Лесными тропами да в Навье царство

      Как только сгустились сумерки и темное небо затянуло мутными облаками, что даже сияние луны не пробивалось сквозь эту пелену, а солнце и подавно покинуло свой дневной престол, настало время нечисти. Разверзлись могилы на заброшенном сельском кладбище, выпуская на свободу безобразных мертвецов, мятежных и несчастных при жизни и так и не нашедших покой после смерти, хватающихся за комья земли, полусгнившие домовины и попадающиеся на пути коряги и корни деревьев своими скрюченными, когтистыми, иссохшими руками. Зазвучали страшные шепоты, пронзительные стоны, заставляющие стыть кровь завывания, заметались неупокоенные духи. Ухнул филин, каркнул ворон, где-то вдалеке завыл одинокий волк в поисках своей стаи, обращаясь к скрытой во мраке небесной владычице с мольбой указать верный путь.       Доселе спокойная гладь бездонного озера с поистине подходящим ему названием Пропасть пошла рябью, закипела, забурлила. Из воды высунулась косматая, вся в болотной тине, голова с маленькими зоркими глазками под широкими кустистыми, хмуро сдвинутыми бровями. Водяной осмотрел свои владения, явил миру раздувшееся, как у утопленника, туловище до пояса и звонко свистнул, так, что птицы, ютящиеся в ветвях растущей на берегу ивы, встрепенулись ото сна и, громко захлопав крыльями, поднялись в небо, разлетаясь в разные стороны. Свист этот был сообщением, приказом, призывом. Выходите из своих укрытий! Наша пора пришла. Гуляйте, резвитесь, дети мои, слуги мои!       Над водой забрезжила серебристая дымка, в которой начали вырисовываться сияющие бесплотные силуэты и медленно, с едва слышимым полубормотанием-полупением, парить над поверхностью озера. Откликнувшись на звуки пения, махнула блестящим чешуйчатым хвостом, разбрасывая вокруг себя мириады брызг, русалка и вынырнула из воды. Доплыла до большого камня на берегу, глыбой нависшего над озером, взобралась на него и, запев волшебную песню без слов чарующим мелодичным голосом, начала расчесывать причудливым костяным гребнем, невесть откуда взявшимся в ее бледных тонких руках, мокрые изумрудные волосы, спускавшиеся до самой земли.       В восточной части Пропасти, там, где ее обступал непроходимый лес, была небольшая заводь, днем спокойная, украшенная кувшинками и поросшая по краям травой и мхом, а с приходом ночи превращавшаяся в трясину, в которую если ступит нога невнимательного уставшего путника, то никакая сила не сможет ему помочь выбраться. Обиталище Кикиморы. Вот и сейчас на берег на четвереньках медленно выползло существо, опутанное водорослями, словно сеткой, и напоминающее страшную старуху с обвисшими грудями и горбом на спине, острыми кривыми когтями на полусогнутых ногах и руках и спутанными торчащими волосами, переплетенными с зеленым облачением. Она выпрямилась, когда ощутила под ногами твердую почву, сделала шаг, другой – и вот уже стоит на берегу не древняя согбенная старуха, а юная прекрасная дева, нагая, с ниспадающими на грудь и спину длинными локонами цвета глубокой бирюзы.       Недалеко от берега, расположившись под толстым столетним дубом, рядом с уже догорающим костром, спал безмятежным сном тот самый уставший путник – молодой крепкий парень с копной темных волнистых волос. Он лежал на расстеленном на траве покрывале, под голову была подложена походная сумка. Его широкая грудь вздымалась под белой домотканой рубахой, подпоясанной шерстяным, расшитым цветными узорами кушаком.       Кикимора, бесшумно ступая по земле, осторожно подошла к спящему, присела рядом с ним на колени, склонилась над его лицом, слегка коснулась его своей ледяной ладошкой и отпрянула, испугавшись его жара. Давно сюда никто не заходил. Она уж и забыла, что такое человеческое тепло, когда под нежной кожей пульсирует горячая молодая кровь, когда сердце стучит, громко отдаваясь в ночной тиши.       Парень пошевелился и открыл глаза. Дева поднялась во весь рост, представ перед своей жертвой в прекрасной наготе, и протянула ему руку.       – Пойдем со мной, – беззвучно позвала она, даже не открывая рта. И этот зов одурманивал и манил. Глаза, уставившиеся на молодого человека, кружили голову, путали мысли, подчиняли себе. Парень, как во сне, подался в сторону своего видения. – Пойдем, – продолжал звучать голос в голове.       Их руки соприкоснулись, и дева повела плененного ее чарами путника в сторону своей трясины. Он шел молча, глядя ей в спину – на струящиеся до пят волосы, на выступающие из-под них округлые гладкие плечики, на то и дело появляющиеся и исчезающие стройные лодыжки, на пальчики, все больше утопающие в иле по мере приближения к трясине. Когда ее ноги по колени оказались в зеленой мутной жиже, она остановилась и обернулась. Перед взором пленника предстало страшное зубастое чудовище с расплывшейся на лице кривой ухмылкой, костлявая рука которого цепко впилась в его запястье. Его глаза расширились, рот раскрылся в немом крике.       Но прежде чем Кикимора успела дернуть жертву в омут, ее плечо пронзила стрела с красным петушиным оперением. Чудовище пронзительно взвизгнуло, зарычало и отпустило пленника, схватившись за рану, из которой сочилась слизь, подобная той, что была под ногами. Парень опомнился и с криком «Чур меня!» отскочил назад. Кикимора скривила жуткую гримасу и нырнула в свое болото, которое следом за ней чудом затянулось, как будто ничего и не нарушало его покой.       