Мудрый не доверяет дракону

Картинка к главе: https://pp.userapi.com/c852124/v852124633/182a2d/adlJqRIZ5Dk.jpg

***

Хильде отправили к старшей прачке с полудюжиной золотых. Отсчитывая септимы, Ульфрик сказал: — После выборов начнём чеканить свои монеты. Давно следовало о том объявить, кстати. Чеканкой собственных денег занимались королева Потема и королева-ведьма Исаше, а ещё Хосгунн Скрещённые Кинжалы и с полдесятка почти столь же своевольных ярлов с начала Четвёртой Империи. Когда затянутый шнурком кожаный мешочек перекочевал в руки Хильде, она широко улыбнулась: — С вашим лицом, господин ярл, сделаете золотые? И с Зубчатой Короной? Их, наверно, назовут медведями. Ульфрик улыбнулся в ответ: — Посмотрим. Ну, ступай. Хильде поклонилась и убежала. Когда они ступили за порог опочивальни, и ожидавший снаружи Галмар прикрыл за ними двери, Элисиф шепнула Ульфрику на ухо: — Мог и мне отдать деньги, я сама бы передала их Хильде. Смехотворно ведёшь себя. — А так разве не проще вышло? — невинно спросил он, потом обнял её за стан, притянул к себе и поцеловал в лоб. Казнь всё-таки хорошо подняла ему настроение. Элисиф промолчала, только кивнула, отводя глаза. Беспокойно мявшаяся у дверей доставшихся Сване покоев Руна при приближении господ поклонилась, и, кажется, хотела что-то сказать, но не отважилась. Когда они подходили к лестнице, мимо двое слуг протащили родильное кресло. — Сдалось им это кресло. У нас этакого нет и никогда не водилось. Со мною мать обошлась постелью. Галмар пробормотал нечто неопределённое, а Элисиф вновь ничего не ответила. В одном из подвалов Синего Дворца хранилось старинное родильное кресло — из красного дерева, с шёлковой обивкой на мягких подлокотниках и по краю выемки на седалище — однажды Элисиф видела то, осматривая хранимое в подвалах; намеревалась забрать с собою в Виндхельм, но потом передумала. Похоже, напрасно. Ну да видно будет. Скоро явились две повитухи — сухие, сосредоточенного вида немолодые женщины в жреческих одеяниях. За ними следовали три юные помощницы в послушнической одежде. Коротко поговорив с Нурой и Лайлой, они удалились в отведённые для Сваны покои. Странно, но Нура не удосужилась пойти к Сване, хотя и оставалась пока в Миствейл вместе с Вулвульфом, в то время как почти все из присутствовавших на утренней трапезе успели разъехаться или разойтись по своим делам. Даже тан Мьол и Довакин, заявлявшие о самом пламенном желании поскорее увидеть младенца, ушли. В самые жаркие дни летней поры в Рифте и Истмарке, как и в Сиродиле и Хаммерфелле, обычным для большинства обитателей делом было отдыхать с полудня и до того времени, пока не станет возможным выйти на солнце — разумеется, если имелась у них столь счастливая возможность. Ошеломлённый духотой и зноем, замок словно впал в оцепенение. Наверняка к этому времени горожане тоже попрятались в спасительную тень домов и деревьев. А ведь праздники Самой Жаркой Ночи и Солнечного Отдыха ещё впереди. Некоторое время Элисиф наблюдала, как Ульфрик с Вулвульфом играют в шахи. Галмар, Харальд, Ирсаральд и Унмид подначивали их и обсуждали каждый ход. Лайла и Нура вроде бы и следили за игрой, но больше обсуждали назначение нового управителя и раздел имущества Вересков. Вулвульф, похоже, не очень-то был охоч до этой игры, как и не особо умел в неё, так что его шашки слетали с доски довольно часто, побеждаемые шашками Ульфрика. Этот набор из войска тёмно-багряного драконита, войска алавастрового и доски кровавого ясписа со вставками из алавастра когда-то выточили по заказу короля Истлода в лучшей камнерезной мастерской Солитьюда, а бархатный мешок по размеру доски сама Элисиф сшила и украсила вышивкой. Десять лет