Мудрый не доверяет дракону

Служба Талосу в главном его храме, торжественным шествием через полгорода переместившаяся в священную рощу, продолжалась с раннего утра до полудня. Нынче отмечали шестьсот девяносто пятый год со дня рождения Хьялти Раннебородого, Исмира, Дракона Севера, в зрелые годы в Сиродиле принявшего имя Тайбер Септим, а Седобородыми названного по-атморански Талосом — что значило: «Венец Бури». До принятия Конкордата Белого Золота в Солитьюде, как и по всему Скайриму, как и во всех людских поселениях Тамриэля, всегда пышно и радостно отмечался этот праздник, и всякий раз Верховный король или Верховная королева возглавляли шествие с его древними мечом и щитом в руках — что знаменовало преемственность королевской власти Скайрима, ведь в жилах каждого правителя со времён первого супружеского союза с одним из детей великого императора текла его кровь. Но многие годы всенародные шествия и прилюдные службы в храмах не проводились нигде, кроме Фолкрита, Белого Берега, Винтерхолда, Истмарка и Рифта, так что сегодня Элисиф впервые в жизни присутствовала на этом празднике. Сигбьорг почти всё время стояла рядом, молитвенно сложив ладошки, старательно кланялась, когда требовалось, и то и дело пододвигалась поближе к Элисиф и цеплялась за её плащ. Столько посторонних взглядов ей, наверное, не доставалось за всю жизнь, сколько досталось за нынешнее утро. К великому удивлению Элисиф, даже Лайла удостоила Сигбьорг нескольких слов, почти ласковых, хотя и более чем сдержанных. И почти наверняка этой девочке впервые довелось сесть на лошадь — Элисиф, уложив на правое колено подушку, пристроила её сверху и надёжно примотала к себе самым длинным из своих поясов. В женском седле оказалось даже вполне удобно так ехать. Сигбьорг явно робела, сидела очень смирно и тихо, цепляясь то за поводья, то за чужой плащ, правда, изредка всё же улыбалась. И продолжала молчать, при этом прекрасно понимая человеческую речь — последнее явственно следовало из всего примеченного Элисиф за недолгое время общения. Проповедь Нуры звучала как никогда воодушевлённо и возвышенно. Прихожане почтительно внимали. И здесь сейчас очень не хватало Ульфрика с его чудесной способностью получать живое благословение Талоса. Ну да вечером успеет получить. Даже Свана приехала — без младенца, вся в чёрном и с великими смирением и печалью на лице. И Асгейр пришёл, а вот Виттория наотрез отказалась покидать стены крепости Миствейл, объяснив это нежеланием втягивать императорский дом в ссору с Талмором и в дальнейшее разбирательство, кои непременно завяжутся, если о её участии в запрещённом по всему остальному Тамриэлю действе станет известно. Никто из её свиты также не явился. В самом начале, пока жрецы окуривали прихожан благовонным дымом, а певцы едва начали первую песнь, Элисиф поймала добрый взгляд и мимолётную улыбку Мьол — что весьма воодушевило. Перстня с червлёным яхонтом она то ли не успела разглядеть, то ли Мьол не стала надевать его. С самого прочтения записки от Серлунда Элисиф, так и не сумев заснуть, беспрестанно обдумывала дальнейшие пути общения с Мьол и стражницами, а далее и с Ульфриком — что завело её, кажется, слишком далеко. Но она крепко вознамерилась действовать в соответствии с задуманным, и никак иначе. Обед состоял лишь из одной перемены и отличался благочестивой скромностью. После маслин с зеленью подали овощную похлёбку прямо в хлебных караваях, пироги со щукой, брюкву в меду и мочёные яблоки со смоквой. Из напитков выставили лишь ягодный взвар и сваренные в этом замке пиво и медовуху, как того требовал старинный обычай. Элисиф с самого утра не смела взглянуть в сторону Серлунда, зато несколько раз за сегодня в разговорах с предупреждённой Идгрод как бы невзначай уронила, что никак не может дождаться вечера. Виттория с подозрением посматривала, однако, настоящее смятение у неё вызвал рассказ Лайлы о рубахе, которую