Мудрый не доверяет дракону

В рощице оказалось почти прохладно — часто налетавший ветерок трепал ветви берёз, осин и клёнов, те приятно шумели под порывами, а беспощадное солнце не имело в их прерывистой тени той должной силы, что на открытых местах. Устроившись на одной из лавок, Элисиф и Хильде нанизали бусинки и подвески на новую нить. Мелкие шарики горного хрусталя легли в начало, затем последовали золотистые и узорчато-рыжие вытянутые бусины ясписа покрупнее попеременно с шариками малахита и семью золотыми круглыми подвесками разной величины и с выбитыми на них разными рисунками, изображавшими битву Исграмора с чудовищами Моря Призраков — и под конец остальной хрусталь. Застёжки с прежней нитью Хильде тоже отыскала, так что Элисиф привязала их с обеих концов. Ожерелье вышло ничуть не хуже прежнего — вполне достойное приношение Аркею, пожалуй. У дверей в храм встретили замковый жрец, отец Марамал, матушка Диния с младенцем на руках и незнакомец-редгард с издалека сияющей в лучах солнца лысиной. Они выходили на крыльцо и что-то обсуждали все вместе, но, завидев незваных гостий, смолкли. При их приближении жрецы поклонились, незнакомец тоже отвесил быстрый отрывистый поклон. Элисиф заметила его обращённый на неё жёсткий взгляд и сурово сомкнутые губы. Или это показалось, потому как солнце светило ему в лицо, он оттого щурился, а льдисто-прозрачные глаза в сочетании с тёмной кожей смотрелись необычно, даже потусторонне? Жрец по имени Ивар приветствовал: — Госпожа Элисиф, добро пожаловать! Какая забота привела тебя в нашу обитель? — Святой отец, я желаю заказать службы Акатошу, Маре и Аркею с благодарностью за избавление от смерти, а также исповедаться. Тут же захотелось подойти поближе к Динии, поглядеть на её необычно-тёмного даже для данмеров мальчика лет полутора, с глазами карими вместо красных; но ушки его были всё-таки по-эльфийски острыми[1]. Спросить имя, коснуться ручонок, может даже взять на руки и поговорить с ним. Нет, не сейчас. — Прекрасно! Я с радостью проведу всё, о чём ты просишь. Но, возможно, ты пожелаешь раскрыть сердце перед отцом Марамалом, ведь он венчал тебя? А я пока подготовлю всё нужное для служб. — Да, святой отец, так и поступим. Диния, пошикав на залопотавшего неразличимую мешанину из слов и звуков младенца, спросила: — Госпожа, а правда ли, стрелявшая в тебя злодейка поминала Дочь Сумрака? — Верно, матушка, женщина эта поклоняется Дочери Сумрака. И на допросе обещала нам едва ли не отмщение от своей владычицы. Диния охнула, святые отцы переглянулись, незнакомец же с нескрываемой яростью громогласно объявил: — Богомерзость! Подобные твари заслуживают только позорной казни! Неловкое молчание упало вокруг, даже младенец притих. Элисиф ответила с невольно вспыхнувшей холодностью: — И она её получит, можешь не сомневаться. Вот только я даже не знаю твоего имени. Отец Ивар спохватился: — Госпожа, это наш давний друг из числа Воинов Стендарра. Он пришёл к ярлу Лайле по некоторому своему делу. Извини его за несдержанность! — Моё имя вам ничего не скажет, Ваше Величество. Но звать меня Израном. Элисиф не скрывая удивления приподняла брови — давно никто не удосуживался и не решался называть её так. Изран же продолжал: — И дело моё касается каждого живого в Скайриме. Мне весьма потребно поговорить с Ульфриком Буревестником. — Мой супруг ярл Ульфрик изволит отдыхать. Как и ярл Лайла. Сегодня или завтра они наверняка найдут время для тебя, если сочтут твоё дело заслуживающим внимания. Почему человека этого пустили внутрь крепости? Кто же это такой? Наружность его показалась знакомой, словно доводилось видеть его ранее, пожалуй, несколько лет назад. Или нет? Изран явно собрался