прошло с тех пор, но ей прекрасно помнилось, как дядя придумывал подарок на восемнадцатилетие Харальда. И сейчас Элисиф взяла тот самый мешок, повертела, разглядывая швы и изображавшую играющих в шахи святую Алессию и Морихауса тонкую вышивку. По краю шли в два ряда речные жемчужины, а Чим-эль Адабал на груди Алессии сиял крохотным червлёным яхонтом. С обратной стороны ветвилось усыпанное алыми цветками и гранатовыми яблоками дерево. Никто из присутствующих не вспомнил, что это её работа, даже сам Харальд — разумеется, вряд ли вышло бы иначе. Когда на доске осталась треть шашек Вулвульфа — девы, обеих крепостей и обоих всадников он успел лишиться, как и пятерых пешеходов, а один из верховных жрецов неминуемо погиб бы при следующем ходе вражеского всадника — и больше половины шашек Ульфрика, вернулась Идгрод в сопровождении Фриды. Ухватившись обеими руками за ладонь Галмара и чуть ли не прижимаясь к его груди, коротко поговорила с ним, затем позвала Элисиф на прогулку. Едва они вышли во двор, как Идгрод с грустью поведала: — Свана страшно опечалена смертью Сибби. Она меня схватила за руку да залопотала: «Я буду очень тосковать о нём… Как же мне теперь, как же ребёночку без отца… Ах-ах, как же?..» И плачет-заливается. Надеюсь, появление дитяти её хоть немного утешит. Повитухи предложили удержать роды, подождать ещё, но она не согласилась. — Сдаётся мне, вся эта затея со свидетельствованием зародилась без участия Сваны — во всяком случае, без её одобрения. Блеяла, если только, как овца что-нибудь невнятное. — Похоже на то, — Идгрод вздохнула. Они не спеша прошли в глубь сада, устроились на лавке под густой сенью клёнов. Фрида и Гевьон встали рядом. — Как ты? Получше вчерашнего? Элисиф кивнула, затем потянула Идгрод к себе, и та уложила ноги на лавку, а голову ей на колени. Проведя пальцами по гладкому полупрозрачному шёлку платка Идгрод, по сложенным из жемчужин, златоискров и харстенов цветкам на обруче, Элисиф ответила: — Получше, в самом деле. Почти не трясёт, почти не темнеет в глазах, — она помолчала. — А сегодня на казни эта Карлия всё смотрела да смотрела на меня. Странная женщина. — Галмар пересказал мне, чего она тебе наговорила! Ох! Поразительная дерзость! — А может ли так статься, что её и вправду направила Непостижимая? И что она продолжит мстить нам за своих почитателей? Идгрод помедлила с ответом, зато Гевьон строго заметила: — Госпожа, ни к чему поминать даэдра лишний раз! — Они не властны в нашем мире, Гевьон, — ответила Идгрод и уложила руку Элисиф себе поверх ожерелий, обхватила ладонями. — Мало ли что выдумали сами себе эти глупые воровки. Нет, я не склонна считать, что эта Владычица Даэдра вмешается в нашу жизнь. Она презирает тех, кто ей поклоняется, в особенности — пойманных воров и разоблачённых плутов и обманщиков. О-о-ох, я до сих пор не могу перебороть испуга за тебя, Элисиф! Уж сколько мы нынче за утро увидели крови, а всё ж таки… Вновь пришлось прикусить язык, когда вспомнилось её вчерашнее малодушие на исповеди, и содержание писем из Маркарта и Виндхельма. Не сейчас. Идгрод сказала, что более не пойдёт к Сване, потому как повитухи и без неё прекрасно управятся. Похоже, ей не хотелось видеть очередные слёзы и выслушивать роптание за роптанием. Зато оказалось, что Руна настойчиво зовёт их посетить Благородный приют и работный дом при оном. В храме умиротворяюще пахло ладаном и воском, свечи перед распростёршим руки изваянием Мары тихо трепетали, словно тревожимые чьим-то невесомым дыханием. Солнце сейчас стояло в самой вышине неба, потому под куполом храма висел едва ли не полумрак, разрываемый почти отвесными потоками света из верховых окон. Перед изваянием богини