Мудрый не доверяет дракону

Возможно, мне стоит вести повествование от ещё чьего-нибудь лица. Что вы думаете по этому поводу, дорогие читатели? *** Когда Мавен повели прочь, она выкрикнула: — Двадцать тысяч золотых!.. Страж, что сопровождал её, закрыл ей рот ладонью, но почти сразу отдёрнул руку — неужели укусила? Но страж, не помедлив, тут же ударил Мавен под дых и согнул пополам под слышные даже сквозь окружающий шум изумлённые вскрики её тётушек и невесток и гудение Вулвульфа Снегохода: — Довольно распускать язык, имперская шлюха! [1] После настолько жёсткого усмирения более никто из Вересков не решился ничего предлагать за своё спасение. Вулвульфа же одёрнула Нура, при этом полоснув смущённым взглядом по Элисиф. Неужели отец Асгейра и её такими же словами называл за глаза, не только Мавен? А Витторию тоже? Элисиф шепнула Ульфрику: — Тебе не кажется, что настолько резко успокаивать людей подобного происхождения и положения — это слишком? Одновременно она взглядом выхватила из сборища Руну, Мьол и Довакина. Сходя со свидетельского места навстречу последним, Руна обернулась на шум, и вновь на лице её мелькнула злорадная улыбка. — Она сама растоптала себя связью с Талмором и Империей. Не слишком. — А я? Что думают твои союзники обо мне и моих связях с Империей и Талмором, по-твоему? — Полагаю, многие помнят, скажем так, о твоей молодости, а следовательно — о внушаемости. — О, замечательно! Полагаешь или надеешься? И я же безвольная глупая кукла, как это я могла забыть! Он взял её за подбородок, заставляя взглянуть на себя, и процедил: — Довольно. Успокойся. Несколько мгновений они простояли так, хотя ей очень хотелось оттолкнуть его; потом она прошептала: — Как скажешь, мой ярл. Не терпелось уйти внутрь замка, к тому же немного утихший после обеда голод вновь разыгрался. В глазах то и дело начинало темнеть, в голове гудело, а в ногах и ладонях давно поселилась мелкая дрожь. На перерыве для неё принесли трапезу прямо в покои, и она едва успела поесть, поскольку пришлось не только смывать начавшую подсыхать кровь с тела, но и вымывать её из волос — что оказалось главной трудностью. Служанки получили строгий наказ ни о чём не спрашивать и почти успешно ему последовали; лишь беспокойная Торлауг то и дело пыталась что-то сказать, но другие её старательно одёргивали. Волосы не успели просохнуть, и пришлось заплести косы посвободнее. Вдохнув и выдохнув, Элисиф спросила: — Когда будут допрашивать ту лучницу? Могу я посмотреть? Ульфрик, видимо, уже представлял, как эту лучницу заставляют говорить, потому что небрежно уронил: — Полагаю, тебе хочется отдохнуть в тишине покоев. И уложил руку ей на плечо. Не смея отстраняться, она ответила достаточно громко, чтобы могла услышать уже почти подошедшая к ним Лайла: — Мне хочется, мой ярл, узнать, кто пытался меня убить. Как и тебя и госпожу Лайлу. Лайла протянула руки, и Элисиф вложила пальцы ей в ладони. — Что, милая? Как себя чувствуешь? Голова не кружится? Ты потеряла много крови. Судя по её лицу, ей страсть как не терпелось спросить, не брюхата ли милая и не тошнит ли её. Судя по лицу Ульфрика, тому не терпелось угомонить и разогнать по углам беспокойных баб и заняться уже делом, то есть, допросами и пытками. — Всё хорошо, госпожа Лайла. Но мне весьма желательно послушать, что скажет та лучница на допросе. Это дело касается меня лично. Лайла потянула её за собою ко входным дверям, и Ульфрик пошёл рядом. Унмид, Галмар и Идгрод следовали за ними. — А знаешь, Ульфрик, думаю, ей можно и поприсутствовать, если ты не против. Ульфрику ничего не