ответить, но святые отцы прямо-таки вытолкали его с крыльца с причитаниями: «Ступай, ступай уже!» и раскрыли перед Элисиф створки дверей. Вслед Изран сказал: — Напомните им, Ваше Величество, о важности моего дела. Я один во всём Скайриме борюсь со злодеяниями даэдра! Диния спустилась вслед за ним, и младенец на руках у неё громко расхныкался. Когда Хильде закрывала за вошедшими двери, Элисиф явственно услышала за спиной её удивлённо-рассерженное бормотание: «Что это ещё за хрен лысый?» Помещение заливало золотистым светом, проникавшим сквозь верховые и боковые окна, и изваяния Девяти сияли, окружённые прозрачной дрожащей дымкой. Элисиф невольно замерла и задержала дыхание, мгновенно заворожённая открывшимся зрелищем. Успокаивающе пахло ладаном и горящим воском, несколько свечек тихо скворчали, да почти неслышный звук осторожных шагов гулко отдавался под сводами. Подобно и главному храму Рифта, замковое святилище было посвящено Маре, и её изображение стояло в самой высокой нише напротив входа — почти столь же изящное и пронизанное всеохватной печалью. Надо бы прийти сюда вечером после всех служб, посидеть в тишине, надышаться. В исповедальне тоже пахло ладаном и воском. — Святой отец, с середины месяца Руки Дождя я не исповедовалась. Вообще-то, она вовсе и не собиралась этого делать, второпях придумав отговорку для Ульфрика. Но кое о чём спросить не помешает. Безграничные печаль и терпение прозвучали в голосе Марамала: — Дочь моя, это прискорбно, тем более ты не совершила исповеди перед венчанием, и твой жених тоже. Но хотя бы перед обручением вы очистили сердца свои? Совсем не об этом намеревалась она поговорить, но придётся ответить: — Нет. Всё происходило второпях, и никто в тот день не радовался, даже заставившие его Клинки Бури. И я не верила, что Мара подарит нам своё благословение. И до сих пор не могу понять, почему она посчитала такое нужным. Да ещё и во второй раз, на самой свадьбе, после того, как Элисиф нарушила клятву верности. — Значит, в этом союзе ваша судьба, и тебе следует принять сие и примириться. — Я понимаю. И я примирилась. Но… — Но?.. Благословение нашей матушки по-прежнему с тобою, мне явственно видно. Есть ли нечто, тревожащее тебя более всего? Невольно она призадумалась. Какая же из тревог самая явственная? Что урожай не народится ни в нынешнее лето, ни в ближайшие года? Что измотанные, истощённые войной и скудной пищей люди начнут умирать от голода и болезней? Что, доведённые до отчаяния, примутся бунтовать против новых ярлов и нового короля? Что Доминион нападёт на истощённую внутренними смутами Империю? Что в Имперском Городе всё же решатся оторвать ещё какую-то часть войск от охранения границ и направят в Скайрим? …И тогда-то Доминион точно нападёт. Вздохнув, она спросила: — Может ли так статься, что Дочь Сумрака не пожелает дальше мстить за уничтожение Гильдии? Ведь эта Владычица Даэдра известна столько не мстительностью и коварством, сколько презрением к не сумевшим воспользоваться её дарами. Из-за маленького перегороженного частой деревянной решёточкой окошка после недолгого молчания донеслось: — Возможно. Владыки Даэдра чаще всего презирают поклоняющихся им. Даже если те удачливы в своём служении. Выспрашивать подробности об этом странном Изране, пожалуй, неприлично. Припомнив и назвав Марамалу несколько совершенно незначимых печалей, она поведала, что беспрерывно носит подаренный им образок Мары, и, сославшись на спешку, покинула исповедальню. Отец Ивар быстро и искусно справил все три службы, а Элисиф после того с должными словами благодарности возложила перед изображением Аркея своё ожерелье поверх многих других даров и зажгла свечку. Время близилось к вечеру.