***
Мэттью неспешно прогуливался через поля, не боясь опоздать на работу. Теперь каждая секунда его жизни была систематизирована и подчинялась общему плану, и каждый день был расписан. Одно дело идеально состыковалось с другим, все цели были обозначены, все было так просто. Скоро заканчивался май, но Беллами по-прежнему не вспоминал о грядущей сессии. Его это не волновало, его не волновали его студенты и успешность сдачи ими экзаменов. Ведь какое ему до этого дело, когда он не был особенно уверен, останется в университете к началу сессии или избавится от работы, даже не удосужившись подать заявление об увольнении. Он спокойно читал лекции, не надеясь на обратную связь, и его вполне устраивало, что большинство студентов не относились к нему серьезно. Он вел пары скорее для себя, чтобы самоутвердиться и не забыть о собственной тяге к прекрасному, об идее любви к космосу. Ему было все равно, интересуются его студенты отдельно выделенной темой или стараются придумать как можно более правдивую причину прогула. Особенно с наступлением весны, ведь теперь весь университет превратился для Мэтта в одного человека – в Доминика Ховарда. Они встречались возле университетских ворот: Доминик подъезжал на машине и ждал, навалившись на нее, а Мэттью, в свою очередь, добирался пешком, ведь прогулки были для него отдельной радостью будней. И в этот же день, соблюдая свой расписанный по секундам и мгновениям план, Беллами подошел к воротам университета, когда Ховард уже ожидал его. – Привет, – Доминик улыбнулся, приближаясь к Мэтту, отрываясь от автомобиля. – Привет, – ответно поприветствовал его Беллами, но они не имели права встретить друг друга как-то веселее простого рукопожатия. Зато каким оно было крепким и долгим. Им не требовалось спрашивать, какие у кого пары сегодня и насколько загруженным будет день, ведь за пару недель тесного общения они успели узнать достаточно. Сегодня была среда, а это значило, что у Беллами намечается несколько муторных лекций у второго и третьего курсов. Сегодня была среда – и Мэтт помнил, что именно в этот день Ховард занимался консультацией студентов выпускного курса. – Освободишься только после пяти? – спрашивал Беллами, чтобы убедиться, что он все прекрасно помнил. Ведь любая неточность могла помешать его идеально сотканному плану. – Как пойдет, – напоминал Доминик, – ведь ты знаешь, какие студенты бывают нытики и паникеры. Особенно девочки. – Как знать, – возразил Мэтт. – Касательно философии, девочки гораздо внимательнее мальчиков, – он посмеялся. – Они-то хотя бы проникаются, а последние – чего с них взять? – Действительно, – согласился Ховард. – В общем, я могу освободиться и раньше. У тебя три пары до шести? – Да, но я частенько отпускаю третий курс с половины последней, – хмыкнул Мэттью. Это значило, что они вполне могут закончить в одно время и выйти из университета незамеченными (или почти). Может, еще кружок вокруг города? Поднявшись в корпус, они не спешили расходиться. У Мэтта еще было время, чтобы взять старые заметки из лаборантской, и он решил, что лучше сделать это сейчас, перед парами, чем когда в кабинете соберутся все те, кого он так не переносит. Или те, кто так не переносит его. – Я зайду, – пообещал Доминик, когда они на мгновение остановились прямо по центру холла второго этажа. На обозрением всем – еще бы взялись за руки. Но голос Ховарда был холоден, хотя это не останавливало Беллами и не могло оградить его от мыслей о чем-то теплом и нескончаемо приятном. И в такие секунды Мэттью даже не вспоминал, что у Доминика по-прежнему была жена. Может, она никуда и не денется, кто знает. Психолог пропал в своем кабинете, Мэтт шагнул в сторону лаборантской. Он и не думал о том, что сможет помешать обсуждению самого себя собственной персоной.***