осталось, кроме как буркнуть: — Пускай. Их догнали Нура с Вулвульфом, и последний прогудел: — Надо их всех кончать сегодня же, Лайла. Я уверен, имперцы наняли ту данмерскую падаль. Не станет Вересков — и они уймутся хотя бы на время. Лайла ответила: — Да, Вулвульф, ты прав. Приговор уже однозначен в любом случае. Но сейчас мне хотелось бы немного поесть. Идёмте за стол. Подали миндальное молоко с шоколадом и бретонские блинчики из буковой пшеницы с начинкой из яйца, мяса и сыра. [2] По указанию Лайлы для Элисиф принесли ещё и добрый кусок говяжьей отбивной с зеленью, сладкий сливочный сыр и целую мисочку орехов, сушёных слив и яблок. Что же это за внезапная забота со стороны Лайлы? Старается перед Ульфриком, волнуется о несуществующем плоде в чужом чреве или действительно сочувствует и распереживалась? Горячая сытная еда быстро улучшила самочувствие и настроение. Вокруг обсуждали удивительную бойкость Руны да постыдную связь Мавен и Хемминга. Возможно, в другой раз последнее взволновало и возмутило бы Элисиф, но не теперь. Стоило переставать вслушиваться в разговоры и внимательно следить за происходящим, и перед глазами тут же вставало видение того, как призрачная стрела входит в грудь, как кровь брызгает из раны, как в тревоге суетятся люди вокруг. Если бы лучница отпустила тетиву на несколько мгновений раньше, то они не успели бы подняться со скамьи, и стрела угодила бы Элисиф в лоб или макушку. Каково ей было бы сейчас идти по тропе к Совнгарду, имея лишь один кинжал в руке и не ведая, пропустит ли Тсун к мосту в Чертоги Шора — туда, где обитают предки, и где ждёт Торуг? Достаточно ли храбро она билась в своей единственной настоящей битве, столь бесславно проигранной? Сумела бы она сразиться с Тсуном настолько достойно, чтобы тот счёл её умения достаточными? Куда отправляются те из нордов, кто не сумел заслужить Совнгарда? Не все ведь могут пройти сквозь Снорукав? Не успей они подняться, то и остальные стрелы достигли бы цели — едва ли Ульфрик успел бы отбить их, да и Унмид мог не спохватиться вовремя, чтобы суметь прикрыть Лайлу. Неужели и в посмертие те, кто связан благословением Мары, вступают вместе? Нет, не должно такого случиться; нет, милостивая матушка, избавь. Дыхание спёрло, словно стрела до сих пор сидела в лёгком, в носу защипало, и Элисиф поспешила отогнать неприятные мысли. Не хватало только расплакаться за столом на виду у половины двора. Заметив, похоже, как она легонько мотает головой и промаргивается, Ульфрик уложил ладонь на её руку, но промолчал. Лучше бы он всегда молчал, лучше бы Туллий отрезал ему язык ещё до злополучного приезда в Хелген и появления Алдуина — тогда, в середине Последнего Зерна позапрошлого года в Чёрном Броде, когда Ульфрик пребывал в полной его власти. Нет, его следовало не тащить через пол Рифта, через горные проходы до Хелгена, а обезглавить в самый день пленения. И… Нет. Довольно. Нельзя таить столь дурные мысли к тому, с кем связан настолько высокими важными клятвами. В мире нет справедливости — это она давно усвоила — но нельзя идти против воли богов. Хотя, уж Ульфрик-то в своей жизни только и делает, что богохульствует. Но Кинарет и Талос словно хранят его несмотря ни на что. Когда Лайла собралась вставать из-за стола, Элисиф полувопросительно напомнила Ульфрику: — Я пойду смотреть допрос. — Я ведь уже дозволил. — А. Благодарю тебя, мой ярл. Он наклонился к самому её уху: — Вижу, ты начинаешь хитрить. Упросила Лайлу, надо же. Потом поднялся и протянул ей руку. В лице его не мелькало никаких понятных чувств, но уголки губ словно