Your shadows and your lights

      — Просто останься здесь.       — Мама потеряет меня, а когда найдёт — сотрёт ластиком.       — Иногда нужно потеряться для других, чтобы найтись для самого себя.       — Я потерян для всех, кроме тебя, и никому, кроме тебя, не нужен.       — А этого мало, Ди? — Оливер выпячивает нижнюю губу.       — Бывает недостаточно, — хмурится.       Тишина.       — Тогда я абсолютно никчёмен.       — Нужно ускориться, нельзя опоздать сейчас, никак, нет, — Бирсак игнорирует изречение друга, начинает бежать.       Утро. Кабинет психолога, запыхавшийся Энди и дырка на его штанах, на коленке. В лесу слишком много сучков.       — Здравствуйте, мистер Каллиф.       Мужчина с едва начинающей появляться сединой на затылке поворачивается на кресле на колёсиках лицом к юному пациенту, демонстрируя густую бороду, имеющую, как и волосы, цвет сплава меди и алюминия. В его руках толстая папка. Она оказывается на столе. Психолог кивком головы приветствует Бирсака. Недовольный Оливер, стоя позади Энди, в дверном проёме, скрещивает руки на груди, хмурится. Подросток присаживается на стул, мистер Каллиф бегло осматривает мальчишку.       — Как дела, дорогой? Упал на утренней пробежке? — смотрит на собеседника.       — Да, пожалуй, пробежка, так и было, — глядя в пол, нервно заламывая пальцы, отвечает.       — Так и не научился врать, но раз ты не хочешь говорить об этом, я не буду лезть не в своё дело. Как выходные? Расскажешь что-нибудь? Ах, подожди, — достаёт из ящика стола два чупа-чупса, — держи, —протягивает один Энди, второй быстро и умело вскрывает сам, отправляет в рот.       — Странно в вашем возрасте любить круглые конфетки на палочках, — разглядывает сладость, сведя оба глаза в одну точку, это выглядит забавно.       Оливер, опирающийся спиной о дверь, тихо хихикает, но Бирсак всё же слышит его, оборачивается, отводит глаза от леденца, смущается, поворачивается на голос доктора.       — Иногда мне кажется, что я загнусь от диабета, — улыбается.       — Я слышал, вы мотивируете людей к похудению, мотивация самого себя не должна быть сложной для вас.       — Знаешь, каким образом я к ним пристрастился? Это так странно! Один преподаватель в университете говорил, что если не знаешь, как начать разговор с трудным подростком, стоит угостить его конфеткой на палочке и скушать такую же самому, так как трудный подросток — ребёнок, а дети обожают сладости. Если не есть самому, пациент воспримет угощение за подачку и дешёвую попытку подружиться, эффект выйдет обратный, — периодически посасывая и со звонким чмоком вынимая чупа-чупс, держа его в руке подобно сигарете, рассказывает мистер Каллиф.       — И сколько вы съедаете? — Ди нежно лижет конфету, иногда плавно погружая в рот полностью, посасывает верхушку, трепетно водит из стороны в сторону нижней губой, прикрывает глаза.       Его друг завороженно наблюдает за этим. А Бирсак за прикрытыми веками видит лицо Оливера и чувствует вкус не апельсина, а его губ.       — Четыре на неделе.       — Я единственный трудный ваш клиент? — спрашивает, осознавая, что посещает психолога четыре раза на неделе, и они всегда поглощают сладости, — Или неединственный, но настолько безнадёжный, что вы решили опробовать даже этот глупый совет, — грустно улыбается.       — Я, лучший психолог штата, просто не имел ни малейшего представления, как исправить твою травму, она слишком глубокая.       — Я признал нереальность Оливера, почему я всё ещё хожу сюда? У меня больше нет травм.       — Признал публично, но я вижу, он с тобой.       — Видите? Значит он есть, он существует! — вскакивает со стула, из-за чего тот с грохотом падает, ударяет кулачками с белыми костяшками по столу.       — Да, он с тобой, а мы должны очистить, освободить твой разум. Почему ты не можешь переключится на что-то или кого-то другого? — шепчет, закрыв глаза.       — Иногда мне кажется, что помимо Оливера, я нужен вам, но потом вспоминаю, каждый месяц моя мать переводит вам неплохую сумму денег, — надрывно, почти рыдая, произносит.       — Твоя главная проблема — ты не нужен самому себе.       — А разве этого может быть достаточно? — задыхается.       — Вполне.       Встаёт, хватает куртку с вешалки, громко хлопает дверью. Направляется в школу, глядя на свои ботинки и на такое прекрасное, но омрачённое беспокойством лицо Оливера, сквозь пальцы прижатые к глазам, из которых нескончаемым потоком лились слёзы, и весь мир черноволосого мальчишки шатается и плывёт, шатается и плывёт...       Дверь хлопнула. Мистер Каллиф набирает номер матери Энди.       — Миссис Бирсак? Здравствуйте. Я не знаю, что делать с вашим сыном, это тупик. Ему нужно найти нечто новое: друзей, увлечение. Неужели, все отвернулись от него после трагедии?       — После случившегося мы перебрались на другой конец страны, я хотела, чтобы ничто не могло напомнить ему. Дети здесь боятся Ди, не принимают. Сюжет трагедии крутили по всем федеральным каналам, никто не хочет иметь никаких сношений с Эндрю, это как чёрная метка, — всхлипывает, — но ведь он не виноват, ни в чём не виноват.       — Есть возможность вернуться? Старые друзья, места, могут помочь ему.       — На какие деньги, мистер Каллиф?       — Миссис Бирсак, ваш сын не может взаимодействовать с обществом, он антисоциален, увядает на глазах, его будущее — либо психушка, либо тюрьма, либо суицид. Энди должен вспомнить прошлую жизнь, себя иного. Он не знает себя без Оливера, не знает ничего. Покажите, научите, он ушёл слишком глубоко в себя. Это последний шанс.