– Так и что? – Джейд не могла угомониться – так интересно было слушать гадости про тех, кто был лучше нее. – Ничего особенного, – Морган терялся: Эдди вытягивала из него информацию до победного, даже когда мужчине уже нечего было говорить. Все заканчивалось, но Эддингтон необходимо было высосать все до последней капли. – Она говорила мне про свои проблемы, а я рассказывал ей о своем. У нее есть какие-то отклонения. – Оно видно, – Джейд кивнула агрессивно, хмыкнув. – Я даже рада, что ее нет сейчас здесь. Не переносила ее присутствия. – Мне казалось, вы общались. – Просто это было выгодно, – вдруг вырвалось у Эдди. Она тут же застопорилась и слегка покраснела. Она и не заметила, как эта фраза вылетела из ее говорливого рта. – Выгодно? – Морган изогнул бровь. Он был слишком простым и без задних мыслей, чтобы суметь подумать о том, что подобные темы могли подниматься между Джейд и кем-то кроме него. – И что ты хочешь этим сказать? – Она многое знает, многое замечает, – Эддингтон пыталась отвертеться, но получалось с трудом. – К тому же, новые знакомые никогда не бывают лишними. – Ты, что, коллекционируешь друзей? – Морган усмехнулся. Но Эдди было не до смеха. – После гадкого Мэтта мне не хочется заводить новые знакомства. Совсем, – она почти что тявкнула. – Даже Бернадетт получше Беллами. Хотя, после твоих рассказов… Она замолчала, но и Морган не спешил подбрасывать ей новых фактов о Бернадетт. Все же у него было то, чего не знали другие. Ведь только с ним у Элверс что-то да было. – Непонятно, что у них там с Кэтрин за отношения, да и какие отклонения у нее самой... – Эдди драматизировала – ей так хотелось услышать что-то сенсационное! Морган молчал. Он не мог сформулировать вопрос, который дал бы ему доступ к той информации, которая бы ему пригодилась. – Ну, а что у вас с Мэттом? – задал он, мигом сделавшись серьезным. – Там ничего быть не может, – Эдди фыркнула. – Он ведь у нас особенный, – Джейд почти смеялась, ее распирало от комичности всей ситуации. Ведь вот он – шанс сделать Мэтту больно и раскрыть его секреты! И неважно, что тот давно не стыдился своего выбора. – Особенный? – переспросил мужчина. Кажется, он начинал понимать. – Это потому что общается с нелюдимым Домиником Ховардом, напрашиваясь на сеансы психотерапии? Мозгоправа бы ему хорошего, а не этого, в костюмчиках, при деньгах… – О, насчет них я до сих пор не до конца все поняла… Как вообще они сумели сдружиться и как нашли друг друга! – После проверки, очевидно, – предположил Морган. Джейд ударило. Ведь тогда все и начало ломаться. – А Кэтрин общается с Домиником? – спросил историк. – Вряд ли, – бросила Эдди. – А ты с Кэтрин? – Там все тоже очень сложно. – Она не вписалась в твою коллекцию? – Морган язвил – о, как это было ему свойственно. И хотя он слегка побаивался Эдди, ведь истерички всегда могли сделать тебе больнее, чем ты им, слегка задев их, теперь Моргану не хотелось молчать. – Скорее, она всегда предпочитала Бернадетт. – А кого предпочитала Бернадетт? – мужчина все не успокаивался – было слышно в каждом звуке имени Элверс, что Моргану больно. Они расстались по телефону – об этом ему сообщила Бернадетт, не захотев разговоров и встреч в дальнейшем. Что сложно, учитывая их место работы. – Ну уж точно не Мэтта, – ответила Джейд. – А даже если бы и предпочитала его, то он бы на нее даже не засмотрелся. Морган рассмеялся. – Он, что, гей? – смех стал громче, и мужчина развалился на стуле, потому что ассоциации возникли в его голове мгновенно. Эдди кивнула, злорадно улыбаясь. – Но у Ховарда жена и ребенок, что он трется возле него? Джейд не знала ответа, но ей было весело. – Невероятно! Наш Беллами – гей! Но смех Моргана продолжался недолго. Ведь именно в ту секунду шаги Мэтта до лаборантской закончились, и легкая рука нажала на дверную