***
Лаборантская опустела, и Джейд осталась сидеть одна, окруженная тишиной. Ей не нужны были причины и поводы, и ее совершенно не задевали чужие проблемы, когда она придумывала свою, чтобы засадить ее в себя огромной занозой. Невинная Эдди, обиженная на весь мир, и целый педагогический состав местного университета, ополчившийся против бедной и несчастной, такой одинокой преподавательницы французского языка. – Элен? – она буркнула обращение в трубку телефона, как только услышала прошедший звонок. Наигранная улыбка уже заблестела на уставшем лице девушки, но не успела остаться и тут же слетела на пол. – А, ты занята, ясно. На другом конце провода что-то тявкнули, достаточно агрессивно, с полным пренебрежением. – Все, не кричи давай, – Джейд вся скривилась, пожалев о том, что решила позвонить. Это была стандартная процедура – каждый раз себе говорить «я ведь знала, что все так будет». – Все, говорю! – она прикрикнула, и в голосе чувствовалась жженая злость. – Пока, да, пока. Эдди резко завертелась на стуле, будто бы на нее смотрела целая аудитория, наблюдая за ее падением. Стало некомфортно и даже как-то страшно сидеть вот так беззащитно, спиной к входным дверям (вдруг кто подслушивает), и Джейд подскочила с места, подходя к окнам. Там было свежее. И ведь стояла замечательная погода, весна цвела, завораживая своим размахом. Но никто, ни одна живая душа не хотела обговорить с Эддингтон ее надуманные проблемы, никто не хотел разделять страдания. И даже родная сестра, которая давным-давно сочла Джейд законченной истеричкой, перестала плясать под ее дудку, прежде выслушивая каждый вой. – А я знаю, из-за кого это все, – Эдди говорила себе под нос, делая вид, что ей довольно нравится университетский сад. – А я знаю, – кивала она, в нервах кусая губы и потряхивая телефоном в руке, будто бы ждала звонка. От кого? Но, в сущности, никто о ней не вспоминал. И так и не вспомнил к моменту, когда Джейд схватила куртку со спинки стула, взвалила свою несуразную сумку на плечо и вырвалась из университета. В одинокую квартирку, где ее так же никто не ждал. Она винила во всем Мэттью. Во всех своих неудачах, в своем одиночестве. В том, что тот свел ее со своим лучшим другом, с Томасом. В том, что так резко отказался от нее, когда она не захотела понимать его проблемы, потому что ей попросту было лень слушать и запоминать каждое сумасшедшее слово. Эдди было куда интереснее обсудить какую-нибудь новенькую лаборантку или рассказать, как замечательно она съездила в Лондон на выходных и как собирается навестить сестру в Дюссельдорфе, искренне веря, что та примет ее с распростертыми объятиями. Конечно же нет.***
На город нахлынула вечерняя волна, все погружалось в цветущие сумерки. Серебристый закат полыхал над горизонтом, озаряя потухшие окна, что прятали майские секреты. Горели свечи, воск стекал с подоконника на стопки разбросанных книг, плавилось сознание. Заражение мыслью проходило успешно. Мэттью бездумно смотрел в потолок, считая выдуманные звезды, в надежде создать свою собственную планету. Такую, где будет бесконечная весна и этот бьющий в нос запах распускающихся бутонов садовой розы, слабый ветер с узкой реки в центре, свежескошенная трава в закрытых парках. Беллами закрывал глаза, и на секунду ему удавалось представить себя, одинокого, но прекрасно сосуществующего в отличительной гармонии со всей системой, что он создаст. Весна, розы, свободомыслие… Воск капал, ненавязчиво барабаня по паркету, раз в пару секунд оставляя все новые следы на полу. Совсем скоро образуется настоящая башенка, которая своим хаотичным построением напомнит какой-нибудь собор, в который Мэттью сможет поместить новоизобретенную религию. Будет блаженно и спокойно. И он сможет впервые за долгое время отдаться во власть младенческому сну, запоминая каждую свою идею, думая о сокровенном. И будут на его планете, что восстанет во снах, и вековечная весна, и садовые розы, пахнущие юностью, и свобода… И разговоры с утра до ночи о самом главном. Самые искренние и откровенные разговоры с единственным человеком, кому Мэтт захочет раскрыть все секреты и тайны. Это будет нескончаемый диалог с Домиником Ховардом. И ни единой души вокруг.***