дёрнулись немного. Вновь он смеётся над нею? Мысль об этом заставила скрежетнуть зубами, но, вздохнув, учтиво и бесчувственно она ответила: — Это дело слишком близко коснулось меня, ты ведь понимаешь, мой ярл. Лайла говорила с Вунфертом и начальником стражи. Ульфрик кивнул Галмару, из-за плеча которого уже выглядывала с вопросительным взглядом Идгрод. Коротко улыбнувшись той, Элисиф быстро встала на цыпочки и прошептала Ульфрику на ухо: — А ты порадовался бы, погибни я сегодня от стрелы? И будущий король оказался бы ни при чём, и избавился бы от ненужной жены, и солитьюдское приданое сразу полностью ушло бы под его руку — до чего удобно и гладко получилось бы! Но не мог он сам организовать всё это, точно не мог… Ульфрик мельком глянул на неё, до боли сжав её ладонь своею, потом резковато отвернулся к Лайле. Идгрод отправили в её покои; пока они шли в допросную вместе с Лайлой, Ульфрик не удостоил Элисиф и словом, зато перед самыми дверьми отвёл её в сторону. Дождавшись, пока в поле зрения не осталось никого, кроме двух стражей в дальнем конце прохода, тихо сказал: — Я не порадовался бы твоей смерти. С чего ты взяла? В самом деле, он ведь пока не успел взять её всеми способами, какими желал. Как и получить наследника королевских кровей. Под его острым взглядом она закусила губу и прерывисто вздохнула. А он подхватил её ладони, поцеловал, медленно отпустил. Затем провёл кончиками пальцев вдоль лица и спокойно и мягко сказал: — Вижу, ты испугалась. Неудивительно. — Нет, я не испугалась, мой ярл. Хотелось добавить, что ей до тошноты противно от его беспрестанного притворства, но она промолчала. Относись он к ней без малейшего уважения и доброго обхождения — как, несомненно, ему и хотелось бы — разве не сделалось бы ей тогда много противнее и горше? — Уверена, что тебе стоит присутствовать сейчас? — Уверена, мой ярл. Всё хорошо. Видя, что большего не добиться, он бросил: — Довольно, нас ждут. Похоже, обошлись без избиения. Лицо лучницы осталось худым и чистым, кроме распухшей губы, стрелы вытащили, раны залечили. Окровавленная одежда сменилась на некрашеной крапивы короткую рубаху без рукавов и штаны до колен — серые от нечистоты и ветхости, едва ли не рассыпающиеся. Заключённых часто обряжали в подобное, ведь из крапивного полотна нельзя наплести прочных верёвок, чтобы повеситься, удушиться или удушить. Со скованными за спиной руками и со связанными ногами она сидела, привязанная к низкой спинке и ножкам большого и явно очень тяжёлого кресла. Сбоку и чуть позади в мягком удобном кресле уже растирал руки Вунферт, Лайла с Харальдом расположились напротив на скамье, рядом стоял Унмид, а перед второй скамьёй ждал Галмар. Ему, как хускарлу, тоже полагалось встать подле того места, куда сядет Ульфрик, но тот решил иначе: втроём они сели на скамью, и Элисиф пришлось прижаться к подлокотнику, поскольку оставалось совсем мало места. Начальник стражи показал найденные при преступнице вещи: перочинный нож и эбонитовый кинжал в кожаных ножнах, костяную ложку в чехле, кожаную флягу, перчатки, несколько мелочей вроде гребешка, игольницы с моточком ниток и копоушки с зубочисткой и ногтечисткой, украшенный вышивкой платок, три маленьких склянки с зельями, серебристую трёхрогую подвеску на витом шнурке, а также весьма необычного вида зачарованную отмычку. Та имела замысловатый многосоставный кончик и светящееся зелёным узорчатое навершие. Один из стражей показывал её, не доставая из плотной ткани и явно опасаясь коснуться — так же он поступил и с подвеской. По словам внимательно оглядевшего и