стоял на коленях некто темнокожий и лысый. Почувствовав прилив решимости, как и неуместного в этих стенах гнева, Элисиф направилась прямиком к нему: — Доброго дня. Он коснулся лбом пола, поднялся с прямо-таки юношеской непринуждённостью и приветствовал учтивыми поклонами: — Ваше Величество, госпожа Идгрод. — Я вижу, ты бесстрашен, Воин Стендарра. Отчего же ты тогда не обратился к Верховным королям за помощью? Раз уж твоё дело по борьбе с вампирами важнее всего на свете? Она скрежетнула зубами, сжимая кулаки и тяжело вздыхая. Негоже так гневаться перед ликом Мары, да ещё в обиде за вампира, совсем негоже. Изран явно разглядел всё это, потому что посуровел более прежнего. Прошептал: — Я обращался — во дни вашего отрочества, потому вы не запомнили меня. И даже получал испрашиваемое. Но однажды ваш дядюшка, госпожа, непоправимо запятнал себя, а ваш брат и вы погрязли ещё глубже. Да только об этом мне вчера запретили распространяться. А иметь при дворе призывателя мёртвых — это не значит пятнать себя? Она повернулась к изваянию, со вздохом взглянула на распростёртые руки и омрачённый слезами лик. Голос задрожал от гнева: — Мы не знали. Не знали, ясно тебе? Ты имел дело с нею? Вступал в противоборство? — Полагаю, нам следует прекратить разговор либо уйти из святого места, Ваше Величество. Тут Гевьон протиснулась между ними и выплюнула: — Полагаю, тебе следует придержать язык. Ты забываешься. Элисиф показалось, что Гевьон хорошо его знает. Если он часто заявляется в Виндхельм и имеет просьбы к ярлу, то это неудивительно. Изран отвесил отрывистый поклон Элисиф, поклонился, молитвенно сложив ладони, взиравшей на них Маре и зашагал к выходу. Элисиф прошептала: — Всю жизнь, верно, будут мне напоминать о ней. — Не обращай внимания, он всегда такой, — Идгрод успокаивающе тронула её за локоть. — Почему-то этого человека знают все, кроме меня. Она опустилась на колени рядом с тем местом, где до того стоял Изран и шёпотом прочла старонордскую молитву богам очага — об успокоении после тяжкого испытания и великих тревог. Древний нордский язык звучал ладно и строго; троекратное прочтение помогло успокоиться. Изран дожидался их на полпути к дверям замка: — Госпожа, полагаю, кое-что между нами требует объяснения. Я не мог обратиться за просьбой в дом, чьи хозяева подпустили нежить столь близко к себе. — Тебе ли не знать, насколько трудно разглядеть вампира? Я до последнего часа не имела уверенности в её нечеловечьей природе. Сибилла верно служила нам и не пила у меня крови. И ни у кого из живущих во дворце. — Кроме заключённых в темницах, разве что. Она пропустила эти слова мимо ушей: — Ты имел с нею дело? — Мне довелось говорить с нею. После чего я и отправился искать помощи в Истмарке и Рифте. — Она никогда не высказывала ни малейшего сочувствия к другим вампирам, а как раз наоборот. Подсказывала, как с ними бороться, и сама занималась их истреблением. Нечасто, но такое случалось. По-твоему, этим никак не заслужить доверия? — Их племя обладает хитростью, изворотливостью и способностями обманывать и туманить разум настолько незаметными и сильными, что без должной подготовки даже опытный чародей может ошибаться в общении с ними. Скажите, госпожа, много ли костей и праха осталось от её тела? — Почти не осталось, — упавшим голосом ответила Элисиф. Разговор зашёл слишком далеко, но стражницы почему-то не вмешивались, да и Идгрод молчала. — Я смогла сгрести весь пепел в один кувшин. — От сожжённого покойника, хоть мера, хоть человека, остаётся целый мешок костей и пепла, как вы знаете. От молодых вампиров — тоже. Чем древнее нежить, тем меньше получится праха при её упокоении. Вы жили рядом с опытной в своём