Трое в дирижабле, не считая собаки

После приятного ужина, вопреки начальному желанию найти бар и хорошенько надраться на сон грядущий, осоловевший и подобревший от еды Эрминьо позволил Кларе увлечь себя на открытую палубу. Эстебана и Монти они потеряли по дороге, вероятнее всего, когда проходили мимо технического отсека. Впрочем, Эрминьо был совсем не против подобного уединения, хотя не испытывал особого физического влечения к женщинам. После третьей попытки осторожного прощупывания штанов Эрминьо на предмет заинтересованности, Клара посмеялась над своим невезением, поумерила пыл и просто наслаждалась хорошей компанией и живописными видами. Несмотря на защитный купол из парусины, над палубой гулял сильный ветер, пронзительный и холодный, пробирающий до дрожи. Эрминьо склонился над ограждением, разглядывая внизу раздутый бок огромной пассажирской гондолы, сверкающий латунью, хромом и стеклом. Будто хрустальный бокал в каркасе из драгоценного металла. Они сейчас проплывали над побережьем Балеарского моря. Бесконечные рыбацкие поселки и портовые города сливались в светящуюся ленту, что опоясывала изрезанный берег: газовые фонари мощеных улиц сменяли огни костров на пляжах; спокойную водную гладь рассекали шлюпки, баркасы и нарядные яхты, перемигиваясь сигнальными огнями. Маяки, как отважные стражи, безжалостно резали сумрачную даль, не подпуская темноту слишком близко. Клара заглянула в полетный лист и сказала, что сейчас будет видна Валенсия. А ближе к утру – Малага, последний европейский порт, а затем Гибралтарский пролив и африканский континент, на котором посадок будет значительно меньше, потому что основную массу пассажиров «Левиафан» уже набрал. Эрминьо кивнул, накинул ей на плечи собственный пиджак, а сам поежился от пробирающего ночного бриза и понял, что на сегодня удовлетворил все свои эстетические запросы. Теперь его тело требовало тепла и мягкой постели, но оставить даму одну было немыслимо, потому Эрминьо скромно зевал в собственный кулак, не особо вслушиваясь в болтовню баронессы. Клара еще минут десять что-то вещала о загадочных восточных базарах и увлекательнейшем сафари, что ждет впереди, пока не заметила наконец состояние своего верного рыцаря. Улыбнулась, довольно ядовито пошутила, что свита ей больше не нужна, особенно из младенцев, которые засыпают на ходу. Эрминьо, тренированный Исабель, умело сделал вид, что колкости не услышал и галантно предложил сопровождение до каюты. Клара пыталась язвительно отбиться, но Эрминьо на ее уловки не повелся, время было действительно позднее, оставаться одной наверху слишком опасно. Просто подхватил ее под локоток и практически уволок вниз. Надо отдать должное баронессе, сопротивлялась она до последнего, умело выкручивалась, стараясь не потерять лица, и запыхалась так, что в свой коридор вошла тяжело пыхтя и сдувая взмокшую прядь, выбившуюся из прически. Прошипела Эрминьо, что он тиран и деспот, и что с благородными дамами так не обращаются. Эрминьо охотно повинился, расцеловал ручки, налил в уши сладчайшей патоки. Клара чуть отошла, но в качестве компенсации стребовала с него обещание поучаствовать на сафари в одной компании. Эрминьо с радостью согласился, получил неожиданный поцелуй в щеку и с легким сердцем поспешил к себе. Когда он добрался до каюты, Эстебан был уже там, сидел в небольшой гостиной, что располагалась между двух спален, и, мурлыча что-то под нос, настраивал музофон. Прихода Эрминьо он не заметил, увлеченно перебирая цилиндры в поисках одной, только ему ведомой мелодии. Эрминьо замер у двери, задумчиво поглядывая на широкую согнутую спину, подвижные и неожиданно длинные пальцы: движения Эстебана были аккуратными и преисполненными изящества, а низкий хрипловатый голос вполне приятен. Эрминьо задумался, почему же ранее он отказывал Эстебану в породистости, коей обладали представители даже низшей артистократии. Похоже, как личность Эстебан еще загадочнее, а внешний вид в его отношении как никогда обманчив. Стараясь не тревожить бугрящегося мускулами меломана, Эрминьо проскользнул в свою спальню, решив, что подумает обо всем этом завтра. Следующие пара дней протекли вполне однообразно и безоблачно. По утрам Эрминьо вскакивал ни свет ни заря, что было ему не свойственно. Но как только в общей ванной раздавались звуки воды и приглушенного пения, его подкидывало в постели, вырывая из объятий сна. Эстебан оказался ранней