ручку, и Беллами беззаботно вошел в кабинет, думая только о своем, исключительно. Он не поздоровался, не обратил внимания, не обронил ни звука. Его ненавязчивая улыбка не спадала с его свежего лица и этим раздражала Эдди, этим же сбивала Моргана, который раскраснелся от стыда, от неловкости после осознания факта, которым его наградила Эддингтон. Тишина сохранялась до тех пор, пока Беллами не покинул лаборантскую. Он ходил не спеша, внимательно рассматривая стеллажи, на которых мог оставить старые конспекты, занимавшись ими еще в начале зимы – тогда он любил готовить все заранее, так сказать, видеть перспективы. Теперь же Мэттью научился жить одним днем, но как он планировал этот день – можно было позавидовать! Собрав все нужные листочки и аккуратно уложив их в папку портфеля, Мэтт бесшумно развернулся и вышел из лаборантской так же тихо, как и появился в ней, уводя за собой молчание. – Думаешь, он слышал? – распереживался Морган, как только дверь закрылась. Эдди агрессивно поднесла палец к губам. – Может, все еще слышит, – шепнула она. – А даже если и не слышал, то, видимо, он все почувствовал. Джейд закопошилась и резво собрала все свои вещи, вспоминая, что через несколько минут ей нужно оказаться в аудитории дальнего корпуса. Не прощаясь с Морганом, словно разговора между ними и не было, она взметнулась и пропала из кабинета. Морган остался один. Он не особо задумывался о том, опоздает на пары или нет. В его голове сидели мысли лишь о Бернадетт. Потому что каждому человеку в этом университете было больно, и все они одинаково испытывали боль.***
Как и обещал, Доминик зашел к Мэттью в обед, угостив его сэндвичем. Это было достаточно заботливым жестом со стороны Ховарда, но тот сумел отвертеться, объясняя все тем, что не может больше смотреть, как Беллами питается одним чаем и кофе. – Есть планы на вечер? – задался Ховард. – Никогда не спрашивай, есть ли у меня планы, – хмыкнул Мэтт, – потому что они есть всегда. – Значит, мы все же уйдем из университета вместе, – кивнул Доминик. – Уедем, – уточнил он. – Не боишься вновь кинуть машину где попало? – Зачем, – улыбнулся Ховард, уже поднимаясь с кресла – перерыв подходил к концу, – ведь всегда можно припарковаться возле твоего дома. Доминик оставил Беллами наедине с его дикой улыбкой. Дверь легко хлопнула, и были слышны шаги удаляющегося в коридор психолога, когда Мэттью откинулся на спинку кресла и засмеялся, закрывая лицо руками. Эта фраза значила многое. И думать о чем-либо стороннем было уже невозможно.***
Беллами ждал Ховарда во дворе перед университетом, сидя на лавочке аккурат под окнами лаборантской. Он очень хорошо просматривался и каждый, кому было не лень, мог наблюдать из кабинета сверху, как Мэттью беззаботно покачивает ногой, перекинув одну через другую, и наслаждается великолепной погодой. И никто не понимал, почему Мэтт вдруг ожил и избавился о своего вечного депрессивного груза. Всем становилось противно. Ведь никто не любит, когда другие радуются мелочам. Это так раздражает. – И чего он там сидит? – спрашивала Эдди у Кэтрин. Казалось, что Джейд находилась в лаборантской двадцать четыре часа в сутки. Нужно было знать все. – Ждет психолога, наверное, – предположила Махер. У девушки была еще одна пара у первого курса, потому она и нашла, что идеальным местом для перерыва станет лаборантская. Хоть они с Эдди и не были сильно близки. – Ты с ним общаешься? – украдкой спросила Джейд, пользуясь случаем. – И не общалась. Они стояли у окна практически вплотную, наблюдая, что же будет дальше и как будет развиваться картина во дворе. Подключился Морган – он пристроился между девушками, и их относительно небольшой рост позволил мужчине просматривать все, что происходило там, внизу. Как по команде, стоило только троице собраться и замереть, в