Я подарю тебе жизнь

Сегодня удивительный день. Самый счастливый из всех счастливых, как любим говорить мы с Мариссой. С недавних пор у меня очень много таких дней. Не потому что у меня все хорошо, нет. А потому что в некоторые дни все лучше чем в другие и тогда они становятся самыми счастливыми из всех счастливых. Почему не просто «самыми счастливыми»? Потому что это страшно. Назвать один из дней самым счастливым, это как признать поражение, ведь если самое хорошее уже прошло то что нас ждет впереди? Я не хочу чтобы сегодня был самым счастливым днем, я хочу оставить себе запас. Вот сейчас я сижу в тени огромного раскатистого дерева, потому что мне нельзя появляться на солнце и тем не менее я счастлив.  Я вижу солнце которое пробивается сквозь листву, я слышу птиц, перекрикивающихся где-то на соседних деревьях, мне спокойно и хорошо и поэтому это один из самых счастливых дней. Он конечно же утонет в итоге в массе нормальных, плохих и просто отвратительных дней, но он есть и значит надо жить, и радоваться, и смеяться, и любить. Оказывается в жизни так много простых вещей делающих нас счастливыми, вот только люди так слепы, что в погоне непонятно за чем теряют вкус к реальной жизни. Счастье манит и влечет пока за ним гонишься, а когда поймаешь, спрашиваешь себя: «А стоило ли оно того», «А точно это ли счастье?», «А куда я вообще бежал?». Во всей этой вечной гонке люди и перестали замечать свое счастье, пока не грянет беда. А когда жизнь проедет по ним асфальтным катком, тогда они и узнают, что счастье было, и какое оно ни было, а всё же лучше катка. По мне проехала и удивительно, я счастливей чем когда-либо. Ведь когда ты стоишь практически у черты, ты счастлив уже тому что ты стоишь, многие там за чертой, а ты стоишь. Живучий. Счастливчик. Везунчик. Именно тогда начинается отчаянная жажда жить, не прожить каждую минуту своей жизни, а пережить. Осознание приходит не сразу, сначала ты опять недоволен, потому что «А какого черта я?», «Почему Родриго/Бенисио/Артуро здоров, а я болен» и еще бесконечное количество почему, которые ты задаешь себе каждой бессонной ночью, но потом ты начинаешь хватать свою уходящую жизнь за хвост. Тяжело принять сам факт болезни, примириться с ней и идти дальше, но без этого никак, совершенно никак. Иначе так и будешь топтаться на месте в болоте собственных страхов, отрицаний и несогласия. Это и больно и страшно, но никто и не говорит, что должно быть по другому. Кто сказал, что не должно быть плохо, если температура? Кто сказал, что не должно быть страшно, если тебе шестнадцать, а ты носишь в себе то, что с каждым днем убивает тебя?  Нам тяжело. Всем. И счастье зависит только от внутренней силы жить с тем что происходит вокруг, от умения каждый раз разбиваясь на куски вновь собирать себя в кучу. И жить дальше. Полноценно. Без рук или ног. Без здоровья. Теряя любимых. После страшных катастроф и ненастий. Быть счастливым вопреки. Быть храбрым для счастья. Быть благодарным за все что преподносит тебе жизнь. Ведь сегодня ты несчастен и небо твоей жизни затянуто серыми дождевыми тучами, ничего не видно вокруг и кажется, что счастья то и вовсе не бывает. А на следующее утро просыпаешься, солнце целует тебе щеки и ты самый счастливый на Земле. Да и что такое счастье, это лишь вопрос веры. Кто-то умеет находить его во всем, а кто-то не замечает и очевидного. Мы всегда живем с тем во что верим, тот кто говорит, что жизнь — борьба, будет постоянно бороться, тот кто говорит, что все покупается и продается, всегда будет платить…и так далее. Все на свете лишь вопрос выбора. Если умеешь стойко принимать все, что бы не подкинула тебе жизнь, считай, ты уже победитель. А если умеешь принимать это с пониманием, с правильными выводами, с осознанием, считай, что ты — почти Будда. Психолог научила. Помогает. Как сейчас помню фразу: «Никто не проживет твою боль за тебя. Учись. Никто не сможет это разделить. И не должен…». Но есть она. Приходит, обвивает тонкими кистями шею, прижимается, ластится как котенок, смотрит не отпуская, пристально, вдумчиво. Все-все понимает. Ей не надо ничего рассказывать, она без слов чувствует, она разделяет любое мое настроение. И с видом сенсея рассказывает о том, что я должен гордиться любым своим состоянием. А я горжусь ей. Если она со мной, стало быть я и правда чего-то стою, а значит мы еще повоюем. В ночь, когда я стал самым счастливым мужчиной на Земле, было ясно, я мог с легкостью любоваться всеми чувственными изгибами ее тела и замирать в волнении.