Близился вечер. Дождь прекратился, но солнце продолжало упорно прятаться за облаками. По асфальту растекались огромные лужи, и кеды уже давным-давно промокли. А впрочем, они и не высыхали.
Ребята шли молча, каждый думая о своем. Кэм равнодушно пинал мелкие камушки, и они создавали целый букет крошечных брызг, когда попадали в лужи. Глупо было надеяться, что она что-то вспомнит, просто посмотрев фотографии. С одной стороны так хотелось услышать от нее заветную фразу «Я помню», а с другой… Во всем случившимся была его вина, и только его. И в потере памяти, и в многочисленных порезах и небольших синяках на теле Дженни. Да и в смерти Роуз виноват исключительно он, хотя юридически он был чист. Это чувство душило, нещадно горело в самом сердце, принося невыносимые страдания.
Казалось, он сходил с ума. Слишком тяжкий груз, и ничего уже не исправить, потому что даже если случится чудо и к Дженни вдруг вернется память, жизнь ее матери уже ничто не вернет. Именно поэтому он так боялся, что она вспомнит. Страх потерять ее навсегда, быть отвергнутым давил, разрушая сознание. Он чувствовал вину и за то, что лгал ей, не говорил правды о случившемся, но… Если она не спрашивает, значит, ей это и не так интересно, верно?
Кеды настолько промокли, что вода начала в прямом смысле из них сочиться, но Дженни этого даже не замечала, настолько далеко находились ее мысли.
Тугой ком чувств и эмоций, что за сегодня она испытала, связывал сознание. Он плотно засел внутри, и мысли путались, сбивчиво носились в голове, но нельзя было из этого роя выделить хоть одну. Они смешались воедино, и Дженни терялась в глубинах себя. Потерянная… потерянная во всем. Жизнь играла с ней в такие игры, что голова кружилась, как после часа непрерывного кружения на карусели.
Что ей делать? Она нашла близких людей, по крайней мере, они были близки в прошлом. А что теперь? Можно ли им доверять? Как себя с ними вести? О чем говорить? Перед глазами всплыли бьющий кулаком о стену Дэмиен, рыдающая Стейси, растерянный Кэмерон… Во всех их страданиях ее вина. Ее присутствие доводит людей до такого состояния, это она уже хорошо усвоила. И пусть Дженни даже отчасти понимала, что на самом деле это вина не сколько ее, сколько болезни, без спроса ворвавшейся на ее территорию, но все равно не могла изгнать противное чувство собственной омерзительности.
Спустя минут двадцать после того, как они покинули дом Кэмерона, показался знакомый пейзаж, и Кэм резко остановился в том месте, где соседский каменный забор еще мог скрыть его фигуру от окон дома Дженни. Девушка не сразу заметила, что шла одна, но, заметив, удивленно повернулась к Кэмерону, но он упорно прятал от нее взгляд. Она подошла ближе, сократив расстояние, и он наконец посмотрел на нее.
— Дальше иди сама.
От Дженни не укрылась нервозность его голоса, и она сощурилась, пытаясь разгадать его поведение. Молчание, вставшее между ними, заставило ее и саму начать чувствовать себя еще более неуютно.
— Ладно. Спасибо.
Она действительно чувствовала благодарность, ведь самостоятельно бы дорогу домой она найти не смогла.
Кэмерон кивнул и, махнув рукой, быстро зашагал вниз по улице. И тут в Дженни словно что-то пробудилось. Ей так не хотелось его отпускать, и первобытный страх охватил ее. Дернувшись, она сделала шаг вперед.
— Подожди!
Кэм послушно остановился и на секунду застыл, словно набираясь храбрости перед тем, как обернуться. Он устремил на нее вопросительный взгляд, и Дженни сразу же стало как-то неловко. Смутившись, она на мгновение опустила глаза. Заранее проклиная себя за то, что собиралась спросить, она обняла себя руками.
— Я… я хотела спросить… — Замявшись, она прикусила губу. Ей отчего-то было очень неудобно, но пути назад уже не было. — Я могу как-нибудь прийти к тебе еще раз?
