Мудрый не доверяет дракону

https://pp.userapi.com/c849528/v849528247/1d57fb/1zbazBcDRWw.jpg - иллюстрация ко второй главе от Insant. Точнее, это мой старый рисунок, перерисованный и значительно улучшенный.

***

Солнце то и дело скрывалось за облаками, налетал прохладный ветерок. Улицы полнились народом, на площадь набилось, наверное, с четверть от всего числа горожан. Наверняка многим из них помнут рёбра, а то и задавят чьего-нибудь младенца — подобные сборища редко обходились без несчастий. Ульфрик, Лайла и Харальд перед выездом со двора Миствейл подробно обсуждали с начальником стражи, всё ли устроено должным образом, всюду ли выставлена стража, готовая сдерживать толпу, не случится ли где по недосмотру давки, да подготовлены ли как следует волы и телеги для доставки осуждённых на место. По словам начальника, ещё с вечера всё возможное расположили и устроили, а, кроме прочего, все приговорённые отказались от исповеди, кроме самой младшей, Марции. Окружающая всеобщая всполошность явно передалась Метели — пока Элисиф садилась верхом, та заржала и несколько раз ударила копытом. Элисиф постаралась успокоить её ласковым прикосновением и добрыми словами, но кобылка продолжила волноваться. — Только не сбрось меня оземь, хорошо? А то тогда, пожалуй, мне уж никакие чары не помогут. Роггвира по указанию Элисиф, света белого тогда не видевшей от ненависти и жажды отмщения, с самого рассвета в тот день возили по улицам, а обезглавили к полудню на рыночной площади Колодезной стороны у главных городских ворот. Мясника целую седмицу возили по Виндхельму в клетке, связанного, с отрезанным языком, прежде чем колесовать на придворцовой площади. Мало кто из приговорённых к привселюдной казни избегал подобной участи. Верески же избежали: их доставили из темниц Миствейл прямиком к плахе, то есть, последний путь выдался совсем недолгим, хотя зрители успели немало поглумиться им вслед — судя по громким воплям, смеху и непристойным песенкам да выкрикам, что раздавались отовсюду из толпы. Несомненно, весь город уже успел узнать о поклоняющейся Ноктюрнал лучнице и сотворённом ею, да за вечер вдоволь обсудить произошедшее, так что Элисиф ловила особенно много удивлённых и сочувственных взглядов, да и просто тёплых улыбок. — Госпожа, будь здорова! — Боги хранят тебя, Элисиф! Она улыбалась и махала рукой в ответ, а горло сдавливало от одолевающих чувств. Неужели эти люди и впрямь сострадают ей — не знавшей, в отличие от большинства из них, лишений и болезней, а от смертельного ранения излеченной почти мгновенно без необходимости отдать целителю немалые — если вовсе не последние — деньги? Приехавшие верхом так и не смогли сойти с коней, поскольку не нашлось возможности вывести тех сквозь непомерно скученную толпу. Стражи лишь встали покрепче в старании отодвинуть простой люд подальше от господ. Ингун и её сёстрам не только заткнули рты и завязали глаза, но и остригли до плеч волосы, да и одежду все трое получили одинаковую — простые бурые платья и более ничего — потому с сорока локтей отличить их друг от друга оказалось невозможно. Верховная рифтская жрица Аркея Алессандра совершила отходную. Олаф плюнул ей вслед, Сибби проводил громким непристойным ругательством, за которое его тут же огрели по затылку обухом топора. Мавен наверняка тоже сделала бы одно или другое, да рот её был крепко завязан. Зачитали один за другим семь приговоров, а следом палач ухватил Мавен сзади за наручники и повёл к плахе, что торчала посередине помоста подобно одинокому пню на выгоревшей пустоши или единственному чёрному гнилому зубу в старческом рту. Как они взошли по лесенке, по правую сторону от помоста почти под самыми складывавшими тот досками раздалось особенно громкое: — Провались в Обливион, старая оторва! Помнишь меня, помнишь? Элисиф скосила взгляд по направлению выкрика. Оборванный черноволосый отрок едва только не подпрыгивал за сцепленными руками стражей. Потом заулюлюкал, как и скачущий рядом почти неотличимый от него отрок помладше. Мавен чуть ли не запнулась, их завидев, но скоро её последний путь окончился, хотя она и продолжила поглядывать на крикливых ребят. Перед самой плахой палач достал из-за пояса ленту и потянулся повязать на глаза Мавен, на что та отшатнулась, сделала шаг назад, видимо, ожидая предоставления себе последнего слова, но её вновь ухватили за руки и направили. И тут Олаф воскликнул: — Лишить последнего слова — вот