Я подарю тебе жизнь

Девушка напротив изучает меня серьезным, вдумчивым взглядом. Мягкие, плавные линии лица, темные ресницы и большие, задорные глаза, на самом дне которых, однако, плещется…нет, не грусть. Там вселенское знание, как будто девушка знает все правды и неправды, горечи и радости, она знает как устроен мир, иллюзии списаны и отправлены на пенсию, розовые очки пылятся где-то на дне нижнего ящика стола, вместе с пушистым дневником и нелепыми цветными ручками. Детство помахало ручкой и упорхнуло, не оставив даже маленькой лазейки, заметя за собой следы. Теперь девушка знает сколько секунд в минуте и сколько иногда ценности в каждой из них. Она теперь знает, как жить, когда так себе, когда плохо и когда плохо совсем. Она знает, что все внутри, далеко не таково, каким кажется снаружи. Знает, что каждый раз говоря себе: «Если я это переживу, то переживу все на свете», она себя обманывает. Переживает. А потом снова удар во сто крат сильнее. И снова кажется не переживешь. И снова переживаешь. Сотни раз умираешь, а так и остаешься жив. Это самое странное, конечно — продолжать как ни в чем ни бывало жить, когда ты давно в курсе всех правил. Девушка поднимает тонкую ручку и проводит по медным волосам, тонкой шее, маленькая ладошка ложится на округлый животик и девушка вздрагивает, а глаза загораются двумя маленькими угольками. Губы касается едва уловимая улыбка. Девушка боится в открытую проявлять свою радость и счастье, она ведь уже знает, что оно любит тишину. И она счастлива, тихим, спокойным счастьем, внутри себя. Сегодня, сейчас, в этот определенный момент. Девушка всего на секунду прикрывает глаза и картинка ее идеального будущего тут же оживает. Она видит светловолосого малыша, слышит его смех, чувствует крепкие объятия на своих плечах, ощущает нежность и любовь витающую в воздухе. А потом быстро открывает глаза и пару раз тряхнув головой, воровато оглядывается по сторонам, она боится мечтать открыто, смешить Бога своими планами. Она снова смотрит на меня моими карими глазами, но я едва ли узнаю себя. — Пабло, ну правда, сколько можно! — отрывая взгляд от зеркала, кричу в сторону ванной, — Поехали, мы уже опаздываем. Бустаманте не отзывается скрываясь за дверьми ванной комнаты. — Видишь, малыш, как твой папа спешит познакомиться с тобой — нарочито громко разговариваю я со своим животом, — прости его, он просто немного трусоват, но сейчас мамочка вытянет его и заставит ехать на прямой эфир с тобой. Ты же помашешь мамочке ручкой? Ладно-ладно, отцу тоже можешь помахать, он не всегда такой несносный как сегодня, — из-за двери ванной, к которой я уже подошла, не доносится ни звука, и я сначала слышу как сердце, первое почуяв неладное, пропускает удар. — Пабло! — я тихонько стучу по запертой двери. И когда у меня уже начинает темнеть перед глазами, от волнения, раздается какой-то испуганный и надломленный голос Пабло. — Я сейчас Мари… я скоро, — я не верю мнимому спокойствию его голоса, я слышу хорошо скрытый страх, я ощущаю его через деревянную дверь и звук воды за ней. Я ощутила бы его за сотни миль. — Пабло, впусти меня, пожалуйста, — тихо шепчу я. — Марисса, подожди меня там, я сейчас, — немного раздраженно отвечают мне из-за двери. — Пабло открой эту чертову дверь! — не выдерживаю и я, начиная молотить несчастную дверь, — Просто. Открой. Чертову. Дверь, — в промежутках между ударами кричу я. Когда замок наконец щелкает, я на секунду замираю. А затем резко дергаю ее на себя. Пабло стоит запрокинув голову и сжимая пальцами переносицу. У меня все плывет перед глазами, когда я вижу как тонкими струйками между его пальцев алеет кровь. Нет, пожалуйста Господи, только не сейчас. Не сегодня пожалуйста. Нет. Я закрываю и снова открываю глаза, но ничего не меняется. Мне нужно что-то делать иначе истерики не избежать, мне нужно чем-то занять руки. Схватив белоснежное полотенце и смочив его в раковине я прикладываю его к лицу Пабло. И обхватив за талию, легонько подталкиваю его в сторону гостиной. — Тебе нужно лечь, — зачем-то поясняю я