Your shadows and your lights

      Энди и Оливер двигаются в направлении школы.       Вкладывая всю силу своих минорных, кривых настроений, Энди пинает камушки под ногами. Ему хочется высказаться, слишком много накопилось. Просто разораться на всю эту чёртову улицу, заявляя то ли всем сразу, то ли лично Оливеру, то ли совершенно никому, что он запутался и устал.       — Есть ли для этого какой-то правильный путь? Неужели, всё всегда было так... — Бирсак поднимает взгляд в небо.       Казалось, риторичность вопроса очевидна, но спустя минуту раздумий, Энди пронзает голос Оливера.       — Когда-то у тебя были друзья, были враги. Им всегда хотелось чего-нибудь горяченького, — усмехается. — Забудь своё имя ровно так же легко и быстро, как они забыли. Некоторые хотят видеть твой полный крах, критиковать каждое слово, я же пытаюсь не дать твоей крыше съехать окончательно. Разве не так живут с этой чертовщиной? О, я вижу, как ты пытаешься стать кем-то большим, найти и с гордостью нести бремя некой великой миссии, но в данном случае, это уже что-то — оставаться в живых, — шмыгает носом. — Толпа не полюбит тебя, если ты не можешь продемонстрировать вершину, пик самодостаточности. Никто не станет держать за руку и вести, ты должен осознать самостоятельно, что ни один не почувствует твоей боли когда всё кончится, когда настанет пора уходить, — с минуту пялится в асфальт стеклянными глазами. — Так что, пока у тебя есть сегодняшний день, выскажи этому миру абсолютно всё, что накипело, — вздыхает, разводит руками.       Переступают калитку школьного двора.       — А знаешь, мне всё осточертело, я, всё равно, не жилец, — разбегается и запрыгивает ногами на дорогую тачку капитана футбольной команды, оставляя на капоте приличных размеров вмятину, громко смеётся, на попе скатывается с машины, заходит школу.       Коридор пуст, ученики сидят в классах, это — самое лучшее опоздание в его короткой жизни, половину которой Энди не помнит. Достаёт из заднего кармана джинс пачку сигарет, прикуривает одну, вальяжно движется по учебному заведению, периодически прикрывая глаза от всего ощущаемого кайфа. Присаживается на подоконник, докуривает, прицеливается, метко бросает бычок в щель между дверцей и ящиком местной наикрутейший модницы-профурсетки, по-детски хихикает. Некоторое время залипает на тот шкафчик, а из последнего вдруг начинает валить чёрно-серыми клубами дым. Энди расплывается в улыбке, после быстро спрыгивает с подоконника, подобно спринтеру, бежит как можно дальше от места возгорания, упирается в конец коридора, справа — класс истории, вновь сигарета зажата между его тонкими искусанными бледными губами, с ноги открывает дверь. Его появление заставляет всех поймать тишину, остолбеневший историк изучает нерадивого ученика округлившимися от такой дерзости глазами. Пользуясь моментом, Энди подходит к любимой скульптуре учителя, стоящей около входа на кафедру, и вставляет сигарету в щель между пухлыми губами копии Венеры Книдской.       — Прекрати! — Оливер трясёт его за плечи, смотря в глаза.       — А разве есть другой способ быть сильным? Просто насладись этим со мной, Оливер, я слишком долго боялся.       — Ещё один шаг в данном направлении, и ты упадёшь в темноту. Остановись, пока не заблудился.       — Уж очень противным ты стал, ты та-а-ак зануден сейчас, кто бы знал! В любом случае, иди на хер, Оливер! — машет руками.       — Заставляешь кричать на приделе возможностей лёгких, мне больно, но в этот раз я не стану бороться с тобой. Ты — эгоист, а я не плюшевый кролик Роджер, имеющий вату вместо мозгов. Сцена первая — твой личный выбор, — разводит руками, исчезает.       Раздаётся вой пожарной сигнализации, коридор заволакивает дымом, сигарета выпадает изо рта Венеры, пол потрескивает, загорается. Историк, отойдя от шока, выбивает окно, призывая детей к эвакуации. Энди разворачивается на каблуках, замечает на кафедре плюшевого кролика, хватает его, сильно сжимая несчастную игрушку длинными костлявыми бледными пальцами, выбегает в задымлённый коридор.       — Сцена вторая — кролик Роджер, — кричит, кое-как совладав со сбитым дыханием, после закашливается, глаза Бирсака слезятся.       Спрятав лицо в плечо, кашляя, бредёт по коридору, сжимая игрушку в руке. Шаг, шаг, шаг, падает, ресницы смыкаются, пальцы разжимаются, Роджер выкатывается на закопчённый пол коридора.       — Сцена вторая — кролик Роджер. Спасло ли тебя его молчаливое согласие? — Оливер усмехается, поднимает худощавое тело с выпирающими рёбрами, зарывается носом в черные, пропахшие гарью, никотином и, самую малость, ментолом волосы мальчика, находящегося в бессознательном состоянии, поднимает голову, резко шумно выдыхает. Он движется в направлении ближайшего леса, ведь обоим так нужда исцеляющая тишина, что дают многолетние деревья. Городской пейзаж сменяется видом раскидистых ветвей и величавых крон. Оливер любуется птицей, парящей в вышине бесконечного неба. Он запинается о корни и падает, вдавливая в землю, выстеленную травяным ковром, хиленького мальчишку. Приподнимается на локтях, детально всматривается в лицо Ди, вдруг склоняется над безмятежным личиком, трепетно и нежно касается губами лба Бирсака. Вновь приподнимается, учащённо дышит, пялится на острые скулы Энди. Вдруг неожиданно вжимает подростка в землю массой своего тела, наваливаясь и страстно целуя мальчика в бледные искусанные губы, ощущая горечь никотина и свежесть ментола на своём языке. Спустя секунду Ди взмахивает густыми чёрными ресницами, как ворон крыльями, сливаясь цветом глаз с бесконечностью небесного пространства. Бирсак упирает дрожащие тонкие руки в мощную грудь Оливера, слабо отталкивая его. Веки Старшего трепещут в неком блаженстве, вскоре он открывает глаза, отрываясь от Энди, они сталкиваются взглядами. Оливер выпрямляется, слезает с друга, вглядываясь в его лицо столь пристально. Бирсак резко вскакивает на ноги и убегает в глубь лесной чащи. Голова идёт кругом, ноги заплетаются, деревья двоятся, он истощён, но страх, растущий внутри, даёт силы двигаться дальше, и Энди бежит, и будет бежать, пока не свалится без сознания...