Часто вспоминаю какой она была в ту ночь. До этого мне казалось я знаю ее всю, от характера до трещинок на ее губах, от хриплого голоса до малюсенького размера ноги. Но в ту ночь я увидел ее впервые. Нежная, гибкая, воздушная, вся полностью только моя и это казалось мне нереальным. В ночь, когда я стал самым счастливым мужчиной на Земле, мы не сомкнули глаз. Я зацеловывал ее всю с головы до пят, так будто она сейчас исчезнет, растворится в сизых сумерках ночи, а я…а я не переживу. Крепко-крепко прижимал ее к себе, боясь отпустить, а она в ответ еще крепче прижималась, поддаваясь всем моим порывам. В ночь, когда я стал самым счастливым мужчиной на Земле, я смотрел ей в глаза и не видел там страха, она наконец-то доверяла мне. Такая чистая и искренняя. Смеялась, когда я руками пробегал по выпирающим ребрам, и этот смех звездами осыпался в моей душе. Покрывалась мурашками, когда я целовал ключицы и впадинку возле шеи. Трепетала от моих прикосновений вызывая ответную дрожь в моем теле. А как руки мне целовала, так мягко доверчиво, как котенок. И меня, давно и далеко не невинного, уносило волной, в ночь, когда я стал самым счастливым мужчиной на Земле. — Эээй! Земля вызывает супермена! — сквозь дрему слышу голос Мари и ощущаю как что-то холодное касается моего носа, — сонно открываю глаза и Марисса задорно хихикает, слизывая мороженное с моего носа. Она неуклюже садится рядом со мной, вручая огромный рожок шоколадного мороженного, сама же уплетая ванильное. Но потом вдруг с блеском в глазах смотрит на лакомство в моих руках, потом обратно на свое и снова на мое. — Только ты все не ешь, ладно? — улыбается она мне. — Можем поменяться, — без проблем предлагаю я. — Нет, я пока свое хочу, но уже чувствую, что потом захочется шоколадного, — принимаясь снова за свое мороженное, отвечает Марисса. Меня тут же затапливает нежность и я тянусь рукой к ее животику. — Ай, ну ты чего! — хлопает меня по ладони Марисса, а я в ответ хлопаю глазами, — холодно же, — поясняет она и я быстро отнимаю, прохладную после мороженного, руку. Мари ест мороженное прикрыв, то ли от удовольствия, то ли от солнца глаза. И я не могу оторвать от нее взгляда, любуюсь, впитываю, восхищаюсь. Она настолько красива, что затмевает всех вокруг — высоких, фигуристых, идеальных. Она красива душой. Мыслями. Поступками. Ранимостью и стойкостью одновременно. Такая хрупкая, но ее ни за что никому не сломить. Это и придает мне сил: она пообещала всегда держаться. Жить дальше, несмотря ни на что. И я поверил ей. Я спокоен за нее. Это главное. Как-то мы с Мари смотрели фильм, про умирающую девушку, она составила себе список вещей которые бы хотела совершить «до того как». И хотя мы не досмотрели его до конца, осознанно оставив его открытым, идея со списком показалась нам глупой. Потому что сегодня я хочу попробовать кальян, а завтра захочу обожраться шоколадным тортом, а список то уже составлен. В общем глупо это. Гораздо интереснее каждый день решать то чем ты заполнишь его до краев и каких эмоций именно сегодня ты жаждешь. Мы забыли с Мариссой про слова «вчера» и «завтра», у нас есть только один день — сегодня, и его нужно прожить ярко. Именно поэтому мы летали на воздушном шаре, поэтому мы спали под звездами, плавали с дельфинами, отнесли гору своих вещей в детский дом, пели на главной площади города, пробрались без билетов на футбольный матч и даже ходили на нудистский пляж. — Кажется, кто-то обещал сводить меня на аттракционы, — будто между прочим заявляет Марисса, расправляясь уже с моим мороженным. — Вообще-то я против чтобы беременная девушка каталась на американских горках. — Вообще-то стыдно взрослому супермену бояться высоты. — Вообще-то…- желая как можно быстрее ответить я не успел подумать, что должен бы тут сказать, — пошли. — Так бы и сразу Паблито. — Учти, что на