кадре появился Доминик Ховард. Он улыбчиво подошел к Мэттью, не собираясь садиться на скамью, и Беллами, что-то ответив на движение губ психолога, тут же подскочил с лавки. – Невероятно, – саркастично и без эмоций кинула Кэтрин. – Точно гей, – убедился Морган, наблюдая за повадками преподавателя философии. Нужно напомнить, что Мэтт прекрасно знал о том, что его отлично видно из лаборантской. И уходя из парка, направляясь к автомобилю Ховарда, Беллами не забыл бросить взгляд через плечо. Он посмотрел прямо в глаза Джейд Эддингтон. В этот момент девушка ненавидела его больше всех на свете.***
Небольшая прогулка, не загружающие голову разговоры. У них уже сложились любимые маршруты, и они любили гулять по определенным аллеям и дорогам, выбирая исключительно нужные им развилки. Там, где их не услышат, где не пройдет лишняя пара глаз, они были укрыты от всего мира. И можно было целую вечность блуждать по скромному городу, не забывая, сколько прекрасны были пригородные пути однажды вечером. – Ты уже гораздо лучше, – вдруг улыбнулся Доминик, смотря на Мэттью. – А был ужасен, когда мы только познакомились? – Беллами пытался отшутиться, будто бы фраза его не задела. – Я не о том, – улыбнулся Ховард. – Ты был зажат и скован, на твоем лица была написана печаль всего мира, и то, что являлось целью моей проверки тогда, на открытой лекции, резко отошло на второй план. Мэтт заинтересовался. – Ведь я был назначен, чтобы наблюдать за поведением студентов и отмечать, насколько они готовы к взрослой жизни и как реагируют на преподавателя; в том числе, как они реагируют на меня, по сути, постороннего человека в аудитории. Но все внимание приковал ты, – Доминик особенно выделил это обращение. – И, наверное, в тот момент я понял, что ты обязательно придешь ко мне. – А если бы не пришел? – Мэттью как всегда упирался. – Пришел бы, – хмыкнул Ховард. – Куда бы ты делся, когда ты буквально просил помощи своими глазами. – И как это выражалось? Беллами приближался к Доминику, надеясь соприкоснуться плечами, но тот явно давал понять, что на людях не допустит подобных проявлений. Ни тому, ни другому это не было нужно, ведь так? – Ты горел, – объяснил Ховард, и он вдруг ощутил четко выражающуюся грусть между ребер. Так невыносимо, так невероятно ново. Совсем забытое чувство. – Это было лихорадочное горение: облей тебя водой – ты зашипишь, вода испарится. Это было ужасно, – одним словом закончил он. Мэттью молчал. – Но я рад, что внес в тебя хоть частичку изменений, – Доминик обновился – улыбка вновь заиграла, и она была светлой. – Я просто задал направление, и ты пошел по верному пути. И пошел уверенно. – Я сам за собой особо не замечаю изменений, – признался Беллами. – Как будто бы что-то меняется, но отдельно от меня, не внутри. – Так это и есть ты, – обрадовал Ховард. – Ты, настоящий! – впервые восклицание за долгое время. – Теперь ты можешь оперировать своими изменениями, рассматривая себя со стороны, будто бы выворачивая наизнанку. – А это мне было нужно? – сомневался Мэттью. – Разве нет? Ведь к этому мы и шли, – напомнил Ховард. – Чтобы ты не рассыпался на части и не терял себя. – Я горел заживо, – согласился Беллами. – А теперь готов сгореть просто так. Доминик удивился. – И от чего? – он прекрасно знал ответ, но спросить-то все равно был нужно. – От текущей ситуации. Темнело, закрывались магазины и открывали свои двери бары, загорались вывески, развешанные вдоль главной улицы города. Ховард оставил машину на выходе из парка, откуда они проделали путь к северной части города, встретив еще добрый десяток скромных скверов с прудами и скамейками, спрятавшимися в тени фонарей. – Я не понимаю, что происходит теперь, – объяснялся Мэтт. – Меня даже пугает существование чего-то между нами, что является не совсем красивым