твоё правосудие, Лайла! Лайла не удостоила это вопрошание ответом, зато стоявший рядом с ярловой кобылой Унмид грохнул мечом об умбон щита: — Из её уст честным гражданам незачем выслушивать ту гнусь, что она скажет. И ты примолкни. Палач принудил Мавен опуститься на колени и уложить голову на плаху; помощник подал ему меч, который до того держал на сгибе локтя. А ведь Ульфрика вместе со всеми его воинами и Довакином собирались обезглавить вовсе не мечом, как полагалось для благородных, а простой двулезвийной секирой — единственным имевшимся у хелгенского палача подходящим орудием. Рифтенский же палач занёс меч, длинное тонкое лезвие ярко сверкнуло в лучах солнца, и Элисиф отвела глаза, надеясь, что никто не смотрит ей в лицо. Лайла и Ульфрик безотрывно смотрели на совершаемое. Мгновение спустя толпа ликующе взвыла, а Метель тревожно заржала и притопнула ногой. Элисиф оглядела плошадь. Палач поднял на вытянутой руке окровавленную голову лицом к ярлам. Народ торжествующе волновался, остальные осуждённые смирно дожидались своей участи, и только одна из девушек — несомненно, Ингун — забилась в руках стража в самый тот миг, когда лезвие меча опустилось над плахой. Если она и пыталась выть или кричать, то звуки эти потонули во всеобщем гомоне и шуме. Те самые отроки продолжали с улюлюканьем прыгать, когда мужчин одного за другим подводили к положенному месту, когда завязывали каждому глаза и ставили на колени. Когда настала очередь Сибби, Элисиф почти неосознанно взглянула на стоявших в первом ряду Свану и Руну. Первая опустила лицо к самым своим молитвенно сложенным у груди ладоням, вторая же, вытянувшись и вставая на цыпочки словно бы в нетерпении, смотрела на плаху и главных действующих лиц. Просвистело лезвие, раздался звук падения, и Свана заметно передёрнулась; Руна же, поглядев на то, как палач поднимает голову за волосы и показывает толпе, обняла сестру. Вайландрия стояла рядом с ними, но пока её помощь, как видно, не требовалась. Недалеко от них в окружении стражей куталась в плащ Ануриэль. Довольно светлую для босмерки болотно-телесную кожу оттенял чёрный капюшон, чей длинный хвост она обмотала вокруг шеи — и бледность её оттого выделялась заметнее, чем в светлых одеяниях да при огне очагов и жаровен. Даже Карлию вывели сюда. Элисиф то и дело ловила на себе взгляд огромных цвета светло-вишнёвого яхонта глаз. На безотрывный ответный взгляд Карлия только в первый раз отвернулась, сделав вид, что глядит то ли на происходящее на помосте, то ли на то самое торчавшее тёмным пятном на светлом небе колесо, казнь на котором её ожидала. Не прошло и времени малых песочных часов, как всё было кончено. Элисиф видела смерть каждого, кроме Мавен, и теперь хлёсткие вспышки света на окровавленном лезвии, отделение от тел и падение голов на горсть соломы перед плахой, утаскивавшие каждое следующее тело помощники палача — всё это стояло перед глазами. Довольно редко казнили единовременно по полдюжины и более, да ещё столь высокородных и богатых, потому случившееся нынче должно надолго запомниться всему Тамриэлю. Далее Лайла вывела свою кобылу вперёд: — Добрые мои граждане, ныне мы лицезрели славное свершение правосудия, невозможное под властью Империи. Ибо Империя Мидов не только не борется с несправедливостью и лишениями своих подданных, но и потворствует всякому беззаконию, как и направляющие её альтмеры. Но отныне… Довольно долго она распиналась на заведённый лад, а следом за нею слово взял Ульфрик. Зрители приветствовали его с тем же возбуждённым шумом, что и своего ярла. — Добрые жители Рифта! На суде над этими гнусными людьми все мы в полном неприкрытом непотребстве смогли узреть, кого в помощь находят себе Империя Мидов и Альдмерский Доминион… Не засмеётся ли кто в толпе над двусмысленностью слов доблестного освободителя Отчизны и будущего короля? Не выкрикнет ли кто раздразнённый, расхрабревший от вида пролитой крови о том, кого будущий король привёл себе? Над словами Лайлы смеяться не посмели. Элисиф оглядела толпу, с замирающим сердцем ища насмешливые или полные гнева лица. На вчерашние тревоги о всеобщей враждебности к ней среди Братьев Бури как к пособнице Империи и Талмора и презрении в народе как к проигравшей подобные суждения откликнулись бы излишне живо и крепко. Но на пути на эту площадь горожане встречали её улыбками и добрыми словами… вот только настроение толпы переменчиво, как никакое иное. Но