Трое в дирижабле, не считая собаки

Передатчик Саймон нашел, и даже относительно целый – только защитная панель отлетела. Но было достаточно очистить внутреннюю часть от ржавой трухи, и по треснувшему экрану поплыло искаженное изображение – ровные линии на всех частотах. Если «Левиафан» и был где-то неподалеку, то признаков жизни он не подавал. Пустыня была мертва – никаких работающих механизмов в радиусе нескольких километров. Нетронутый бурей картограф давал еще более удручающую картину: совершенно ровный рельеф в любом направлении – ни впадин, ни возвышений, ничего, что могло бы дать зацепку. Саймон покрутил компас в своем хронометре на запястье – стрелка лениво плавала, совершенно забыв, где север, а где юг. Впрочем, стрелки, указывающие время, тоже вели себя как пьяные, медленно крутились в обоих направлениях, а это уже выходило за любые рамки реальности. Клара, терзавшая свой брегет, пришла к тому же мнению, хлопнула крышкой и спрятала часы в карман многофункционального пояса. Эрминьо на миг оторвался от заталкивания второй винтовки в один сохранившийся чехол и задумался, что там у нее еще может быть помимо того, что он уже видел. Сейчас в одном из отделений лежала ловчая сеть, свернутая в компактный цилиндр. Клара пренебрегла приличиями, обратно каркас надевать не стала, а верхнюю юбку сложила вдвое и обмотала вокруг талии. Та теперь едва прикрывала панталоны, доходя длиной до колена. От полной невменяемости Саймона и глубокого конфуза Эстебарра спасали высокие шнурованные сапожки, плотно обтягивающие икры и голень. Так что если Клара что-то и демонстрировала, то совершенно незначительно: не более пяти сантиметров обнаженной кожи. Эрминьо признал, что в таком наряде передвигаться по пустыне будет намного удобнее. А то, что им придется достаточно много пройти пешком, сомнений уже не вызывало. Клара, еще раз оправив юбку, резюмировала: – У нас нет координат «Левиафана», помимо того – карты, сторон света и времени у нас тоже нет. Придется идти вслепую, или… – тут она оценивающе посмотрела на Эстебарра, – полагаясь на наитие или еще какое-нибудь шестое чувство. Раз уж мы застряли в неведомом нигде. Эстебарр не смутился вполне ожидаемо, а довольно смело встретил ее взгляд и вдруг возразил: – В этом облике я практически ничем от вас не отличаюсь, фрау Клара. И мои чувства не намного лучше ваших. – Что ж, тогда, полагаю, вам надо свой облик сменить, – Клара, совсем как Исабель, притопнула ножкой. На что Эстебарр выпрямился и вызывающе сверкнул своими не совсем человеческими глазами: – А если я не желаю? Эрминьо замер, вслушиваясь в разгорающийся скандал. Надо же, Эстебарр умеет пререкаться. А они-то все уже привыкли, что этот великан послушен аки овечка. Расслабились, думая, что могут безбоязненно об него ноги вытирать. Эрминьо как-то иррационально порадовался, что оборотень не такой уж и тюфяк, но из соображений безопасности потянул ружье из чехла обратно. Мало ли как на них самих действует это странное место. А валяться с горлом, разорванным взбесившимся зверем, он вовсе не хотел. Клара видимо что-то такое тоже увидела и напирать не стала, сменила тональность на более нейтральную: – Мы сейчас не в том положении, чтобы потворствовать своим желаниям. Нам нужно выжить. Жаль, что вы этого не понимаете. Эстебарр тут же утратил свою воинственность, несколько секунд обдумывал услышанное, а потом решился: – Хорошо, но должен предупредить. Мой вид... Он не совсем обычен. И может шокировать вас. Эрминьо кольнуло знакомое чувство – совсем недавно он сам так же остро чувствовал свою ущербность. Но это не касалось внешности. И если бы в той чудовищной мясорубке ему повредило лицо, а не ногу, он был бы даже рад такому исходу. Его злость была направлена на утерю возможностей. Долгое время его маленькая семья жила призовыми, которые он исправно зарабатывал, участвуя везде, где только мог выиграть, используя свое классическое образование аристократа и природные таланты. Не только официальные соревнования вроде Троеборья, но и тотализаторы на скачках, дуэльные бои с оружием, порой полулегальные и довольно опасные. Но это