сшила Элисиф. Та, доев кусок пирога и запив медовухой, полным голосом произнесла: — Виттория, а Элисиф не говорила тебе, как своими руками сшила рубаху для Ульфрика? И украсила вышивкой. До чего меня это растрогало, ах! Я вот тоже когда-то… Дослушав в меру взволнованный рассказ Лайлы о её молодых годах, Виттория негромко спросила: — А отчего же ты вчера мне не сказала, м? Элисиф с деланным смущением улыбнулась и опустила взгляд: — Да повода у меня не нашлось. Это очень личное дело. Виттория пожелала взглянуть на рубаху, как и осмотреть покои Элисиф, в коих вчера не успела побывать, потому, допив взвар и пиво и сплясав самый простой хоровод, они направились туда. Сигбьорг подбежала, едва они вошли, потянулась, и Элисиф, наклонившись, погладила её по волосёнкам и поцеловала в лоб. Хильде, которая, как оказалось, спала или просто отдыхала напротив хозяйской постели на шкуре и своём плаще, вскочила и подобралась. Элисиф спросила: — Хильде, как девочка себя ведёт? — Послушный ребёнок, спокойный, госпожа. Но поездка на лошади её взволновала, похоже. Съела всё, что принесла служанка, даже каравай от похлёбки собралась подъесть, но забрали у неё. А уж как она уплетала пирог и брюкву! Идгрод привлекла девочку, чтобы поговорить с ней, Асгейр устроился в ближайшем кресле, а Элисиф направилась к своему сундуку и достала уложенную поверх прочих вещей рубаху для Ульфрика. Виттория оглядела ту с удивительно живым любопытством: — Хорошие швы! И вышивка до чего ладная! Добрая работа. Видно, ты постаралась. Мерки сама снимала? Элисиф во всеуслышание ответила: — Сама, разумеется. Не доверю же я такое дело кому-то постороннему. Виттория вернула ей рубаху, потом приблизилась и понизила голос: — Душенька моя, знаешь… Гисли при мне аж дважды упомянула своё шитьё для Кралдара, из чего я сделала вывод: она с ума сходит от любви к нему. Припёртая к стенке, во всём призналась. Тебя я не могу вот так вот допросить, да ты и похитрее, пожалуй. — О чём ты? Мы с моим супругом живём в согласии, и я всем довольна. Краем глаза Элисиф видела, как Хильде поглядывает на них. Виттория, повысив всё же голос, продолжала: — Молодые девицы и вдовы частенько влюбляются в тех, с кем им приходится делить ложе, вот что! — Я более не вдова. И уж тем более не молодая девица. — Вижу, ты не можешь дождаться его возвращения. Вчера ты сдерживалась, но сегодня замечаю. Надеюсь, он хотя бы не станет побивать тебя плетью, — спохватившись, заговорщическим шёпотом продолжила Виттория. — Виттория, ну не надо так говорить! Ничего подобного он не собирается делать. А Гевьон добавила: — Госпожа Виттория, прошу вас говорить громче. Та отмахнулась от стражницы, словно от назойливой мошкары и бросила: — Заткнись, как там тебя!.. Элисиф же глянула в сторону Хильде. Та улыбалась краем рта, но, едва поймав взгляд, сделала вид, что совершенно равнодушна к господской беседе. — Ну, ладно, душенька. Вижу, ничего мне не добиться. Покажи лучше, как ты тут живёшь. Они осмотрели опочивальню и мыльню, и Виттория даже похвалила красоту и дороговизну парчи, служившей завесами на окнах и пологе постели, бархат покрывала, украшающую выложенные по стенам доски, дверные косяки, столбы полога и поставцы изощрённую резьбу и количество кусков разноцветного мыла в чаше рядом с бадьёй. Потом они вернулись к Сигбьорг. Виттория снисходительно уронила: — Красивое дитя, хотя и безродное. Волосы у Сигбьорг были цвета спелых пшеничных колосьев, глаза — словно синие яхонты, личико светлое, с нежными чертами — не отличить от множества девочек северных владений, да и от любого начертанного на доске красками изображения юных отпрысков любого благородного дома. Истинное дитя севера. — Смотрительница сделала для меня выписку из приютской книги. Родители этой малютки погибли в огне при нападении дракона год назад. Асгейр, ты должен знать что-нибудь об этом. На острове Златоцвет это