В тот вечер Доминик вернулся домой слишком поздно. Речь пойдет не о безумной прогулке вокруг Бата и не о тех посиделках, что закончились жаром и дикой болью по всему телу. Все то было не в счет, так, легкие опоздания, которые приличный мужчина сорока двух лет вполне мог себе позволить. Но тот вечер не попадал под стандартные описания. Мэттью где-то пропадал, не особо готовясь к будним лекциям, и его ничего не беспокоило. Джейд упивалась бутылкой виски, найдя себя в компании гробовой тишины и четырех стен своей квартиры. Кэтрин брела домой после литературного клуба, утопая в мыслях, думая о том, как на завтра успеть зайти в клинику к Бернадетт и по ее просьбе распечатать лекционные материалы. Морган сидел в баре в компании других историков и географа. Ничего особенного, если так посмотреть. Но Доминик, майскими днями обыкновенно возвращаясь до заката, появился лишь после полуночи. Он оставил машину где-то на окраине и шел пешком до садов, где вырос его дом, давно переставший быть родным местом. Его не смущали посторонние звуки, как и не смутил горевший в спальне жены свет. Ведь уже которую ночь Ховард предпочитал уединение в своем кабинете, где сможет улечься на банкетке. А Ева все ждала, уложив Беатрису спать. Все ждала, что Доминик еще вернется. У него было все: любящая и понимающая жена, прелестная и умная не по годам дочь, авторитет в университете, важная должность, частная практика, огромная библиотека, состоящая из коллекционных изданий. Доминик вместил в себя все самые благородные и необходимые качества, и жилось ему легко, и он довольствовался каждым днем, ведь добивался всех поставленных целей. Не то чтобы они давались ему с трудом. Частный дом в тихом районе на берегу локального озера, приличный банковский счет, хорошая база клиентов и очень много благодарных пациентов, излечившихся от ментальных болезней благодаря терапиям Ховарда. Доминик позволял себе лучшую бутылку виски в местном алкогольном супермаркете и никогда не отказывал жене в ее любимых винах, не забывая про их скромные годовщины, семейные праздники. У них была идеальная семья. У них было идеальное все. Жизнь в достатке, стабильность, здравый рассудок. Но стал бы счастливый и благодарный себе и своим близким человек идти сквозь весь город, бросив машину на обочине где-то на севере? Стал бы он курить, прикупив пачку по пути, чего не делал в трезвом состоянии уже более двадцати лет? Стал бы думать, как бы дольше идти до садов, лишь бы Еву сморило сном, лишь бы она не сидела в постели за очередным романом и не ждала, надеясь, что Доминик запозднился, как всегда стараясь сделать сюрприз на годовщину их свадьбы? Ведь Ховард прекрасно помнил, что в тот вечер их браку было двенадцать лет. Но руки были пусты, чего не скажешь о голове, о бардаке мыслей. Пальцы порывались схватить телефон из кармана легкой ветровки, чтобы набрать единственный значимый в этом мире номер и рассказать все сейчас и сразу. Не был бы Доминик психотерапевтом, он так бы и поступил, поддаваясь эмоциями и впечатлительности. Мобильный телефон так и оставался в кармане, голова так и была наполнена словами, возражениями, абсурдными идеями. Мужчина дошел до дома, исчезая за дверью кабинета слишком быстро. Не разуваясь, так, на ходу сбрасывая куртку и кидая ее мимо кресла, Ховард, не церемонясь и не заморачиваясь на эстетику, сделал несколько решительных глотков виски прямо из горла. Неразрывно соединившись с ней, он с грохотом упал на банкетку, где еще пара глотков согрела горло, скованное в крике. Доминик повторял этот алгоритм, пока бутылка не опустела наполовину. Ударив себя по лицу, дрожащими руками судорожно потерев глаза, он скатился по банкетке вниз, приземляясь на пол. Голова шла кругом, разглядеть собственные ладони было невозможно, и не переставая болели ребра. Докарабкавшись до неадекватного состояния, уже полностью опустошив бутылку, Ховард превратился в маленького ребенка. Изолировав себя от всего дома, позабыв про существование жены и дочери, Доминик до последнего обещал себе не прикасаться к телефону и даже не задумываться о звонке кому-либо. Вариантов было не слишком много. Клонило в сон, мозг отключался, но что-то не давало уйти так быстро. Что-то останавливало