то, что он умел. И он привык обеспечивать своих женщин самым необходимым. А потом в одночасье стал для них обузой. Операции требовали таких значительных денег, что донна Мауриция, не колеблясь, продала фамильное поместье. А Исабель вышла на рынок невест в поисках богатого мужа. И если бы Фернандо искренне не любил его сестру, а она не отвечала бы ему взаимностью – Эрминьо такого бы точно не выдержал. Он и так едва смирился со своим положением ни на что не годного нахлебника. А этот дурак страдает и стесняется своего внешнего вида, далекого от каких-то там канонов, вместо того чтобы гордиться тем, что обладает способностями, недоступными другим, и может принести пользу. Возмущенный такой несправедливостью, Эрминьо вспыхнул мгновенно и за языком уже не следил: – О боги, Эстебарр! Мы переживем, даже если у вас три уха вместо двух, а хвост растет прямо изо лба. Поверьте, это нисколько не изменит наше к вам отношение. Все мы тут в какой-то степени необычны. Так что перестаньте извиняться и мучиться и просто превращайтесь. Мы даже отвернемся, чтобы вам было уютнее. И демонстративно отвернулся, побуждая остальных сделать то же самое. Они так и стояли в ряд, прислушиваясь к едва слышным шорохам за спиной. А потом услышали шумный выдох и обернулись одновременно. Хвоста во лбу у Эстебарра не было. Его вообще не было, хотя он являлся непременным атрибутом звериного облика любого оборотня. Конечно, перевертыши различались размером и окрасом: кто-то более походил на кошек, кто-то на лис или собак или нес в себе черты сразу нескольких животных. Но неизменно было одно – во второй ипостаси они были чрезвычайно привлекательными существами. Чего нельзя было сказать об Эстебарре. Больше всего он напоминал уродливого горбуна, вставшего на четвереньки и замотавшегося в клочковатую шкуру. Если бы не вытянутый череп с зубастой пастью и согнутые в другую сторону коленные суставы ног. Он казался чудовищем из страшных сказок или пародией на оборотня, будто застрявший между двух обличий. И только окрас выдавал его принадлежность к собакам – черный с рыжими подпалинами на широкой груди и сильных мускулистых лапах с неожиданно длинными человеческими пальцами. Первым от шока оправился Эрминьо и криво ухмыльнулся: – Да, из вас получился никудышный ротвейлер, Эстебарр. Зверь тряхнул лобастой башкой и вдруг ответил низким, утробным голосом, глотая одни буквы и растягивая другие: – З’то м’гу гооов’рррит. От раскатистого рычания Клара аж подпрыгнула и стушевалась своего не очень красивого поведения: – Черт! Простите, Эстебарр. Это несомненный плюс, но нам надо привыкнуть. Эстебарр не обиделся, а просто кивнул. Оборотни, будучи зверьми, действительно не разговаривали, их глотки были не приспособлены к речи. Но у Эстебарра горло, видимо, осталось от человека, как и гибкие пальцы, увенчанные внушительными когтями. Ими Эстебарр подобрал свою одежду, отряхнул и как смог запихнул в свою сумку. Получалось не слишком умело, и было видно, что простые движения даются Эстебарру с трудом. Но обычный оборотень такой трюк вообще не смог бы провернуть. Эрминьо все больше проникался уважением к его странному облику. Неказист, но очень функционален. Главное еще, чтобы в нем и полезные свойства оборотничьего организма сохранились, а именно – высокая чувствительность ко всему потустороннему. – Теперь вы можете сказать нам направление? – Клара озвучила беспокойные мысли Эрминьо. Эстебарр покрутил головой, всматриваясь в однообразный бесконечный горизонт, шумно принюхался. Потом закрыл глаза, пошевелил короткими круглыми ушами, недовольно отряхнулся и начал ходить вокруг воронки кругами, постепенно увеличивая радиус. Какое-то время люди наблюдали за ним, потом занялись прерванными делами. Клара отвлеклась на фламинго, так кстати пригодившихся теперь, когда о пище стоило задуматься очень серьезно. Она умело потрошила и обдирала перья с тушек, Эрминьо смолил их горелкой аэростата. А Саймон, которого от этого зрелища слегка замутило, последовал за Эстебарром. Эрминьо как раз заканчивал с последним пернатым, как сверху раздался радостный крик Монти: – Нашел! Он нашел!