Молодой человек осмотрелся по сторонам, переводя дух, и увидел позади себя, шагах в пятидесяти, рыжеволосую красавицу, стройную, как нимфа, одетую, скорее, по-мужски, по-охотничьи – в темно-коричневые штаны из дубленой кожи, такие же высокие сапоги и безрукавку поверх белой рубахи. В руках ее был изящный тонкий лук с натянутой тетивой и приготовленной к полету новой стрелой, за прямой, застывшей в напряжении спиной – колчан с еще дюжиной таких же красноперых стрел. На лбу было повязано белое тканое очелье, расписанное красными ромбовидными узорами, через плечо переброшена широкая, причудливо заплетенная коса до пояса. На поясе с правого бока висел кинжал в кожаных ножнах и с серебряной рукоятью, а с левого – острый, выточенный из кости короткий нож с зазубринами и защитными символами на лезвии. Нимфа опустила лук.       – Кто ты, бесстрашная красавица? – с восхищением спросил молодец. – Я обязан тебе жизнью.       – Не время для знакомства, – ответила рыжеволосая спасительница и, схватив его за рукав, потащила к привалу, где в костре уже потух последний уголек.       Сзади послышался плеск и тяжелое дыхание, переходящее в утробное рычание, а затем на берегу кто-то грузно зашлепал босыми ногами. Лучница обернулась. К ним медленно приближался сам озерный владыка, в глазах его кипела ярость, с него ручьями лилась вода, которая, казалось, затопит все вокруг. Он не любил и не привык уходить далеко от воды и остановился на безопасном расстоянии.       – Ты! Да как ты посмела вмешиваться в установленный порядок?! – заревел Водяной, и внутри него все заклокотало и забулькало так, что до лучницы долетело несколько холодных капель воды.       – Держи свою свиту при себе в своем болоте! – дерзко ответила лучница, выступая вперед и загораживая собой парня, и спустя мгновение добавила: – Скоро петухи пропоют. Советую возвращаться на дно.       И правда, к тому времени небо уже очистилось, выплыла круглая луна, освещая землю легким сиянием и отражаясь в глубоких водах Пропасти, засверкали звезды, четко вырисовался Млечный Путь. Откуда-то издалека, со стороны Вершков, донесся крик первых петухов, прогонявший всю нежить обратно в Навье царство.       Водяной повел головой в сторону звука и сказал:       – Это лишь одна ночь из многих. – Он повернулся назад и побрел обратно в воду, постепенно в ней растворяясь и оставив на поверхности лишь верхушку головы до носа, чтобы следить за подопечными.       Русалка, прервавшая свою песню, как только услышала свист летящей стрелы, и с тех пор с интересом наблюдавшая за действом, разворачивающимся на берегу Пропасти, снова взялась за гребень и продолжила петь, словно ее это все не касалось. Она еще успеет прыгнуть в воду перед самым рассветом, а пока насладится этой чудной ночью.       Парень шумно выдохнул, как будто впервые за все время.       – Чем я могу отблагодарить тебя?       – Сделай так, чтобы мне больше не пришлось тебя спасать, – не ходи на это озеро на ночь глядя, а лучше вообще обходи его стороной. И в окрестный лес не суйся. Кто знает, куда заведут тебя его тропы. Это плохое место. Молодец с улыбкой склонил голову в знак одобрения.       – Хорошо. И все же? Я не хочу быть неблагодарным.       Красавица подошла ближе, оглядела его с ног до головы и остановила свой взор на широком рукодельном кушаке.       – Я возьму это, – сказала она, подняв на него свои синие очи и начав развязывать пояс.       – Матушкина работа, – прошептал парень.       – Тогда она тебе еще один смастерит, – не переставая вызывающе смотреть в глаза напротив, промолвила девушка.       – Она почила, уже два года как. Это память о ней.       Покрутив в руках пояс, лучница перевязала им свой колчан и сказала, приложив руку к груди парня:       – Память, она здесь, – потом быстро отвернулась, взмахнула рукой над остатками костра, и он вспыхнул с новой силой. Парень молча, восхищенно и одновременно настороженно наблюдал за действиями своей спасительницы. Когда она снова повернулась к нему, в руках у нее была фляга из темного металла. Она отстегнула от пояса костяной нож и вложила его в руку спасенного ей человека. – Возьми и всегда держи при себе. Он защитит тебя от зла. Я ухожу, – сказала она и протянула ему флягу. – Вот, пей. Сегодня они тебя уже не тронут.       Парень послушно отпил из фляги, на вкус там была просто вода. Но голова сразу же затуманилась, веки стали тяжелые, ноги перестали его держать и подкосились, он начал падать. Лучница подхватила его и помогла лечь. Затем собрала свою сумку, которая была брошена рядом с костром, когда она увидела Кикимору, увлекающую за собой жертву, повесила за плечи лук, бросила прощальный взгляд на спящего молодца и скрылась в ночи.       Сон был крепкий и сладкий, он видел рыжеволосую синеокую деву, прекрасную, словно богиня, которая танцевала среди огня и сама была как огонь, такая же изящная и неуловимая, горячая и опасная. Он пытался догнать ее, но она только ускользала от него, пока совсем не исчезла. Пропели вторые и третьи петухи, а он все спал. Никто больше не тронул его, как она и обещала. Вся оставшаяся нечисть расползлась по своим убежищам до следующих сумерек. Озеро снова приняло спокойный и величественный вид, ничто не говорило о том, что несколькими часами раньше творилось в этом месте. Молодец проснулся и удивился своему сну. И не поверил бы, что это и впрямь случилось с ним наяву, если бы не пропавший кушак, который сшила ему мать, да костяной нож – подарок загадочной незнакомки.