пока Ульфрик говорил, никто не осмелился ни на какие выступления против его слов. Солнце поднималось всё выше, духота давила всё ощутимее. Наверняка кто-нибудь лишится чувств от такой бани, и его затопчут, не заметив, при движении большой толпы. Элисиф очень хотелось снять ощущавшийся нестерпимо горячим сквозь ткань платка обруч, да и сам платок, поскольку тот уже словно бы душил, а волосы на затылке промокли от пота, как и спина и грудь. В спешке собираясь, она не успела поесть, тем более что двор пока не завтракал. Перед глазами мельтешили алые и чёрные мошки, а чай во фляге почти кончился. Но Ульфрик довольно скоро завершил речь, и Элисиф пришлось сосредоточиться на том, чтобы не упасть с Метели на пути через Сухую сторону к крепости. При второй перемене блюд к Нуре подбежал младший из её двоюродных внуков, протянул маленький свиточек, та раскрыла его, прочла и во всеуслышанье объявила, что Асгейр находится сейчас на границе Вайтрана с Рифтом у подножия Глотки Мира, потому прибудет в город дня через три-четыре. С нескрываемой неохотой добавила: — Как понимаю, девица по имени Виттория Вичи приезжает вместе с ним. Неужели Асгейр сумел уговорить её оставить дела? Весьма удобно получилось бы, если б они успели до возвращения Ульфрика, и ей удалось бы поговорить с ними наедине. Вряд ли стражницы дозволят, но она попробует. Вскоре оказалось, что у Сваны отходят воды. На оханье Лайлы она ответила, что давно уж внизу тянуло болью, но она понадеялась вытерпеть до дому. Послали в Храм Мары за повитухами, а Свану служанки под руки повели к дверям в покои. Руна пошла следом, несколько раз всполошенно оглянувшись. Многие из мужчин отворачивались, заметно морщились и кривили лица по всегдашнему обыкновению тех, кому не желалось никак соприкасаться с женскими делами, особенно с повитушными. Лайла даже негромко укорила Харальда за это. Харальд, хотя и всем видом источавший удовольствие и ликование, судя по обращённым к Элисиф многозначительным взглядам, вознамерился подойти с вопросами при первом же подходящем случае. Когда Ульфрик собрался подняться из-за стола, Элисиф уложила руку на его ладонь и прошептала на ухо: — Я буду избавлена от лишнего общения с Харальдом? Хотя бы сегодня? Если Ульфрик всё же дозволит поехать с ними, то разговоров о Сибилле точно не избежать. Да она и не стала бы чуждаться возможности прямого объяснения даже с Харальдом, но Ульфрику наверняка придутся не по нраву любые её слова. — Только перед моим взором. Да не смей вольничать и забываться, помни о почтительности. — Тогда не стану я с ним заговаривать. Ульфрик лишь пожал плечами. — Кстати, если ты желаешь, чтобы я сшила рубаху, то понадобятся твои мерки, как и для перчаток. И лучше бы их снять сейчас. Вовсе не хотелось и сегодняшний день проводить взаперти, но, возможно, видя её покладистость, Ульфрик дозволит поехать? До середины дня она нарисовала бы выкройку, раскроила бы ткань, а там и до ночи рубаха и несложная вышивка на ней будут готовы. Воин Стендарра по имени Изран, к удивлению Элисиф, подошёл с приветствием к Идгрод, и та отвечала ему, как знакомому. Неужели по своим делам он и в Хьялмарк наведывался и выспрашивал там себе средств? Почему же тогда не явился к королю, раз его борьба с даэдра важнее всего в целом свете? Неужели его остановило пребывание вампира подле престола? Элисиф решила, что непременно спросит у него. По другую сторону столов отвечая кому-то, тан Мьол громко попеняла, что допустили Свану на казнь, отчего той теперь спокойно не родить. На руке её сверкал в свете очага и жировых светильников травяной зеленью чистейшей воды смарагд в том самом полученном в дар от Ульфрика перстне. Стоявший рядом Довакин столь же громогласно соглашался с нею. Проведя по ним долгим взглядом, Элисиф подала ладонь Ульфрику, и тот сказал: — Идём, снимешь мерки. Раз уж ты не можешь сидеть без дела. В опочивальне Элисиф достала из сундука короб со швейными принадлежностями, перебрала моточки ниток, игольницы, напёрстки, мешочки с пуговицами, и, найдя и взяв свинцовый карандаш, книжечку и мерную ленту, подошла к Ульфрику. Тот удосужился до пояса раздеться и ровно встать. Он был пошире Торуга в плечах, заметно мощнее. Стараясь не смотреть на мышцы, как и без надобности их не касаться, как можно скорее она сделала все нужные обмеры. Это просто стать зрелого мужчины, Торуг со временем сделался бы не менее дюжим и статным. Если бы не… Если