по отношению к… – Она все знает, – прервал Доминик. – Ты сказал? – удивленно, но без бурной реакции спросил Беллами. Он подавлял любой всплеск, сейчас это было неуместно. – Нет, но, как и говорил, она обо всем догадывается. – И ты не планируешь поговорить с ней? – это вгоняло Мэттью в ступор: как можно было откладывать настолько важный разговор с собственной женой, когда никто не был равнодушен, когда, по словам Доминика, девушка и так обо всем была в курсе и без лишних слов? Ведь дело оставалось за малым. – Ты настолько хочешь, чтобы все пошло так быстро, – кивнул Ховард, догадываясь, причиной чему была торопливость Беллами. – Мне не столь важно, быстро или нет, – возразил Мэтт. – Мне лишь хочется, чтобы эта странная череда моей жизни закончилась. Доминик хмыкнул. – Тогда предлагаю вернуться к машине, – произнес он, резко разворачиваясь перед Беллами, тем самым останавливая его прямо перед собой. Считанные дюймы разницы в росте – всегда так щекотливо. – Ты подбросишь меня до дома и отправишься к жене? – печально предположил Мэттью, пряча взгляд. – Забудь, – Доминик качнул головой, ободряюще сжав руку на плече Беллами. – Ты ведь и сам без объяснений знаешь, куда мы поедем. Ведь у тебя весь день распланирован. С этими словами Ховард, вновь и вновь улыбающийся, повернул их маршрут обратно, срезая вдоль скоростной трассы, чтобы добраться до автомобиля за полчаса вместо пройденных полутора. Мэттью все же успел прижаться на мгновение, но не получил от этого ни доли удовольствия и здесь же понял, что ему действительно стоило остановиться сейчас и ждать указаний Доминика. Он горел и пылал, но пламя это грело, оно согревало его сердце и было способно растопить даже самые глубокие льдины. Все травмы, все переживания и вся боль – все казалось таким решаемым по щелчку пальца, когда Ховард был рядом. Ему невероятно важно было находиться в связи с социумом, ведь он помнил, какими были его мысли, когда несколько январских дней он пялился на оловянную ручку своего окна, находя там звездные миры. Мэттью отчего-то решил, что общение равно благополучию. В чем-то он был прав, ведь имея друзей не хотелось встречать депрессию с распростертыми объятиями. По крайней мере, не теперь, не здесь. Двадцать семь лет, вразумляющее образование, которое должно было расставить все по полочкам. А в его приоритетах по-прежнему общество, окружение, друзья – ведь у какого специалиста будут крутиться обыкновенные люди, когда Мэттью был психом? Психопатом, если угодно. И Доминику это, надо сказать, нравилось более всего. Неясно становилось, помогал ли он собрать личность Беллами или же ассистировал, подавая скальпель, расчленяя последний здравый смысл. Но они уверенно поднимались по лестницам на последний этаж, где обосновался Мэттью. Если провести метафору дальше, то почти можно было услышать, как скальпель бренчал в кармане брюк Доминика. Если продолжать и эту метафору, можно уйти за грань вседозволенности. Дверь распахнулась. Ничего нового, что мог бы заметить Ховард. Но именно в стенах своей квартиры Беллами был увереннее, становился раскрепощенным, ведь некого было стесняться; он был открыт перед собой, перед своими комнатами и каждой вещичкой, раскиданной по углам; он был открыт Доминику, и это оставалось главным. – Чаю? – выдержанно вежливо спросил Мэттью, чтобы убедиться, что Ховард пришел далеко не за светскими беседами на кухне. – Не особенно люблю пить чай холодным, – ответил Ховард. Беллами рассмеялся и покраснел, но кинул ключи на журнальный столик в общей комнате и двинулся в спальню. Дорогу туда Доминик как-нибудь найдет сам. И дело было не в том, что у Мэтта не было возможности подогреть воду и заварить чай по всем правилам. Все упиралось в то, что двоим было совсем не до чая. Да и к черту эти затянутые прелюдии.