случилось. — Слыхал. В месяце Второго Зерна дракон сжёг целую усадьбу и несколько дворов землепашцев. Почти все их обитатели погибли. Едва ли возможно узнать, из какой семьи эта девочка, может и из детей хозяев усадьбы. — Любопытно, а что по поводу сего нападения думает Довакин? Разве драконы не обязались после его победы не трогать людей, домашний скот и поселения? Он ведь уверял, насколько помню, что Одавинг усмирил своих младших братьев. Победа его над Алдуином состоялась в месяце Руки Дождя прошлого года. Только из уст самого Довакина мог бы воспоследовать ответ на подобный вопрос. Элисиф вздохнула, наклонилась к девочке, погладила её по волосам: — Верно, увидав дракона и пожарище, она до того испугалась, что с тех пор не может вымолвить ни слова. — Такое случается, и впрямь, — сказала Идгрод. — Со временем пройдёт. Я могу послать слово Данике, она расскажет, как с нею обходиться, чтобы излечить. — Пошли, — Элисиф согласно качнула головой, потом выпрямилась. — Детка, тебе бы поскорее заговорить. Не то при виндхельмском дворе напридумывают невесть чего. А нам этого не надо, правда? Хотя, здесь уже наверняка придумали. Виттория коротко рассмеялась и тронула Элисиф за плечо: — Разумеется. Ведь, судя по лицу, это твоё дитё от Эрикура. — Виттория! Это ужасно! — Тогда от Балгруфа. Видя её невольный смех, Виттория продолжила: — Хм-м-м. Или уж от Ульфрика. Уверена, большинство сплетников так и порешит. Но Балгруф и Ульфрик лицом и сложением до того схожи, что издалека даже и не отличить непривычному взору. — Да уж не настолько. Виттория стояла на своём: — Словно родные братья, а не двоюродные. Тут она в самом деле права. Но Элисиф ответила: — Виттория, ты пьяна. Вчера Элисиф удалось пресечь разговоры о происходящем в её постели, которые Виттория несколько раз намеревалась с нею завести, но после вчерашних событий и в присутствии Хильде у неё появилась совсем иная цель. Виттория кивнула и невозмутимо продолжила: — Нам уже довелось услыхать, словно бы вы с ним сговорились и об убийстве Торуга, и чуть ли не о захвате Солитьюда. Чернь готова вымудрить любую нелепость, лишь бы поразвлечься. Этот ребёночек послужит для них лишним подтверждением. — И я слыхала подобное. Пускай вымудряют. Я всё равно не смогу пресечь эти сплетни. Виттория шагнула поближе и вновь понизила голос: — Душенька, но скажи мне. Неужто ты и впрямь всем довольна? Ласков ли он с тобою, когда следует? Элисиф помедлила, глянула в сторону. Наконец, произнесла заготовленный ещё в рассветные часы ответ: — Он хорошо знает, как обращаться с женщиной. Виттория чуть ли не всплеснула руками: — Ох, душенька! Я опасалась! Этот хитрец сумеет тебя обольстить. Разумеется, он прекрасно знает. Сладострастник известный! Сделав на середине пути до престольного чертога вид, что ей нужно вернуться в покои за кое-какими вещами, Элисиф пришла обратно. Подошла к ларцу, достала другой обруч, водрузила на голову взамен прежнего, поправила платок, потом взяла тяжёлую кручёную гривну, защёлкнула на шее и повернулась к Хильде: — Хильде, скажи-ка мне. Ты полагаешь, я дурно отношусь к нашему ярлу? Та не без осторожности отвечала: — Полагаю, у вас есть на то основания, госпожа. — Не забери наш ярл меня из Солитьюда, Эрикур сделал бы меня своей наложницей — а его слуги разнесли бы о моём позоре по всему городу. — А разве вам по душе то, что нынче с вами происходит? — Житье с Эрикуром мне уж точно не пришлось бы по душе. Почти никто в моей жизни не вызывал у меня большего отвращения. А наш ярл даровал мне вот это, — она ухватила себя за обручальное кольцо на безымянном пальце, помолчала. Скоро подошла Сигбьорг, встала на цыпочки и поцеловала её ладонь. От неожиданности Элисиф рассмеялась: — Ох! Детка! — присела перед девочкой на корточки. — Знаешь, детка, не следует тебе сидеть взаперти. Пойди на прогулку с Дагрун. Она за руку вывела девочку за дверь и поручила Дагрун