ремесле древней тварью. Элисиф резко ответила: — Я не желаю более… — и осеклась, не в силах выдавить ещё что-то. Закусила губу, потом вздохнула. Гевьон собралась заговорить, но Изран опередил её. Голос его сделался неожиданно тёплым, даже мягким: — Я откланяюсь, госпожа. Мы с вами ещё увидимся. Он с поклоном отошёл, потом быстро скрылся в ведущих к главному двору вратах. Элисиф постояла на месте, глядя на колышущиеся под ветром цветы и ветви деревьев, но скоро медленно побрела вперёд. Остальные молчали. Вдалеке показалась Вайландрия, и ведомый на цепи щенок, завидев знакомых, залился приветственным лаем. Идгрод помахала ей, Элисиф неуверенно повела перед собой ладонью, а Гевьон строго сказала: — Госпоже Элисиф воспрещено общаться с этой женщиной. Повеление ярла. Госпоже Идгрод дозволено в моём присутствии. Элисиф едва удержалась от того, чтобы не споткнуться на ровном месте. Слова потерялись, зато Идгрод холодно ответила: — Мой супруг не говорил мне ничего об этом. Ему решать, с кем мне общаться, не тебе. — Я не стану повторять, госпожа Идгрод. Идгрод отмахнулась и направилась к Вайландрии. Гевьон молча пошла следом, Элисиф же осталась на месте, сжимая кулаки и закусывая губу. Фрида старательно делала вид, словно не замечает всего этого. К тому, что за прошедшее со дня падения Солитьюда время у неё без присмотра стражниц почти не находилось возможности говорить с кем-то, кроме Идгрод, Элисиф успела, кажется, привыкнуть, но впервые сейчас ей прямо запретили общение по определённым причинам. Несомненно, это только начало. Идгрод довольно скоро возвратилась, и кипела от злости всё то время, пока они шли до чертога. А у самых дверей чуть ли не нос к носу Элисиф столкнулась с Серлундом. Как и когда она видела его за завтраком, воспоминание о бегстве и объятиях из утреннего сна мучительно вспыхнуло, к горлу подступила горячая волна смущения. Почти не взглянув ему в лицо, она отвернулась поспешнее, чем было бы прилично. Последние гости разъехались, даже Харальд отправился в город, дабы проверять, спокойно ли разошлось народное сборище после казни, и не случится ли ещё каких происшествий. Из-за дверей отведённых для Сваны покоев доносились её причитания и строгие указания повитух. Похоже, её заставляли ходить вокруг постели. Целители обыкновенно гасят всякую боль чарами или даже просто внушением, так что, вероятно, телесных мучений она не испытывала — во всяком случае, Элисиф хотелось в это верить. В опочивальне Ульфрик читал, развалившись на постели. После того, как она, вымывшись и надев скромную дневную одежду, да быстро зашив вчерашние разрезы на рубахе и платье, достала отрез шёлка и занялась составлением выкройки, он отложил книгу: — Совсем забыл. Това передаёт тебе от всей семьи привет и поздравление со свадьбой. — Я польщена. Это всё? Следует хорошенько обдумать, как вести себя и с Товой, и со всем её семейством. Возможно, Элисиф излишне легкомысленно относится к их скорой встрече? И лучше бы сейчас отправить в Виндхельм вежливое слово? Но совсем не хотелось показывать перед этой женщиной хоть малейшую слабость, особенно помня о содержании её послания. — Настоятельно советует тебе вести себя учтиво и во всём мне повиноваться. — Ну, не удивлена я. А есть ли какие вести из Вайтрана или Солитьюда, о коих мне дозволено узнать? — Кое-что есть. Ты можешь не рассчитывать, что я поставлю Гисли ярлом. Говорят, она тайком обручилась с Кралдаром. — А кто тогда станет ярлом? — воскликнула Элисиф, всплеснув руками. — Как это — обручилась? — Да вот так, — он хмыкнул. — Беспокойные мечтательные особы иногда так поступают, пытаясь избежать обручения с кем-то другим. Или кидаются в чужую постель в надежде