пташкой. Забавно, но такое утреннее музицирование Эрминьо вовсе не раздражало, напротив, он был даже благодарен. Иначе пришлось бы ставить будильник – Эрминьо задался целью подловить Эстебана, когда тот будет без очков, потому окончание водных процедур подкарауливал под дверью. Но здоровяк на память не жаловался и выходил из ванной уже при полном параде – в неизменных домашних брюках и мягком свитере с длинным рукавом, гладко выбритый, причесанный, благоухающий туалетной водой и с почти темными очками на широкой переносице. Единственное, что Эрминьо удалось выяснить, в спокойной расслабленной обстановке собственной каюты Эстебан носит другие очки, в простой оправе, довольно массивные и уродливые, но оттого и более надежные. Когда Эстебан был в них – даже сбоку не удавалось заглянуть, мешала широкая дужка. На бесконечные вопросы «Вы вампир, Эстебан? Или василиск? У вас в роду были Медузы Горгоны?» Эстебан неизменно вежливо отвечал, что у него редкое генетическое заболевание – высокая чувствительность к свету. А потом, как правило, извинялся, что занял ванну так надолго и трогательно смущался вида Эрминьо, потому что тот околачивался под дверью в том, в чем спал – а именно в одних пижамных штанах. Эрминьо выпячивал свою красивую смуглую грудь, лениво поигрывал мускулатурой, зная, что это повлечет за собой скорейшее отступление. Эстебан сумбурно раскланивался и сбегал на завтрак, а Эрминьо с чувством и расстановкой долго и вдумчиво шарился по полкам ванной в поисках забытых вещичек, которые могли натолкнуть его на разгадку. Но столешница была всегда пуста, только порой на ней оставались влажные следы. Их Эрминьо распознавал, как заправская ищейка, соотнося с тем, что мельком видел у Эстебана в руках. Вот тут стоял флакон, наверно с туалетной водой, а тут след широкий и квадратный – от шкатулки с бритвенными принадлежностями, еще круглый отпечаток – шампунь, небольшой овал – мыльница. И совершенно ничего странного. Эстебан был аккуратен и педантичен, даже мокрое полотенце в ванной не оставлял. Далее следовал завтрак в привычной компании, легкие пикировки с фрау Кларой, которые поднимали Эрминьо настроение и дарили мимолетное ощущение дома, где он так же изысканно огрызался в ответ на укусы любимой сестры. У начитанного студента и любознательного Эстебана всегда находились свои темы для разговоров. Однако, вопреки подозрению, что эти двое так и будут бегать по дирижаблю до конца поездки, исследуя его до малейших деталей и засыпая друг друга труднопроизносимыми терминами, Эстебан предпочитал экскурсии в города, в которых они причаливали, и обязательно звал Эрминьо присоединиться. Эрминьо чувствовал, что Эстебану действительно была бы приятна его компания, как и то, что его несомненно очаровательная личность вызывала у увальня не только дружескую симпатию. Эрминьо же к подвигам на любовном фронте был не готов, да и Эстебан казался легкой и сомнительной в плане интереса добычей, потому Эстебан получал отказ и отправлялся на обзорные экскурсии с Кларой. Хитрая лиса будто имела свой план в отношении своего Банни, как она его всегда называла, – установить пределы грузоподъемности зайчика. Из своих вылазок они возвращались с таким количеством вещей, что стюарды уже на подходе выцепляли из толпы туристов гору барахла на ножках и спешили на помощь с тележками. А если к ним вдруг прибивался заскучавший Фокс, то невообразимый багаж, который тащил на себе Эстебан, обогащался какими-то непонятными деталями и устройствами. Сам Эрминьо не прельщался прогулками по пыльным улицам, тем более Испанию изъездил вдоль и поперек, зато он нашел преотличный бар на четвертой восточной палубе, небольшой и очень уютный. Там в наличии были спиртные напитки на любой вкус, а постоянные посетители частенько поигрывали в преферанс, так что Эрминьо без труда влился в их среду обитания. И хоть делать ставки на деньги он не мог в силу финансовой ограниченности, а просить денег взаймы не позволяла гордость, ему достаточно было самой атмосферы. Но вот чего отчаянно не хватало – так это крепких сигар… Эрминьо обошел все магазинчики «Левиафана» и убедился, что кроме легких дамских сигарилл и табака в папиросной бумаге на американский манер ему ничего предложить не могут. Потому на третий день, когда «Левиафан» уже пересек Гибралтар, неожиданно согласился на высадку в Алжире, куда они выбрались всем составом столика номер 134.