бы. Загнанное далеко воспоминание о закончившемся жуткой смертью её любимого бесчестном поединке тут же вспыхнуло, но Элисиф отогнала то усилием воли; зато кровавое видение из утреннего сна легко уходить не пожелало. Некоторые неизвестные ей силы Легиона скрываются по лесам и горам Рифта, как и всего Скайрима, да и боеспособный отряд вполне может проникнуть через проход из Морровинда или, собравшись с последними силами, напасть-таки из глубины Рифта, расправиться с Братьями Бури и пленить Ульфрика и Харальда. Станут ли теперь легат или сотник, помня об обстоятельствах одной известной неудачи генерала Туллия, хоть сколько-то медлить с казнью главного мятежника Империи? Или же пленников поспешат переправить в Сиродил? Вестей о пленении, о гибели в бою или о казни легата Фейсендила у Элисиф не имелось. Этот опытнейший военный наверняка решит наилучшим образом, представься ему такая возможность. Не оборачиваясь от рукодельного ларчика, она сказала: — Пока всё. К ночи сошью рубаху, ежели ничто не отвлечёт. Он сдержанно похвалил и собрался уходить, но она, пересилив себя, спросила, как следует поступить с отправкой подарков, и скольких людей он возьмёт с собой в поездку. Прежде чем ответить, он, не спросив, взял и полистал её книжечку для выкроек, потом коротко объяснил, что телеги с подарками поедут с основным обозом сопровождения, то есть, уже после Тайбедеты. Он успел приблизился к двери, когда она всё же решилась на занимавший со вчерашней ночи вопрос: — Дозволяешь ли ты мне поехать с тобою, мой ярл? — Нет. — Но… Он лишь отмахнулся. И вновь она не сдержалась: — Что станется, если ты не вернёшься? Что делать мне, если… Внезапно взъярившись, он шумно вздохнул и прошипел: — Что делать? Да ты примешься плясать от счастья, если я сгину, не сомневаюсь! Она выплюнула: — Глупец! — и отвернулась. — Мне приснилось сегодня, словно тебя схватили, отрезали язык! Я вовсе не вёльва, но… Ох! — почти неосознанно ладони легли на низ живота. Вчера в горячке совокупления мысли и слова об этом потерялись, зато теперь возможность понести вспомнилась со всей очевидностью. Но всё же день для неё не самый подходящий, да и мужчина после натопленной бани обыкновенно делается на некоторое время неплоден, но… Но. Не стоило его злить. Она развернулась и склонила голову в учтивейшем поклоне. — Прошу, не держи на меня гнева, мой ярл. — Отрезали язык? Экая ты выдумщица! Первый дозорный отряд вышел к границе утром, вечером отправится следующий, если тебя всё это заботит. — Заботит в должной степени, мой ярл. Но отчего ты до сих пор не дал мне полынного средства? — Выпьешь вечером, невелика забота. Угомонись. Или сама пойди к Вунферту. Кстати, насчёт Вунферта. Я не спрашивал, но, знаешь, у тебя наверняка найдётся кое-что ему в подарок. Камень из королевского венца Барензии. Он собирает их. — Найдётся, но… Я подумаю. Тот похожий на вишнёвый яхонт — почти такого же цвета, как и глаза Карлии, и, верно, её бабушки, Барензии? — камушек в зачарованной шкатулке, что много лет хранился в Синем Дворце, она забрала вместе с прочими семейными драгоценностями — совсем не хотелось оставлять его Эрикуру. — Дядюшка показывал тебе этот камень? Он лет сто тридцать хранился у нас. — Знаю. Королеве Ульфхильд подарили его на венчание с принцем Гаем Агриппой Младшим. Твоей и моей прапрабабушке. — Да. Не хотелось бы отдавать такое. Но я подумаю. Я теперь обязана Вунферту своей жизнью, — осознание этого с середины вчерашнего дня неприятно скреблось внутри. Вокруг хватало целителей, но именно Вунферт занялся её ранением, не Идгрод, не Вайландрия, не Нура, не отец Марамал. Упокоивший Сибиллу некромант, по долгу службы и по дозволению Ульфрика ведающий ещё и некоторой частью того, что происходит в её постели. Не хотелось подпускать этого человека настолько близко к себе. — Ольфина и Лайла подарили ему свои. Тот камень принадлежит не Ольфине, а Балгруфу. Как и всё в Драконьем Пределе. Но вслух она сказала: — Отдам ему этот камень, невеликая потеря. — Вот и славно. — Но раз завтра я не поеду с тобой, мой ярл, то вовсе мне не хочется провести целый день за шитьём. Дозволишь ли ты мне прогуляться? Идгрод сейчас со Сваной, дожидается повитух. Но если Свана и впрямь родит сегодня, то едва ли раньше захода солнца. Получается, Элисиф придётся самой занять себя. Она ожидала, что он строго велит сидеть в покоях и не отвлекаться, но он хмыкнул, потом рассмеялся: — Да уж ступай.