отвертеться от свадьбы. Элисиф сделала вид, что не понимает, о ком речь. — Гисли не кинется ни в чью постель. Она невинная девушка, и таковой останется до своей брачной ночи. Но в чём дело? За кого собрался выдать её Эрикур? — Невинная, говоришь? Похоже, мне следовало жениться на ней, а тебя отправить в надёжнуо крепость. Да заодно присоединить Хаафингар к Истмарку. Хорошая вышла бы королева — достаточно худого роду и безобразная настолько, чтобы вести себя незаметно и не вмешиваться, куда ей не дозволено. — Вот и женился бы на ней! Она тебе успела бы опостылеть пуще меня, она это умеет. Но всё же за кого? За Скальда? Денгейра? Оставалось надеяться, что она не переигрывает, изображая незнание и удивление. — Вроде бы за Тонгвора. Прекрасный выбор, да только он воспротивился. Почему-то. — Ох, ну разумеется! Все знают, что Тонгвор сожительствует со вдовой своего брата. И что она из храма Дибеллы. А может и ещё с кем из этих… из жриц. Священные храмовые блудницы отдавались вовсе не всякому, кто пожелал бы их, а только благородным и за дары для богини, за подарки и пожертвования храму. В приличном обществе обычно не обсуждалось, чем они умащивали и украшали тела, что за действия выполняли во время тайных обрядов, какие приспособления и зелья использовали для наслаждений, что за пляски исполняли перед почитателями своей богини, но Элисиф за много лет успела услышать немало предположений и рассказов. — Вот уж правда — этой твоей серой мыши с ними не тягаться, — он рассмеялся, а она ответила: — Ну, тебе-то виднее. Но неужели Кралдар для тебя хуже Эрикура? Он не ходил на приёмы к Эленвен, даже когда та звала его. И он от одного из лучших родов Скайрима, ничем не запятнавший доброго имени. Подумай. — Кажется, ты шьёшь мне рубаху. Шей. Скоро он уснул. Элисиф дорисовала выкройку, расчертила и раскроила ткань, затем, перекусив земляникой со сливками, орехами в меду и чаем, принялась сшивать: плечи соединились с рукавами, а рукава с ластовицами. На пришивании второй ластовицы она поняла, что больше не может. Мысли об утреннем сне, о дерзких словах Израна, о делах в Солитьюде и о неприязни к ней Товы Расколотый Щит не давали сосредоточиться. Она уже собралась вновь пойти прогуляться, но слуги позвали на обед. С великим облегчением она накинула плащ, застегнула самыми простыми застёжками, надела обруч без платка, запястья, да вдела в уши небольшие скромные серьги, затем помогла Ульфрику застегнуть застёжки плаща и подала ему гребень и обруч. К счастью, он почти не взглянул на шитьё, тем более что Галмар и Идгрод ждали за дверью. Непривычное спокойствие висело над столами; двое игрецов бренчали на лангелейке и тальхарпе, а певица рядом с ним исполняла длинную печальную прядь о короле Харальде Драконоборце и его сыновьях. Лайла порасспрашивала Руну о Сване и послала ей и повитухам еды. Элисиф подумывала пойти к Сване, но уж точно не раньше того, как ребёнок явится на свет — ей и без того хватает впечатлений за последние дни, чтобы смотреть ещё и на роды, да и для Сваны, похоже, столь неожиданное внимание окажется излишне волнительным. Присутствие за столом Вунферта напомнило о совсем другом деле. Допив миндальное молоко и доев имбирную коврижку, она прошептала на ухо Ульфрику: — Стражницы, вижу, решили не спускать с меня глаз ни на мгновение. Или уйми их, или пойди к Вунферту со мной — иначе мне придётся их выпроваживать, чтобы выспросить о зелье. Или сам иди к нему, без меня. Вообще-то, Элисиф в точности не знала, ведают ли стражницы о полынном средстве, которое принимает их подопечная. Но оставаться наедине с Вунфертом совсем не хотелось. Ульфрик на удивление легко согласился проводить её после трапезы.