очевидные вещи. Только оказавшись на диване Пабло отнимает от лица полотенце практически полностью сменившее цвет. Он переводит на меня извиняющийся взгляд и вдруг начинает трястись от рыданий — всего на мгновение, бессильно и яростно, как вспыхивает молния после раската грома, с неистовостью и горечью. Так, что горько становится мне. — Я звоню в скорую, — трясущимися руками я перерываю содержимое сумки, в поисках, так не вовремя запропастившегося, средства связи. — Нет пожалуйста, Марисса, не надо! — Не будь ребенком, Пабло, — отмахиваюсь я от него не глядя. — Не звони, — неожиданно рука Пабло крепко обвивает мое запястье, от удивления я медленно перевожу на нее взгляд. Пальцы, его длинные, музыкальные пальцы, перепачканы в крови. Кровь на моем запястье. Кровь начинает вновь заливать лицо Пабло, потому что он встал, потому что отнял полотенце. Потому что рак, потому что болезнь больше не хочет быть в тени, потому что боль хочет чтобы ее чувствовали. У меня начинает мутнеть перед глазами и я немного покачиваюсь, хватаясь за спинку дивана. Пабло тут же хватает меня второй рукой под ребра и оставляет след на моей желтой блузке. — Пабло! Ради Бога…просто ляг, — собирая все оставшиеся силы я глубоко вдыхаю, пытаясь вернуть себе  равновесие. — Прости! — тут же отнимает он руку и принимает лежачее положение. Я забираю у него уже бесполезное полотенце и плетусь в ванную. — Это ты меня прости, — шепчу я, уже закрыв за собой дверь и набираю девять-один-один. *** В больнице ничего не меняется, я не знаю как точно описать царящую тут атмосферу…суетливый покой? С одной стороны тут бесконечный поток людей, все меняется каждую минуту, сумасшедшее переплетение тысяч судеб, а с другой стабильные порядки и устрои, свои законы и каждый занимает определенное место. В голубых глазах обреченность, горечь и немножко детской обиды, когда я ловлю их взгляд перед тем как закрываются двери реанимации. Сердце разрывается от того что, как бы не хотела, я не все могу разделить с ним пополам, и в действительно тяжелых ситуациях Пабло остается один на один с болезнью. Я мысленно посылаю ему слова поддержки, очень надеясь, что через страх и боль он сможет уловить мои маленькие посылы. Я шепчу Вселенной как сильно я его люблю, как нуждаюсь и как боюсь потерять, надеясь, что мои слова не просто крик в пустоту и они не затеряются в более глобальных проблемах человечества…хотя что может быть глобальнее любви? Так чертовски жестоко, что это случилось именно сегодня. Жестоко, что вместо того чтобы улыбаться изображению малыша на экране, я закусываю губы чтобы не плакать под дверью реанимации. Жестоко, что вместо того чтобы гулять по торговому центру в поисках детских вещей Пабло переживает очередную маленькую войну с собственным организмом. Дурацкая мысль, что пришла расплата за эти относительно спокойные месяцы не дает мне спокойно дышать. Я молюсь только чтобы за свое маленькое счастье нам не пришлось платить двойным тарифом. Мы позволили себе слабость убегать и забываться, пока болезнь притаившись ждала момента воспользоваться нашей беспечностью. Я меряю шагами коридор и небольшой холл перед реанимацией в ожидании новостей. — Перестань Марисса, в глазах рябит, — обращается ко мне Мел — молодая медсестра. В этом отделении все друг-друга знают, ведь люди попадают сюда надолго, некоторые и вовсе навсегда, поэтому пациенты, врачи, медсестры вольно или невольно становятся одной большой семьей. — Я нервничаю, ты же знаешь, — отмахиваюсь я от нее, Мелисса немногим старше нас с Пабло и всегда относится с огромным пониманием. — Это не поможет, ты же знаешь, — вторит она мне, делая ударение на второй части предложения, — Вы уже были на УЗИ? Узнали кто у вас? — Сегодня, не дошли — вздыхаю я, плюхаясь наконец на кресло возле Мел, и она понимающе берет меня за руку, пытаясь поддержать. — У вас парень будет, без всякого УЗИ ясно, — важно заявляет мне девушка и я даже улыбаюсь, — что ты смеешься, у меня бабушка знахаркой была! Животик у тебя острый, это значит мальчик. — Мел, ради