Странная улыбка тронула губы Кэма. Он так надеялся на этот вопрос, так хотел его услышать, но боялся, что он так и не прозвучит. Что Дженни не захочет вернуться, не захочет видеть ни его, ни брата, ни Стейси. Но она хотела, и он понял это по дрожи в ее голосе. Не той душераздирающей дрожи, что звучит перед истерикой. Не той дрожи, с какой говорят люди в гневе. А той дрожи, от которой обычно замирает сердце.
— Ты же не найдешь дорогу.
— Тогда приходи ты. — В ее голосе вдруг проснулась уверенность.
— Твой отец… не обрадуется, — замялся он. — У тебя остался мобильный?
— У меня?.. — почему-то удивилась Дженни. А зачем ей телефон, если ей некому звонить? Некому было, поправила себя она. — Н-нет, наверное.
Кэмерон нахмурился, но решил никак не комментировать отсутствие у нее гаджета. Он похлопал себя по карманам в поисках ручки или карандаша, но, конечно, ничего не нашел. Подумав с минуту, он нагнулся и осмотрел землю под кустами. Дженни с молчаливым удивлением наблюдала за его действиями, предпочитая не прерывать поиски чего-то неизвестного.
Наконец, Кэм нашел то, что искал. Взяв в руку кирпич, он повертел им перед лицом девушки, а затем демонстративно положил его под куст, указав на него пальцем.
— Сейчас у меня нет ничего, где или чем бы ты могла записать адрес, но я обещаю, что положу его под этот кирпич.
Впервые за последние дни Дженни почувствовала нечто похожее на веселье. Положит под кирпич? По крайней мере, оригинально. Девушка издала звук, средний между хрюканьем и смешком, и улыбнулась.
Улыбнулась. Эта живая улыбка, такая похожая на… прежнюю. Как будто на минуту они вернулись в прошлое, когда смех и радость были чем-то привычным, а в глазах не читалась пустота. Кэм с маниакальным рвением пытался запомнить эту улыбку, пусть и не очень широкую, но все же такую искреннюю. Возможно, он еще долго не увидит у этой девушки такой вот улыбки.
Он и сам не заметил, как рука сама собой потянулась к ее лицу. Обратил внимание лишь когда улыбка на лице Дженни превратилась в стеклянную, и она с застывшим в глазах страхом смотрела на его руку, замеревшую в нескольких сантиметрах. Так близко, что он кончиками пальцев снова ощутил, как ее теплое дыхание взрывает холодный уличный воздух.
Он злился на себя. Он не хотел напугать ее.
— Прости.
— Все нормально. — Голос не слушался. Дженни отступила на шаг назад, увеличивая дистанцию. — Пока.
Держа руки в карманах еще мокрой толстовки, она быстро зашагала в сторону дома.
— Пока, — ответил Кэмерон, но его прощание так и не было услышано.
***
Дженни без особого энтузиазма шла к дому по мощеной камнем дорожке. Из-за прошедшего недавно дождя листья под ногами отяжелели и почти не шуршали, и она вдруг задумалась, что для ноября погода стоит довольно теплая, ведь нередко в этом месяце уже выпадает первый снег. Остановившись, она нагнулась и подняла с земли один из листьев. За палочку крутила его между пальцами, смотря, как золотистый цвет блестит от влаги. В стороны полетели мелкие капельки дождя, касаясь кожи. Дженни наслаждалась точечными уколами холодка, приносимого водой. Это были физические ощущения, никак не связанные с душевными переживаниями, и это было так непривычно, что хотелось смеяться. Смеяться ненормальным, безумным смехом больного человека.
Входная дверь хлопнула. Шум привел Дженни в чувства, и она подняла взгляд на сбегающего с лестницы отца. Его волосы стояли дыбом, а двух-трехдневная щетина отдавала легкой сединой. Он взволнованно подбежал к дочери и сгреб ее в охапку.
— Господи, Дженни… Ты вернулась… Я боялся, что ты потерялась…
Дженни попыталась отстраниться. Ей все еще были чужды хозяйские объятия Карла. Он действовал слишком резко и бесцеремонно, и на мгновение девушка почти испугалась. К тому же, ей был неприятен легкий запах перегара, слышавшийся от Карла. Перед глазами встала тошнотворная картина, увиденная с утра, и девушку замутило по-настоящему. Она с силой толкнула отца в грудь, и тот таки отступил на пару шагов.
— Прости, я не хотел смущать тебя. — Он нервно пригладил рукой волосы. — Где ты была?
