3. Проводник
29 октября 2016 г. в 19:44
В Вершках ночами по обыкновению было пугающе тихо, разве что иногда слышалось сонное блеяние овец в хлевах да кудахтанье наседок в курятниках, трепещущих от завывания ветра, что проникал в щели, скрипя досками. После вечерних сумерек, когда уставшие жители, окончившие свои труды, расходились по домам, запирали ворота и двери и гасили огни перед сном, в селе наступала такая темнота, что хоть глаз выколи. Но в эту ночь в кособокой избе, стоявшей в отдалении от других, на самом краю села, горело несколько лучин, и два окна, словно выпученные глаза, с призывом смотрели в непроглядную тьму, а из избы раздался душераздирающий женский вопль, переходящий в монотонный отчаянный вой, прерывающийся лишь всхлипами. То безутешная мать оплакивала умирающего сына.
Юнцу не было и шестнадцати годов. Несколько месяцев назад его сразил страшный недуг: он мало ел, исхудал и стал похож на скелет, силы покинули его, а вместе с ними и сознание. Его лихорадило, то бросало в жар, то било ознобом. Он бредил, бормотал бессвязные слова, а иногда и вовсе безучастно смотрел перед собой, не замечая ничего вокруг. И лишь изредка в его глазах появлялись проблески понимания происходящего, казалось, пелена спадала, и он снова приобретал ясность ума. Но в последнее время это случалось все реже.
Сельский знахарь несколько раз посещал больного, но помочь ничем не мог, только советовал матери давать сыну отвары из целебных трав, чтобы облегчить его самочувствие, а по большому счету – чтобы сын больше спал. Вскоре пошли разговоры о том, что юноша и его мать прокляты, что его недуг – это происки злых сил. Тогда их дом стали обходить стороной, а потом единогласным решением жителей села переселили в заброшенную избушку – от греха подальше.
Сейчас юноша, как ни разу за время своей болезни, ощущал легкость в теле и в мыслях. Он как будто наблюдал за собой со стороны. Так оно и было. Вот он лежит в своей постели – тощие руки вытянуты вдоль тела, глаза как стеклянные, но на лице – удивительное спокойствие. Отмучился. На краю постели рядом с ним женщина – сжимает в своих ладонях его остывающую руку – похожая на его мать, но вмиг постаревшая лет на десять. Исчезла последняя надежда. И вот он здесь – смотрит на них через окно, стоит, кажется, не касаясь ступнями земли. Вот оттолкнется ногами – и полетит. Видит ясно, но еще не осознает, где он и что он, не понимает, что делать дальше. И поэтому в растерянности не двигается с места, боясь, что один неверный шаг, лишний вздох – и все исчезнет, а он забудет что-то очень важное.
– Я услышала твой зов, – послышался сзади тихий, словно шорох листвы на ветру, старческий голос, и юноша почувствовал легкое прикосновение к своему плечу. Он оглянулся и увидел морщинистую старушку, маленькую и худенькую, добродушную на вид, в косынке поверх седых волос и простой одежде. Она сутулилась и опиралась на длинную палку. – Пойдем со мной.
– Но я никого не звал, – ответил юноша и сам удивился звуку своего голоса, такого незнакомого, будто он не разговаривал тысячу лет.
– Еще как звал, только сам об этом не знаешь, – прошамкала старушонка и, поманив его рукой, побрела прочь от избы, припадая на левую ногу, та была заметно тоньше правой, будто кость, обтянутая высохшей кожей.
– Кто ты? – задал вопрос юноша, но, глядя на старушку, уже и сам знал ответ.
– Я твой проводник.
Покойник в последний раз посмотрел на рыдающую мать и спросил:
– Могу я с ней попрощаться?
– Нет, – услышал он в ответ. – Она сама с тобой простится. А нам нужно спешить. Чем дольше ты здесь остаешься, тем тяжелее двигаться.
Покойник сделал несколько шагов вслед за старушкой и увидел большую чугунную ступу.
– Полезай внутрь и мне помоги, – скомандовала Баба Яга. Покойник нерешительно потоптался на месте. – Ну, чего уставился? Пешком далеко, да и я, как видишь, не лань.
Когда они оба оказались в ступе, Баба Яга ударила палкой о землю, и та превратилась в метлу. От удара по земле прошла дрожь, на внешней стороне ступы проявилась и загорелась пламенем символьная гравировка, вокруг пошел густой белый дым, ступа толчком оторвалась от земли и, слегка покачиваясь из стороны в сторону, начала медленно подниматься вверх. Баба Яга метлой, словно веслом, начала рассекать воздух, направляя ступу в нужную сторону и ускоряя полет.
– Руки-то тебе на что? – проворчала Баба Яга, покосившись на попутчика, скромно присевшего на край ступы. – У меня, думаешь, забот не хватает? Только выпавших мертвецов вылавливать?
Слово «мертвец» больно резануло слух. Но покойник промолчал, крепко вцепившись обеими руками в края ступы.
Полет был недолгим, но показался вечностью. Все чувства вдруг обострились: он видел, как пробежала мышь под окном удаляющейся избы, как мать – там, в окне – поцеловала руку сына, он даже ощутил тепло ее дыхания на своей полупрозрачной, почти бесцветной руке; он слышал, как она тяжело вздохнула и прошептала: «Мой милый мальчик»; он чуял витавший в избе аромат травяного отвара – пустырник, чабрец, лаванда и ромашка, – которым поила его мать. Он жадно вдыхал свежий ночной воздух – перед смертью не надышишься. Но у него совершенно притупилось чувство времени. Теперь оно было ему неподвластно.