пройтись с нею по саду, а сама вернулась в опочивальню; подошла к Хильде: — Ты слыхала что-нибудь о Клинках и их нынешнем положении? Несколько мгновений Хильде собиралась с ответом. Медленно произнесла: — Скорее нет, но… К ярлу иногда приезжает неизвестная женщина, и они говорят наедине. Эту же женщину видели на переговорах в Высоком Хротгаре. Слыхала, словно бы она из Клинков. Но об этом воспрещено говорить. — А тан Мьол? Её вы видели на переговорах? — В Айварстеде. Она жила на постоялом дворе в Айварстеде в те дни. Я видела её там. Она сопровождала Довакина. Неужели и Туллий, и Балгруф проглядели спрятанное у них на самом виду? И Эленвен? Уж она-то с её поверенными никак не могла бы упустить Клинков, попадись те ей на пути. — Мьол мне вчера призналась, что и она из числа Клинков. Хильде, скажем так, у меня есть основания сомневаться в благонадёжности Довакина. Как наш ярл вернётся, сразу скажу ему о вчерашнем уговоре с нею. — От меня о том вашем разговоре никто не узнает, госпожа. — Почему ты помогаешь мне? — Не всем ведь нравится Довакин. Пускай он и похож на Талоса. В послеполуденные часы на главной площади перед торжищем выступали лицедеи, певцы и игрецы — вновь между ними устроили состязания, которые на сей раз доверили судить выбранным от каждой городской общины гражданам. А после на большом городском борьбище, называвшемся как и в Виндхельме, «Ямой», начались и продлились до вечера игры в честь Талоса. Подарками служили отрезы шёлка, медные узорчатые кубки, сосуды маслинного, миндального и ясминового масла и даже большое круглое блюдо с изображением Талоса и Наафалиларгуса. Вот уже полтысячи лет как обычай устраивать боевые соревнования пришёл в Скайрим из Сиродила вместе с празднованием Тайбедеты. Путники возвратились к середине вечерней службы. Издалека завидев Галмара, Идгрод подалась вперёд и подняла руки, потом спохватилась, встала смирно, но улыбки с лица так и не убрала. Ульфрик оглядел Элисиф, кивнул на её поклон, затем взгляд его упал на Сигбьорг. Та тут же отступила, ухватилась за руку Гевьон. — И что это за дитё? — Я взяла эту девочку из приюта. На воспитание, — ответила Элисиф. Ульфрик не стал ничего более спрашивать, но Элисиф, когда он подошёл поближе, добавила шёпотом: — Я должна кое о чём тебе сказать, и как можно скорее. — Ещё о чём-то? — с усталым вздохом спросил он. — После службы. — Разумеется. Волосы его заметно выгорели, сделавшись цвета светлой пшеничной соломы, покрасневшие щёки и нос шелушились, даже верх одежд, кажется, потускнел. Лица Галмара и Харальда тоже изрядно обгорели, словно у землепашцев. Служба завершилась незадолго до захода солнца. Пока они шли к своим коням, Ульфрик сказал: — Изран подарил тебе пару щенков ездовой. Бестолковые они, глупые. Но для развлечения сгодятся, пожалуй. — А. Прекрасно, — и как же ей обходиться с теми щенками? Для охоты они не пойдут, вместе с её гончими, легавыми и борзыми их и содержать не получится, не то что выводить в поле или лес. Возможно, запрячь всё же в сани, как подрастут? Но сейчас есть дела поважнее. Она обхватила ладонь Ульфрика своей. — Виттория ждёт тебя в крепости. Император возлагает большие надежды на твои с нею переговоры о замирении. — Ну, пускай. Посмотрим. Кстати! Подумал, тебе родить бы на Тайбедету в следующем году. Напомни через три месяца. — Не слишком ли велика тут дерзость? — невольно она заулыбалась. Весьма в ульфриковом духе такая задумка, весьма. Но при рождении дочери словно бы теряющая предполагаемый смысл. — А если получится девочка, не мальчик? — Всё равно. Пускай родится девочка. Королева Ульфхильд Буревестник, м? — Что ж, как скажешь. Мне, по правде, всегда хотелось сына-первенца. Король Хоуг? Или Хьялти? Он хмыкнул, улыбнулся. Затем соизволил помочь ей взойти на Метель, а Гевьон взяла девочку к себе на седло. Заходящее солнце светило им прямо в лица, когда они ехали к крепости Миствейл.