Бога, ты же медицинский сотрудник, — насмехаюсь я над насупившейся девушкой, когда наконец в холле появляется доктор Диас. Он кивает и показывает мне на дверь кабинета. Мел крепче сжимает мою руку в своей и кивает в знак поддержки, на что я благодарно улыбаюсь. — Привет Марисса, как ты? — Здравствуйте, к черту приличия, что там с Пабло? — Ну вот и поинтересоваться состоянием крестника не дают, — наигранно сокрушается доктор. — Почему вы все уверенны, что у нас мальчик, мы ведь не попали сегодня на УЗИ? — Да это и без УЗИ видно, — как само собой разумеющееся бросает врач, — а то что на УЗИ не пошла, это я Пабло скажу, чтобы он тебе выговор сделал. — Кто бы Пабло выговор сделал, — ворчу я, — Что с ним? — У Пабло тромбоцитопения, — сразу серьезнеет Диас. — Тромбоцито…что-что? — Тромбоциты у него упали, Марисса, сильно. Боюсь, болезнь переходит в активную стадию. Сейчас ему нужно переливание, посмотрим как организм поведет себя дальше, возможно ему нужно будет все время быть под наблюдением. В общем будьте готовы ко всему. — А что я могу сделать? — стойко принимая все слова врача, лишь спрашиваю я. — Можешь оказаться на девятом месяце? — я ошарашенно смотрю на него и доктор пытается сгладить углы, — Ладно-ладно, успокойся, все будет нормально. — Я подожду результатов переливания, — бросаю я уже в дверях. — Если бы я тебя не знал, то посоветовал бы отправиться домой, но это ведь бесполезно? — Ага, — киваю я закрывая дверь. *** В разном возрасте, у меня всегда были новые смыслы жизни, я сочиняла свои тайные миры, всегда хотела достичь чего-то великого, мыслила всегда только масштабно, не мелочилась ни в чем. В каждом возрасте были свои ценности и приоритеты. Свои бесконечности. Драмы. Падения. Взлеты. Странно теперь все утихло, все стало не важным, как будто снегом замело. Я перестала искать смысл. И он нашел меня. Оказалось смысл в том чтобы просто жить, чтобы рассветы и закаты, лимонад через трубочку, чтобы воздух после дождя сбивал с ног и после поцелуя кружилась голова. Чувствую как чужая рука аккуратно дергает меня за плечо, видимо я задремала, потому что веки категорически не хотят подниматься. — Лухан? — я даже не скрываю, что удивлена ее видеть. Взгляд у некогда лучшей подруги затравленный и немного обиженный. Губы крепко сведены, а глаза сужены в напряжении. Я отчего-то долго рассматриваю ее, как абсолютно незнакомого и чужого человека, будто увидев первый раз. Мы отдалились друг от друга в последнее время. Очень. Я не искала в ней поддержки, знала, что никто не поймет меня в той мере в которой мне это было необходимо. Научилась со всем справляться сама, обрела мужество не зависеть от оптимистичных утешений друзей. Поэтому и не виню ее. Наоборот, меня терзает мысль о том, что не редко в последнее время была необязательна с обещаниями, груба с людьми. Вопрос усталости или приоритетов. Я не хочу распыляться, поэтому все больше звонков в телефоне остается не отвеченными, а приглашений встретиться проигнорированными. Просто весь мой мир как-то резко сузился до пределов одного человека. Все вокруг, за пределами, сначала больничной койки Пабло, потом его квартиры, стало каким-то не важным. Я остро ощущала, что у меня еще будет время для них, а с Пабло я могла не успеть. Так страшно было не додать ему любви, недосказать, прерваться на половине слова, ведь внезапность это самое страшное, что может быть в таких случаях. Ты не знаешь сколько у тебя в запасе лет, месяцев или дней, не знаешь какой разговор, поцелуй или объятие может стать последним. — Соня сказала что ты тут. — Да, Пабло стало хуже. — Как он? — Уже лучше, врачи остановили кровотечение, возможно его даже отпустят домой после переливания. Вот жду. — Выглядишь уставшей. — Так и есть, — неизвестно почему откровенно отвечаю я. — А оно того стоит? — Ты о чем? — что-то мне подсказывает, что мне не понравится ее ответ, но я все равно заглядываю в ее нервно суженые глаза. — Обо всем… О Пабло, о том, что ты прописалась в больнице, о том, что ты бросила колледж, об этом, — она опускает глаза