от того, чтобы просто упасть на пол, закрыть глаза, проваляться в таком непотребном виде до полудня. Ховард сорвался, как срывался уже тысячи раз с момента знакомства с Мэттью Беллами. До настоящей секунды все нервные скачки оставались на клеточном уровне, они едва ли развивались, не представляли ничего серьезнее легкого пореза; все было проще: они лежали на поверхности, преобразовываясь в слабые переживания. Теперь Доминик разбился вдребезги. Незначительная ранка стала глубоким порезом, на месте которого навсегда останется шрам, который будет напоминать о чудовищных ошибках и разочаровании в себе. С третьей попытки набрав номер, Ховард все же попал на линию, которая связала бы его с нужным абонентом. Заплывшее сознание, заплетающийся язык, несвязная речь – никого уже не волновало. Гудки прервались достаточно быстро, как будто бы этого звонка ждали всю жизнь. Двустороннее молчание, помехи, шуршание простыней. – Мэ-мэттью? – с трудом выговорил Доминик, тут же ощущая ноющую боль в голове. Внезапно майская ночь стала ему особенной. Ведь именно в тот вечер Ховард все понял.***
В ночь на понедельник рухнули все мосты. Это был рабочий день Мэттью, ровно как и рабочий день Ховарда. У обоих были будничные дела в университете, у последнего добавлялись еще и пациенты с частной практики. Весь педагогический состав знал, каким загруженным днем считался понедельник. И каждый, кто зашел в лаборантскую тем днем, задавался одним и тем же вопросом: почему на работу не вышел ни преподаватель философии, ни психолог? О том, что пары философии не было, первой узнала Кэтрин – от своих студентов, которые пришли к ней по расписанию. Дочитав лекцию, девушка сочла нужным отпустить группу пораньше. Все ответы были там, на втором этаже, где раньше дружная компания преподавательского состава собиралась на переменах и премило пила чай. – Джейд, – Кэтрин остановила девушку, когда та только выходила из лаборантской. Глаза у Махер были полны испуга, хотя она и старалась не подавать вида. – Где Мэтт? – Откуда мне знать, – неприязненно буркнула Эддингтон, тут же вырываясь из диалога. Одно лишь напоминание о Беллами вызывало в ней чувство обиды, злость прикипала. Джейд уже сделала несколько нервных шагов в сторону лестничного пролета, стараясь избавиться от дурных мыслей, когда резко остановилась. Дверь в лаборантскую почти закрылась, но Эдди успела сорваться и крикнуть: – Стой! Стой, Кэйт! – вырвалось даже как-то по-дружески. – Кэтрин! Вопрос еще не задался лаборантской, но слышали все. – Он не вышел? – растерянно спросила Эддингтон, все еще делая вид, что ей все равно. – В плане… – Не вышел, – подтвердила Кэтрин, стоя полубоком к комнате, не успев поздороваться с коллективом. – Не вышел, – добавила она следом, и в голосе слышалась нервозность. Теперь двойная – отсутствие двух преподавателей в университете было катастрофой. Джейд потупилась на месте, на всякий случай зачем-то заглянув в лаборантскую. – Я не знаю, у кого еще спрашивать, – сказала Кэтрин. – Ну, ты вообще-то помнишь, что я с ним не общаюсь, – Эдди нашла повод съязвить. Она по-прежнему винила во всем Мэтта, и тот факт, что он не вышел на работу, лишь раззадорил ее ненависть к бывшему другу. – Помню, и даже лучше тебя. – Отлично, – кинула Джейд, успев сделаться обиженной. – Сообщай. С этими же словами, еще раз кинув свой любопытный взгляд в лаборантскую, Эдди развернулась и испарилась на лестничном пролете. Впереди ее ждали долгие мрачные мысли, дорога домой и новые переживания. Ведь Беллами был причиной всех ее неудач – так считала Джейд. Но Кэтрин не думала об этом, как и не заботилась об эмоциональном состоянии Эддингтон. Ей было не до этого. Она продолжала жить в своем ритме, напряженная лишь ситуацией в университете, озабоченная здоровьем своей подруги. Зайдя в лаборантскую, поздоровавшись с каждым, кто ждал от нее ответного «привет», Махер села рядом с географом Роу, улыбнувшись ему радостнее, чем другим. – Ну, может, здесь кто знает, где пропал Беллами? – Что самое интересное, так пропал еще и наш горячо любимый психолог, – добавил историк Морган, активизировавшись в момент, когда можно было опустить что-то язвительное. Кэтрин была в ступоре. – То есть, нет