американские горки тебя все равно не пустят. — Пусть только попробуют! — гордо вздергивает маленький носик Марисса и я мысленно переношусь на третий курс колледжа, когда это выражение лица сопровождало меня в каждом разговоре с этой маленькой бестией. — Ты на пятом месяце, Марисса! — А у тебя рак! — я совершенно не обижаюсь на нее. Это у нас новая форма общения. Когда Марисса начинает ворчать, на мои замечания о беременности, она начинает напоминать о моем положении. За последние месяцы нам удалось поменять свое отношение к ситуации в которой мы оказались. Мы знаем, что нам просто следует пережить все обстоятельства, а немного юмора никому не вредило. — А я и не хочу на аттракционы! — шах и мат, Марисса. Она упрямо хмурит брови и упирает руки в немного «поплывшие» бока. От умиления мне хочется смеяться, но если я позволю себе подобное неуважение к грозной сеньорите, то мигом схлопочу подзатыльник. Поэтому я быстро чмокаю Мари в насупленный нос. Теперь морщится она, стараясь не выдать улыбку, но я то знаю. — Учти я обижаюсь! Нет, ну это надо болеет он, а страдать должна я… Этот белобрысый мерский отпрыск совсем обнаглел, — ворчит Марисса направляясь тем не менее в сторону каруселей. — Ну не ворчи, — догоняю я ее, обнимая сзади и соединяя руки на округлом животике. — Ты просто пользуешься тем, что я тебя люблю Бустаманте! — я согласно киваю и целую ее за ушком, — и тем что из-за болезни я не могу тебя поколотить как следует, — снова киваю и целую шею Мари, вмиг покрывающуюся мурашками, — ничего, не долго осталось тебе царствовать, вот вылечишься, я с тобой за все поквитаюсь, — уже менее уверенно, но все еще ворчит Мари, а я запечатлеваю поцелуй на ее щечке. Видимо уступив сама себе, Марисса быстро поворачивает голову и целует меня в губы. После еще пары поцелуев и угроз со стороны Мариссы, она соглашается на сладкую вату, карусель и катамаран. И мы, счастливо сжимая руки друг друга, следуем вглубь тенистой аллеи. В такие минуты мне кажется, что мы обычная пара. Я люблю такие минуты, никогда бы не подумал, что захочу быть как все. Но я хочу быть как все. Когда мы лениво нежимся выплыв почти на средину пруда на своем крытом катамаранчике Мари хватает мою ладонь и прижимает к своему животу.  — Он ворочается! Положи сюда руку. Нет, вот сюда. Чувствуешь? — ее глаза светятся восторгом и удивлением. На лице проносится вся человеческая гамма эмоций и останавливается на чистом восхищении, — Он правда есть! Пабло, он правда внутри меня! — она тянется обнять меня и ребенок вновь дает о себе знать, Мари мгновенно опускает глаза на животик, будто все еще не веря, — Мы сотворили чудо! Ребенок двигается медленно, словно крутит самое ленивое сальто на свете. Мне не хочется убирать руку. Пусть он толкнется еще. Мой ребенок, кусочек моей души, часть моего сердца. Продолжение меня. — Я люблю тебя! И его, — я перевожу взгляд с лица Мариссы на ее животик, — Я думал, что я никого не смогу любить так как тебя, но я уже люблю его так же, я уже люблю его, Мари! Как? — я правда никогда не думал что так бывает. Откуда появляется эта безусловная любовь? Это и есть пресловутый отцовский инстинкт? — Я знаю, я тоже люблю его! Я полюбила его, когда его еще даже не было. Сначала я влюбилась в саму мысль о нем, потом в две полосочки на моем тесте, потом в маленький комочек…и теперь он шевелится… и я просто. Я не знаю, я не могу это объяснить, но я тоже очень его люблю. Я смотрю на счастливую Мариссу и понимаю, что мы все сделали правильно. Теперь меня пугает сама мысль о том, что нашего ребенка могло не быть. — Прости меня, — переводя руку на лицо Мари, тихо прошу я. — Не надо, — просто отвечает мне Марисса и накрывает мою руку своей маленькой ладошкой, прижимаясь крепче. Именно в эту минуту я отчаянно хочу чтобы мы справились. Я прикрываю глаза и мысленно обращаюсь к Всевышнему. Господи, сделай так чтобы эта девочка была счастлива, в ее счастье я найду свое собственное. Боже, пусть только мы выстоим. Просто потому что мы остались вдвоем, не смотря ни на что, вопреки всему, — мы рядом, держимся за руки и ощущаем первые шевеления своего ребенка. А иногда больше ничего и не нужно, чтобы жить дальше…