтене несколько лет назад, почти сразу я увидела, сколько беззакония и несправедливости творится здесь. За одно право войти в город привратные стражи требовали плату, чего я не встречала нигде более: ни в других владениях Скайрима, ни в Сиродиле, ни даже в Морровинде, где я побывала во многих городах и селениях. Гильдия Воров, которая в других владениях нашего Отечества словно бы давно не проявляла себя, здесь занималась поборами и чуть ли не открытым воровством. Подробно она поведала о договорах Гильдии Воров с Вересками. А потом настала очередь второго обвинителя. — Обвинитель. Локир из Хелгена, Клинок Бури и тан Вайтрана, известный также как Довакин или Драконорождённый. Довакин занял свидетельское место, поклонился Лайле, поклялся Девятью и начал свой рассказ: — У меня весьма богатая и насыщенная история общения с кланом Чёрный Вереск и с Гильдией Воров. Началось всё, когда я впервые явился в этот город почти два года назад. Знаете, страж у ворот потребовал плату за то, чтобы войти, — он выразительно взмахнул руками. — Меня это возмутило! Кое-как уболтал его пропустить меня бесплатно. Скоро мне встретился Кувалда, который тут же потребовал вести себя смирно и не сметь ни в чём нарушать установленные здесь его хозяевами порядки. В тот же день я познакомился с моими дорогими Мьол и Эйрином, и они-то и поведали о творящемся в городе беззаконии, — он улыбнулся и послал Мьол воздушный поцелуй. — Вскоре встретился мне и Бриньольф. Уж не знаю, что такое увиделось ему во мне, но он предложил, как бы это сказать, выгодное занятие. То есть, подставить честного торговца, подстроив, будто тот украл дорогое кольцо — то есть, подбросить ему его. Тут-то я и понял, что надо бы ими заняться, всеми этими ворами и обманщиками. Затем он долго рассказывал, как втирался в доверие к руководству Гильдии, как его возмущало их поклонение Ноктюрнал. И так далее, и так далее… Под конец он добавил, что слыхал, как Хемминг и Мавен хвастали великими задумками о распространении своей власти не только на весь Скайрим, но и чуть ли не на весь людской Тамриэль, а также зачитал с листа талморские условия передачи Рифта клану Чёрный Вереск, известные ему с переговоров на Высоком Хротгаре. — Поскольку во владении Рифт много лет не соблюдался Конкордат Белого Золота, ярл Чёрный Вереск не только впустит поверенных Талмора на свои земли, во все города, деревни и прочие поселения с правом беспрепятственно заходить во все помещения и всюду смотреть, но и дозволит хватать любого поклоняющегося Талосу, любого, у кого найдут обереги, или жертвенники, или истуканы, или книги еретические с восхвалением Талосу, а также заключит под стражу всех жрецов Талоса, какие отправляют службы или тайно поклоняются. Ранг, состояние и положение тех жрецов не важны, равно как и ранг, состояние и положение всех прочих уличённых почитателей. Со всеми означенными почитателями и жрецами поверенные Талмора смогут обращаться на своё усмотрение. Никому не дозволено будет заранее уехать в другое владение. Если стоят в городах на площадях или других народных и людных местах изваяния Талоса, то все их ярл обязуется снести или сжечь или разбить до неузнаваемости и сделать всё это под прямым надзором поверенных Талмора без утаивания и хитрости. Так же следует поступить и с храмами — закрыть и сжечь либо снести. Кроме того, ярл Чёрный Вереск дозволит в любом месте своего владения торговлю купцам с Саммерсета, у коих имеется соответствующее разрешение от Талмора. Памятная книжка Ульфрика не досчиталась одного листа. А Мавен, когда её спросили, подтверждает ли она означенные условия, решительно отринула их и заверила, что, даже реши имперцы поставить её ярлом, никогда она не стала бы выполнять подобные богохульные дела. Элисиф смотрела то на свидетелей, то на зрителей, отвлекаясь на облака в небе — хотя взгляд слишком часто скользил по обвиняемым. Ингун и Мавен стояли смирно, как и прочие Верески. Дважды Элисиф, глянув всё же в их сторону, пересеклась взглядом с обеими. Мавен сохраняла похвальное спокойствие, как и стоявшая недалеко от неё Ингун — точнее, та мрачно хмурила брови и закатывала глаза — во всяком случае, когда Элисиф смотрела на неё. Потом говорили работники принадлежащих Верескам медоварен: управляющие, стоящие у чанов, те, кто разливал мёд по бочкам и бутылкам, уборщики. Лишь немногие из этого полутора десятка вызвавшихся утверждали, что не слыхали и не ведали ни о каком творимом их хозяевами беззаконии, остальные же более чем охотно подтверждали все обвинения суда и часто добавляли новых свидетельств. Это продолжалось почти до полудня. Наконец, когда солнце вышло на середину неба, тени укоротились, ветерок заметно потеплел, а жара сделалась нестерпимой, Лайла объявила перерыв. За обедом Лайла уронила лишь несколько слов, как и Харальд. Нура с Вулвульфом и прочими родичами, видя мрачное настроение ярла, тоже помалкивали. После перерыва слово взял Болли, владелец рыбной пристани и доброй части рифтского судоходства. Поклявшись каждым из Девяти, он весьма подробно рассказал, как Верески тайной хитростью присвоили себе одну из расположенных на