еще и психолога? – Именно, – кивнул географ. – Тем временем, оставался месяц до экзаменов… – буркнул историк, тяжело выдыхая и отводя взгляд к окну. Комната погрузилась в молчание. Кэтрин заметно нервничала, вспоминая, что Бернадетт не выпишут до среды, а на следующий день уже собиралась серьезная консультация по физике. И все это по утвержденному миссис Андерсен расписанию, ориентированному на высокие результаты. Все чего-то ждали. Но самой же миссис Андерсен в университете практически не наблюдалось. – Кто должен был заменять Бернадетт? – спросила Кэтрин, сглатывая ком страха. Почему-то ей казалось, что она осталась за главную, что теперь весь университет и каждая ошибка были на ее плечах. Она любила ответственность, но не когда это превосходило ее возможности. – Угадай с трех раз, – хмыкнул Морган. – Ясно, – кивнула Кэтрин. Другого ответа ждать и не стоило – конечно же консультация была на Мэтте. Только вот Мэттью даже не знал об этом. Даже не подозревал. – А пробовали ему звонить? – спросила Махер, вновь задаваясь тысячей вопросов. Почему все это было нужно только ей, ведь она была обыкновенным преподавателем литературы? – Обычно этим занимается Эддингтон, – напомнил Роу, склоняясь ближе к Кэтрин. Хоть что-то зажгло на девушке улыбку. – Она ведь была здесь. Ну, позвонила? – Мы не говорили с ней об этом, – Морган пожал плечами, вновь и вновь отводя взгляд. Ему не хотелось быть вовлеченным в какие-либо разбирательства, если это не были сплетни. Ему не было интересно. Он просто выполнял свои рабочие обязанности, читая лекции. – Прекрасно! – воскликнула Кэтрин, саркастично усмехаясь. Нервы сдавали. Она резко встала из-за стола, не обращая внимания на попытки Роу остановить ее. Никакие касания к руке не могли вернуть ее в состояние спокойствия. Махер почувствовала себя на месте Джейд. За последнюю неделю девушка превратилась в настоящую истеричку со стажем: появились навязчивые мысли, нервы были на пределе, все тело сковало в напряжении. Она была готова срываться на всех, хотя проблемы университета касались ее лишь в самом нейтральном вопросе – замена Бернадетт. Крепко сжав руки в кулак, Кэтрин тяжело выдохнула и вышла из лаборантской. Кажется, здесь она понимала Эдди. Нервозными движениями достав из сумки телефон, девушка зашла в «избранные» и нажала на иконку с фотографией Бернадетт Элверс. На снимке контакта та выглядела счастливой. Потому что на момент запечатления кадра была здорова. – Привет, – произнесла Махер не без тяжести в голосе. Она стояла на лестничном пролете и смотрела в окно, пропадая в бездумном поиске хоть чего-то утешительного. Летний сад, отдыхающие на свежей траве студенты, горящая весна. – Просто звоню, чтобы спросить, как ты, – оправдалась Кэтрин, на что тут же нашелся ответ. – Я поняла, – Бернадетт будто бы улыбнулась. – Уже лучше. По крайней мере, могу ходить и дышать, – отшутилась она. – Отлично, – без эмоций опустила Махер. – Не знаю, насколько тебе это актуально, но в университете творится нечто. – Ты превращаешься в Джейд Эддингтон, – заметила Бернадетт – для нее это было плохим показателем. Для Кэтрин также, и в конкретный момент это дико вывело ее из себя. – Боже, только не начинай, – попросила Махер. – Ты же знаешь, я менее конфликтна, чем ты. Больничная койка, всегда стоящая наготове капельница, серость комнат. В какой-то момент Элверс начала представлять университет, каким он окружал Кэтрин на момент разговора по телефону, и почувствовала слабую зависть. Впервые за долгое время Бернадетт действительно захотела на работу, но она ни за что об этом не скажет. Она посмотрела на исколотые капельницей вены и неслышно вздохнула; она подавила кашель, чтобы Кэтрин не различила его и не стала волноваться сильнее. – Ну, что в университете? – спросила Элверс. – Мэттью не вышел, – выдохнула Махер, тут же добавляя не без драматизма: – И психолога нет на месте… – Я давно говорила, что в нашем университете все сходят с ума. Я первая, – рассмеялась Бернадетт, но шутка была удачной лишь для нее. Кэтрин воспринимала подобные слова крайне болезненно. – Прости. – И Беллами должен заменить тебя завтра на общей консультации, скоро экзамены, – продолжала Кэтрин, закатив глаза, но будто