— Гуляла, — уклончиво ответила она. Интуитивно она понимала, что ему не стоит знать, где на самом деле она провела последние пару часов.
— Ты могла потеряться, — возразил он, но Дженни молча смотрела ему в глаза. Казалось, в ее взгляде читалось осуждение, и мужчина перестал понимать, как вообще себя стоит вести.
Она была похожа на дикое животное. Необузданная, она так контрастировала с прежней собой, сама того не замечая. Холодные, холодные глаза смотрели с пустым укором, и Карлу становилось не по себе. Оболочка. Перед ним стояла оболочка некогда родной дочери, оболочка, но не более. Не осталось больше света в глазах, задора и радости. Теперь настало время равнодушия. И пусть он понимал, что все дело в амнезии, но никак не мог принять того факта, что вместе с памятью изменилась и она сама.
Карл ужаснулся мимолетной мысли, что, если Дженни не изменится, он не сможет принять эту девушку, продолжать любить ее, относиться как к дочери. Дернув плечами, он выдавил из себя кислую улыбку.
— Извини, мне не стоило на тебя давить. Просто я очень переживал за тебя.
— Я знаю.
Дженни чувствовала вину из-за того, что заставила отца переживать. В глубине души она понимала, что ведет себя некрасиво, возможно даже по-свински, но она не знала, как вообще может поступать сейчас правильно. Ее коробило от самокопания и бесконечной жалости к себе, но справиться с этим чувством никак не получалось. Эмоции то переполняли ее, то совершенно покидали, заставляя вести себя с окружающими недолжным образом.
С удивлением и каплей недоверия Карл смотрел на дочь. Неужели его молитвы были услышаны, и настоящий, живой человек выглянул на свет из скорлупы? Боясь разрушить момент или случайно снова настроить Дженни против себя, он лишь удовлетворенно кивнул.
***
Впервые за последние ночи Дженни смогла нормально поспать. Без кошмаров. Без мыслей. Просто опустить голову на подушку и забыться до самого утра. И это было прекрасное, ни с чем несравнимое удовольствие.
Первое, о чем, проснувшись, подумала Дженни — кирпич. Тот самый кирпич, под которым вчера Кэм обещал оставить свой адрес. Образ этого разбитого, поросшего мхом камня плотно засел в голове, и девушка совершенно не могла переключить свое внимание на что-то постороннее.
Ей хотелось как можно скорее проверить заветное место. После вчерашней выходки Карл следил за каждым ее шагом весь вечер, и снова куда-то идти может привлечь ненужное внимание. Поэтому она решила проверить кирпич, когда вечером пойдет в больницу на процедуру физиотерапии. Больница как раз располагалась в удобном направлении. Заверив себя, что так подозрений она не вызовет, Дженни приложила немало усилий, сохраняя спокойствие на протяжении всего дня.
Нервы оказались ни к черту, и Дженни была как на иголках. Видимо, в полной мере добиться желаемого ей так и не удалось, и явная оживленность не осталась незамеченной. Карл с подозрением наблюдал за дочерью, вдруг выбравшейся из скорлупы и спустившийся на кухню не только к завтраку, но и обеду. Однако он побоялся ее спугнуть, потому предпочел никак это не комментировать.
Часы тянулись непростительно долго, но вот наконец-то настало время отправляться в больницу. Погода заметно улучшилась, тучи рассеялись, хотя солнце уже почти село. Осенний холод пришел в город всего за один день, и теперь ходить по улице в одной толстовке было невозможно. Дженни вышла из дома, кутаясь в пальто и поплотнее натягивая на уши шапку.
Быстрым шагом, очень напоминавшим бег рысцой, она пересекла двор и вышла на тротуар. Отсюда уже был виден куст, под которым ее должна была ожидать бумажка с адресом, практически приглашением зайти в гости. Дженни била нервная дрожь, дрожь предвкушения. Когда кирпич оказался в ее руке, пальцы от перевозбуждения едва не разжались.
Дженни сидела на корточках с кирпичом в руке. Ей не хотелось двигаться. Вдруг начало казаться, что воздух стал слишком холодным, а сумерки сгустились еще сильнее. Посидев так еще с минуту, Дженни медленно положила кирпич на место. Поднялась на ноги и зашагала вниз по улице.
Под кирпичом ничего не было.