островах посреди озера Хонрик пасек, что ранее принадлежала альтмеру по имени Арингот, а за год до того — и медоварню Хоннинга, где, как всем известно, производился лучший в Скайриме мёд. Супруга его, Нивенор, подтвердила сказанное, добавив, что Хемминг и один из его дядьёв некоторое время грязно домогались её, честнейшую из женщин. Из разговоров на пирах следовало, как и из болтовни служанок и слов Вайландрии, что Нивенор гуляла — с Хеммингом в том числе — немного меньше, чем Хельга Крепкий Щит, и Болли даже нанимал людей следить за ней[1], но сейчас, разумеется, все сделали вид, словно не знали этого. Следом выступали владельцы трёх богатейших рифтских банков, а вслед за ними — мелкий чиновник казначейства и ещё пара людей невысоких званий, которые подробно рассказали, как Верески не только уходили от уплаты налогов, но и те из них, кто сидел на важных постах, успевали, кроме прочего, и набрать себе государственных средств. Выслушав эти отчёты, Лайла устало провела ладонью по лицу, почти не сдерживаясь вздохнула и объявила перерыв до завтра. На втором обеде, что проходил в трапезной, поначалу царило угрюмое молчание. Подали лососёвую похлёбку, затем печеное вепрево бедро в яблоках, золотых пиандорейских яблочках и кольцах лука, а следом — яблочно-ореховый пирог. Похлёбка показалась слишком жирной, да и мясо тоже. Когда Элисиф резала пирог, поселившаяся в руках ещё с самого утра дрожь унималась, но скоро вернулась обратно. Наконец, Элисиф излишне торопливо проглотила непрожёванный кусок неостывшей начинки с тестом, и тот застрял в горле. Подступила тошнота, кровь прилила к голове. Откашляться никак не получалось, она лишь хватала ртом воздух. Потом потянулась к кувшину. Наливая в кубок и отпивая уксусной воды, приметила, как Лайла наблюдает за ней. Потом, повозившись со своим куском, та отложила кинжал и спросила в пространство: — Не слишком ли далеко зашёл этот суд? Ульфрик отвечал: — Не слишком, Лайла. Вся эта мерзость должна быть уничтожена. Харальд вторил ему: — Матушка, не сомневайся. Вспомни, как они много раз покушались на наше положение. Лайла некоторое время молчала, потом сказала: — Их связи с Гильдией Воров меня тоже немало беспокоят. Когда всё это откроется, доброе имя многих важных людей окажется запятнано. Видя, что остальные молчат, Элисиф сказала: — Эрикур ведёт дела с Гильдией Воров. Мне это известно в точности, и я готова свидетельствовать против него. Лайла внезапно взвилась: — А ты, милочка, держи при себе свои знания! А то ещё окажется, что тебе это нашептали талморцы или невесть кто из людей императора. Довольно с меня! Элисиф собралась ответить, но Ульфрик опередил её: — Прошу тебя, не надо, Лайла. Я подумываю сместить Эрикура. Поставить вместо него Гисли. Он ненадёжен, изворотлив, к тому же любезничает с талморцами. Лайла только всплеснула руками, потом приложила ладони к губам. — Он замышлял моё убийство! — добавила Элисиф. — Это мне тоже известно в точности. Как от Гисли, так и из другого проверенного источника. Галмар прогудел: — Я же тогда советовал взять кого получше да посмирнее. — Это вполне решаемо, — отвечал Ульфрик. Глядя на них, Лайла вновь покачала головой: — Не след бы так раскачивать… Да! Верно ли я понимаю, что Ольфина надумала пожениться с младшим сыном Олфрида? Судя по словам схваченных, Сыны Битвы ведут с ними дела. — Ольфина это знает и просила им простить. И я прощаю. И не возражай мне, Галмар. Лайла сказала: — Девочка потеряла дядю. Надеюсь, хотя бы в супружестве она найдёт утешение. Подали сласти: пряное и с острым сыром горячее сладкое вино, коврижки с земляникой и клюкву в меду. Элисиф притронулась лишь к клубнике и клюкве. Захотелось холодного и свежего, и она вновь налила себе воды с уксусом. Лайла с явным подозрением поглядывала и на эти капризы с едой. Элисиф заметила, как она загибает пальцы — словно подсчитывая что-то. Наверное, думает, Ульфрик ещё в Солитьюде овладел своей невестой, и она приехала сюда уже не пустой. Но прежде Лайла, кажется, не сомневалась в обратном? А ведь служанки наверняка донесли ярлу о своих подозрениях. Не иначе как воздержание до свадьбы было призвано показать его благородство и чистоту намерений. Но вот кому? Неужели стражницам, Вунферту и Галмару, кроме которых всё равно, вероятно, более никто и не знал, что он не касался своей невесты? Лайла же скоро вспомнила, что они так и не увидели боевых умений Элисиф и Идгрод, и самое время посмотреть. Явно она желала отвлечься от сегодняшних и завтрашних событий любым возможным способом. Солнце палило нестерпимо, ничуть не слабее, чем в полдень, хотя и клонилось уже к западу. Так что пот едва ли не заливал Элисиф глаза, когда она целилась и стреляла. И потом, когда они с Идгрод обменивались ударами деревянных мечей. Поднятая ногами пыль тоже застилала взгляд и мешала дышать. К счастью, скоро Лайла то ли сама умаялась на жаре, то ли придумала иной способ отвлечься. — Прекрасно, миленькие. Замечательные умения. Правда, Харальд? Да, Галмар, верно, прекрасно. Но здесь уж нечем дышать. Пойду-ка я отдохну. Остальные тоже поспешили в спасительную тень замковых стен.