бы не обратив внимания на язвительную шутку подруги. – Не понимаю, как выйти с ним на связь. – А что, у них с Эддингтон все перегорело? – Давно. – Здорово, – хмыкнула Бернадетт, качая головой. Ее не заботила проблема отсутствия преподавателей. – Ну, тогда простой звонок вам поможет. У меня был телефон Мэтта, могу переслать контакт. – Может, позвонишь ему сама? – спросила Махер, хотя заранее знала, что ответ будет крайне отрицателен. Элверс не станет этого делать. Ни за что. – Я не думаю, что хоть один из них… Здесь Кэтрин ждал момент ошеломления и ужаса. Она не верила своим глазам, но поворачивалась от окна к лестницам и понимала, что картинка перед ней реальна. Она лишь успела выдавить из себя пару слов голосом, полным смятения. – Я перезвоню, – предупредила она, опуская телефон к плечу и прерывая вызов. Рука с телефоном повисла в воздухе, пальцы второй прижались к ключицам – Махер нервничала, но не до конца понимала своих чувств. Это было и смятение, и тревога, и непонимание всей складывающейся ситуации. Только что она обсуждала со своей госпитализированной подругой судьбу преподавателя философии и психолога, только-только была так озабочена их отсутствием, не надеясь, что кто-либо из двоих появится, как вдруг! – День добрый, – Ховард кивнул ей головой, в знак их относительно хорошего знакомства. Загадочно радостная улыбка играла на лице Доминика – такую Кэтрин никогда не видела. Ведь психолог всегда был непробиваем и хладнокровен, чтобы и люди вокруг него стремились к сдержанности. И кто бы мог подумать, но рядом с Домиником Ховардом поднимался Мэттью Беллами, второй пропавший, кого активно начинали разыскивать. Он с отличительно жизнерадостной улыбкой поприветствовал Кэтрин, которую обыкновенно обходил стороной, нейтрально здороваясь, без излишеств. Теперь оба были рады ее видеть. Были рады находиться в университете, вместе поднимаясь на второй этаж… По обоим было видно: они не спали ночь. Привычные мешки под глазами Мэтта не привлекали особого внимания, но его потрепанность, нечесаные волосы, помятый пиджак и загрязнившийся воротник рубашки, – все это так бросалось в глаза. Особенно на фоне Доминика Ховарда, который пусть и улыбался, но лицо его было серым, внешний вид оставлял желать лучшего: неглаженые брюки, неопрятная щетина. И как только психолог прошел прямо мимо Кэтрин, девушка смогла различить едкий запах перегара. Кто бы мог подумать… Чересчур счастливые, но такие убитые недосыпом, алкоголем и компанией друг друга, двое совершенно не заботились об общественном мнении. Им было, в сущности, все равно, что они не вышли на работу вовремя. Им было абсолютно все равно, что они заявились на порог университета вместе – факт этот вызывал подозрения попросту своим существованием. Ведь собранный и нелюдимый специалист не стал бы ходить едва ли не за ручку с таким зажатым и психически нестабильным преподавателем философии. Они создавали впечатление радости и благополучия, словно их дружбе было много лет. Одно неловкое движение, дуновение ли ветра – и эти двое соприкоснулись бы плечами гораздо плотнее. Они лишь нелепо сталкивались ими, и было видно притяжение. И напряжение тоже было. Кэтрин застыла, одна на весь пролет наблюдая удивительную картину. Мэттью и Доминик шли неким единым целым, не собираясь расходиться, хотя преподавателю следовало бы хоть на мгновение заглянуть в лаборантскую, а психологу необходимо было хотя бы открыть свой кабинет, разбираясь с кучей навалившихся за выходные дел. Обоим было наплевать. Неразрывно двое завалились в кабинет психолога, и до Махер донесся четкий щелчок дверного замка изнутри. Девушка сглотнула черствый ком. Ей не должно было быть дела, но почему-то каждая лишняя пылинка университета ложилась на ее плечи тяжким грузом. По памяти набирая номер телефона, едва не спотыкаясь, Кэтрин бежала по лестницам вниз, чтобы найти глоток свежего воздуха в саду. Она решительно не понимала, что творилось в этих стенах. И вряд ли собиралась понимать все до конца. – Эдди, – суматошно выдохнула она, вырвавшись на улицу. Телефон в руках трясся. Кэтрин не знала, как себя вести и как чувствовать, ведь ей не нужны были лишние слова для более четкого понимания. – Это невозможно.