на мой живот и я инстинктивно закрываю его руками, — Ты забросила всех нас…ты так его любишь? Я обнимаю себя за плечи, мысленно усмехаясь. Надо же, я никогда не думала, что буду чувствовать потребность защищаться от собственной лучшей подруги. Но сейчас именно это я и ощущаю. Мне хочется укрыться от нее, хочется чтобы она не лезла в мой маленький мирок, хочется чтобы она не называла моего ребенка «это». Ну как ей объяснить? Рассказать, как бережно он обнимает меня ночью за плечи? Как идеально я помещаюсь у него под рукой, словно наши тела вытесаны друг под друга. Как уютно мой нос утыкается в впадинку на его шее? Как от ча­са к ча­су ме­ня­ет­ся его ды­хание, так что я уз­наю по не­му рас­свет? — Уходи, Лухан, — решив, что я не обязана никому ничего объяснять, я не обязана оправдывать собственное счастье какое бы странное и непонятное для других оно не было, просто выдыхаю я. Я не злюсь на нее, мне обидно, что близкий мне человек так упрямо не понимает меня, но я не злюсь. Просто понимаю, что она не может иначе, не умеет. Не потому что она плохая, а потому что такая как есть. Что-то сломалось в нас с Лухан еще раньше, и как бы самозабвенно мы не клеили когда-то треснувшую дружбу, она все равно трещит по швам. — Я переживаю за тебя! Слышишь? Я не хочу чтобы ты портила себе жизнь! И я не позволю, я не понимаю почему молчит Соня, почему они с Франко идут у тебя на поводу… — Да потому что он умирает! — неожиданно для самой себя почти кричу я, — Понимаешь ты? Это действительно может случиться. Он может никогда не вернуться в школу, никогда не повзрослеть. Он ходит по краю, а ты лелеешь свои глупые, эгоистичные обиды! Черт побери, Лухан, почему я должна объяснять тебе такие очевидные вещи? Почему я вообще должна тебе что-то объяснять?! — эмоционально выдохшись я чувствую странную пульсацию в животе, низ затягивает ноющей болью и прикрыв глаза пытаюсь отдышаться. — Что с тобой? — моментально меняется тон Лухан. — Иди к черту! — Что-то с ребенком? — Ты была бы только рада. — Марисса заткнись и скажи что мне делать, позвать врача? — я не хочу от нее ни помощи ни участия, но не уверена, что смогу самостоятельно добраться до медсестры. — Попробуй, — сдавшись киваю я в сторону стола за которым сидит Мел. Лухан исчезает, а я пытаюсь восстановить дыхание глубоко вдыхая и часто выдыхая, странным образом боль начинает уступать, — Ну что ты маленький? Испугался? — обращаюсь я к малышу, — не бойся, Лухан не плохая, просто она немного обижена. Приходит медсестра и измеряет мне давление. Оно немного понизилось, из-за этого я чувствую недомогание, Мел проводит меня в смотровую и разрешает там отлежаться. Я снова дремаю, когда мои ноздри начинает ласкать до жути манящий сладкий запах. Приоткрыв веки, вижу улыбающуюся Мелиссу. — Соня просыпайся, если выпьешь весь шоколад и съешь сэндвич, обещаю провести тебя к спящему принцу, — я тру веки, в которые будто насыпали песка и потихоньку перебираюсь к столу, — Пабло оставят на ночь, Рикардо под страхом увольнения велел отправить тебя домой, но он уже ушел и я пропущу тебя не надолго. — Спасибо Лис, — устало улыбаюсь брюнетке и мысленно благодарю Бога, за всех хороших людей, которых встречаю на своем пути. *** Пабло спит, когда я на цыпочках вхожу в палату, тускло светит люминесцентная лампа, тишина принимает меня в свои объятия. У Пабло бледная-бледная кожа и холодные руки, вены голубыми реками выделяются на поблеклых руках, под глазами тени. И только озорной кудрявый локон, упавший ему на лоб, как будто пытается мне сказать: «Эй, это все еще я. Завтра я снова посмотрю на тебя голубыми глазами и ты забудешь как дышать». — Пабло…милый мой, хороший мой… Я всегда буду благодарить небо за тебя. Останешься ты со мной или нет, ты навечно в моей душе. Я не из тех, кто думает, что нет незаменимых людей. И я прошу у Бога только одно, как можно дольше иметь возможность просто прижаться к тебе ночью, ловить твое дыхание своими губами, ходить за руки… Обычное женское счастье, все просто и совершенно незачем тут усложнять.