повертевшего в руках отмычку Вунферта выходило, что вещь эта несет на себе отпечаток Обливиона и никак не может быть изготовлена никем на Нирне. А подвеска имела весьма мощное зачарование на придание красноречия. Наконец, приступили к делу. Вунферт зажёг в ладонях неяркое заклинание и прижал их к вискам преступницы: — Как тебя звать и какого ты роду? Обычно допрашиваемые на сей невинный вопрос отвечали без заметного усилия — или Сибилла лучше умела овладевать чужим разумом, чем Вунферт — эта женщина же явственно сопротивлялась. С промедлением и кривясь, выдавила: — Карлия из Камня Шора. — Какого ты роду? — Я — дочь Теласа из Камня Шора, рудокопа, и Дралси, дочери Драйвена из Дома Индорил и… Тут она смолкла. — Индорил? И с чего же благородная дочь Великого Дома занялась достойным грязной падали делом? — воскликнула Лайла. — Вунферт, спроси подробнее о родителях этой Дралси. Драйвен Индорил. Драйвен. Звучит словно бы знакомо. — Назови имена родителей твоей матери. Карлия с явным нежеланием отвечала: — Драйвен из Дома Индорил и Барензия Ра’Атим из Дома Хлаалу. Ульфрик недоверчиво хмыкнул, Лайла всплеснула руками, а Харальд, хлопнув себя ладонью по колену, сказал: — У королевы шлюх и воров разве получится иное потомство? Но не враньё ли это? Лайла уточнила: — Вунферт, она ведь не может солгать сейчас? Тот, несильно тряхнув удерживаемую ладонями за виски голову пленницы, ответил: — Нет. Это невозможно, госпожа. Во всяком случае, она сама верит в свои слова. — Барензия, верно, и сама не знала, от кого рожает, что Хелсета, что Моргию, что ту побочную дочь. Но я скорее поверю, что эта Дралси сама выдумала себе происхождение, — рассмеялся Харальд, а Ульфрик добавил: — Да и толку никакого. Не будь Индорил рассеяны, а Хлаалу в упадке, можно было бы предъявить им самозванку, а так нечего и думать. Садрас на неё и не взглянут. Но продолжай, Вунферт. — Кто нанял тебя совершить злодеяние против ярла Лайлы и ярла Ульфрика? — Меня не нанимал никто из смертных. Так повелела мне моя владычица, великая Ноктюрнал, Дочь Сумрака, Императрица Теней… — Что за бредни она несёт? — сердито прогудел Галмар. — Вновь спрашиваю — кто тебя нанял? Карлия коротко взвыла, закатила глаза, потом горячечно прошептала: — Ноктюрнал! Явилась во сне и велела прекратить истребление Гильдии. — Явиться тебе могла и Вермина, глупая ты тварь, — Вунферт едва ли не впервые на глазах у Элисиф широко заулыбался — но лучше бы он этого не делал. — Как и всего лишь твоё воображение могло извернуться. — Нет! Дочь Сумрака возжелала наказать вас! Ничего иного не удалось выведать о причинах её поступка, потому скоро Вунферт спросил, каким образом у неё получилось пробраться в город через все посты стражи. Оказалось, проникла она по сокрытому от чужих глаз подземному лазу, ведущему прямо под одну из сходен к берегам ближайшего к замку рва. Утром в пригородном трактире она услышала последние новости о суде и продумала, как приблизиться — поскольку в охраняемом месте не натянуть тетиву иначе, кроме как притаившись в тенях и при этом точно зная, кто где из ярлов расположится. — Я не желала ранить маленькую королеву, от неё ведь ничего не зависит. Да промахнулась немного. А стражи солгали, не так они увидели меня. Пламя призыва почуять сумел бы только чаровник — потому что стоя наверху, не разглядеть этого пламени в полдень в глубине рва. Ничего удивительного, если среди Братьев Бури или внутри истмаркской тайной службы найдутся маги. Их умения часто оказываются полезнее и много действеннее, чем любая иная выучка. Элисиф тоже усомнилась в рассказанном стражами, когда Карлию только привели перед глаза ярлов, но тогда ей было не до того, чтобы над этим задумываться. Вунферт же продолжал: — Знаешь ли ты некую Астрид из Тёмного Братства? — Нет. — Общалась ли ты и вела ли дела с кем-нибудь из клана Чёрный Вереск или их приближённых? — Со всей этой грязью не имела дела. — А известно ли тебе что-нибудь о Мерсере Фрее? Карлия вдруг дико и алчно заулыбалась: — О, да. Четыре дня назад я встретила его в… в одном тайном месте, поразила стрелой с ядом оцепенения, затем притащила к логову морозной паучихи. Он до сих пор жив, не сомневайтесь, — улыбка сделалась шире. — Если прийти туда и разрезать паучий кокон, возможно, Мерсер даже сможет что-нибудь сказать… но едва ли. Она засмеялась — с той же дикой алчностью. Элисиф не раз наблюдала, как по воле Сибиллы потерявшие всякое самообладание и с вывернутым наизнанку сознанием допрашиваемые принимались говорить, словно безумные. Вон и Хемминг, по словам Ульфрика, успел на своём допросе наговорить мерзостей, за которые его могли и избить. Может, Ульфрик тогда вволю спустил свою злость на Хемминге, потому Элисиф и избежала наказания? — Мерсер Фрей руководил Гильдией Воров. В чём причина твоих действий? — Он предал дело Гильдии, предал всех нас. Много лет обманывал остальных, а сам тайно забирал деньги и ценности из сокровищницы в Буйной Фляге. Начальник стражи подтвердил, что оная сокровищница в самом деле оказалась пуста, когда её вскрыли. — Вор украл у воров! — Харальд рассмеялся, остальные тоже повеселились и обменялись несколькими шутками. — Говори дальше. — Двадцать семь лет назад Мерсер совершил предательство. Убил Галла Дезидения, лучшего из нас — и вину за содеянное сложил на меня. И… Вновь она смолкла, замотала головой. Вунферт подсказал: — И чем же ты занималась двадцать семь лет? — Скрывалась. Сделала всё, дабы Мерсер уверился, словно меня тоже нет в живых. Не спала дольше нескольких дней на одном месте, месяцами ни с кем не говорила и не виделась. — Кем был Галл Дезидений? — Вернейшим из служителей Ноктюрнал, лучшим из руководителей Гильдии, моим наставником, посвятившим меня… Мы с Галлом… мы… Она в очередной раз смолкла, тяжело задышала и попыталась вырваться. Взвыла: — Прочь из моей головы, гнусный ты паскудник! Прочь! Вообще-то, допросы такого рода нельзя было вести слишком долго, особенно при подобном сопротивлении — иначе разум и память допрашиваемого могли непоправимо пострадать. Но Вунферт вновь заулыбался: — Обо всём прочем ты расскажешь нам в следующий раз. И отпустил виски Карлии — голова той сразу же безвольно повисла. Потрясая ладонями, Вунферт пояснил присутствующим: — Дольше нельзя, господа. Она и без того, как вижу, не совсем здорова на голову. Но Карлия не желала замолкать. Не поднимая лица, несколько тяжёлых громких вздохов спустя заговорила: — Галл отмщён. А вы всё равно уничтожите Гильдию. Но мы все заодно. Ни один вор не в силах украсть столько, сколько берёт у народа любой из ярлов и королей. Все вы служите Ноктюрнал, — оглядела присутствующих, потом уставилась на Элисиф. — Завидуешь мне, маленькая королева? Завидуй! Я отомстила, а ты… Заслышав совсем уж неладное, Вунферт успокоил её вылитым на макушку снотворным. Обратная дорога почти не запомнилась, но под конец Ульфрик, тряхнув Элисиф за плечо и добившись тем самым, чтобы она посмотрела на него, сердито сказал: — Говорил тебе пойти отдохнуть. Рада ты услышанному? Несколько мгновений она соображала, о чём её спрашивают, затем путано ответила: — Нет. Я… С меня и правда хватит всего этого судилища.