Вершки остались позади. Внизу распростерлась водная гладь Пропасти, растянувшейся в длину на версту и вдвое меньше в ширину. Недалеко от берега под деревом, положив голову на сумку, спал одинокий путник, в котором покойник узнал сына местного кузнеца. Опустив сверкающий хвост в воду, на отвесном камне сидела русалка, расчесывая гребнем свои зеленые волосы. Она посмотрела вверх и, встретившись глазами с покойником, мелодично рассмеялась и помахала ему рукой, а потом затянула свою странную завораживающую песню.
Пролетая над озером, Баба Яга подозрительно огляделась по сторонам, повела носом попутно ветру, будто принюхиваясь, прищурилась, цокнула языком, и покойнику послышалось: «Вот чертовка!» Переспрашивать он побоялся, а она, казалось, забыла о его существовании в тот миг.
Когда они миновали озеро, начался дремучий лес, в котором за кронами деревьев ничего нельзя было разглядеть. Пролетев еще какое-то время, ступа стала спускаться, и когда дно легонько стукнулось обо что-то твердое, покойник понял, что их полет подошел к концу. Ступа приземлилась посреди двора, окруженного высоким деревянным забором, увенчанным лошадиными черепами. Свет луны не проникал сюда. Баба Яга ловко, насколько это было возможно с ее хромотой, выпрыгнула из ступы – похоже, она все-таки немного слукавила – и снова ударила о землю на этот раз черенком метлы. Пустые лошадиные глазницы загорелись красным пламенем. Двор осветился, и взору предстала небольшая избушка, усаженная на корнях древнего могучего дуба. Баба Яга направилась к ней, на ходу бросив: «Поторапливайся». Покойник поспешно вылез из ступы и побежал за своей проводницей.
Баба Яга отворила дверь в избу и прошла внутрь, покойник потащился за ней, словно тень, хотя своей тени он не отбрасывал, и от этого у него было ощущение, что мурашки бегут по телу. Внутри избы было совсем не так, как он ожидал – слишком обычно для той, о которой ходило много невероятных жутких слухов, слишком по-домашнему, тепло и уютно. Запах трав напомнил о доме и отозвался покалыванием в груди. Некоторые предметы обихода, безусловно, могли показаться странными, но в такой избе вполне могла жить какая-нибудь знахарка, травница или ведунья. Хотя, пожалуй, его проводница и была всеми ими в каком-то смысле.
С печи навстречу хозяйке спрыгнул черный кот и, хрипло мяукнув, потерся головой об ее костяную ногу, на плечо, каркнув, сел ворон. Обоих Баба Яга отогнала недовольным «Кыш!». В углу возле печи мелькнула небольшая тень, приглядевшись к которой, покойник различил очертания бородатого старичка в широкополой шляпе. Тот метнул на покойника настороженный взгляд, схватил оставленный для него пряник и растворился внутри печи.
– Присядь-ка, – хлопнула Баба Яга рукой по лавке рядом со столом. – Посиди на дорожку.
Он сел, глаза защипало, провел пальцем по щеке – слезы. Баба Яга вздохнула, погладила его своей тонкой костлявой рукой по голове, нежно, по-матерински.
– Тебе нечего бояться. Твой дух чист, как твои слезы.
Она отвернулась, отошла к большому сундуку и, приподняв одной рукой тяжелую крышку, другой достала из него небольшую деревянную ступку с пестиком, шуршащий мешочек и украшенный резными узорами медный ларчик и поставила все это на стол. В ступку высыпала мелкие чешуйки и еще какую-то труху из мешочка и нечто, похожее на жемчужинки, из ларца, подавила все пестиком, перемешала и прыснула водицей из стоявшей на столе крынки, отчего смесь зашипела, зафыркала и поменяла цвет с серо-бурого на лиловый. Подойдя к печи, Баба Яга выплеснула содержимое ступки в горящий огонь и начала нашептывать:
– Пусть задуют ветра, пусть сгустится мгла, обернись вкруг себя, поменяй свет на тьму и открой ворота.
Внезапный порыв ветра погасил свечи и окутал все вокруг темнотой, сквозь которую постепенно начали проступать очертания внутреннего убранства избы, все затряслось, задрожало, пошло ходуном. Изба накренилась сначала в одну сторону – крынка скатилась со стола и, глухо ударившись о пол, разбилась на несколько глиняных осколков, вода растеклась и впиталась в деревянный пол – потом в другую. С грохотом распахнулась дверь в избу, пару раз хлопнула по стене, и все стихло.
Покойник сидел ни жив ни мертв, словно прирос к лавке. Баба Яга обратилась к нему:
– Теперь ты выйдешь за дверь и пойдешь прямо вперед, не оглядываясь. Не бойся того, что можешь увидеть. Никто не причинит тебе вреда. Идти недолго. До моста. Всего-то нужно перейти его и не смотреть вниз на реку. И тогда ты обретешь вечный покой.
Покойник посмотрел на свою проводницу, с мгновение постоял, переминаясь с ноги на ногу, будто собираясь что-то сказать или спросить, но так и не решился и вышел за порог. Впереди тянулась дорожка света из открытой двери. Двор был усеян человеческими костями. Забор тоже был выстроен из костей, и венчали его уже не лошадиные черепа. Горели они холодным синим огнем, от которого кровь стыла в жилах. Воздух вокруг был пронизан мертвым холодом.
Когда он шел к калитке, кости хрустели и ломались под ногами, хотя он чувствовал себя таким же невесомым, как и тогда – стоя у окна и глядя на себя со стороны. Сколько времени прошло? За калиткой стоял туман, такой густой, серый и мутный, что на несколько шагов впереди было не видно ни зги. Он видел размытые искаженные гримасами лица, которые то появлялись, то исчезали в тумане, ощущал оболочкой, которая раньше была кожей, как его касаются чьи-то ледяные руки, чувствовал движение в воздухе рядом с собой и трепетание внутри себя, будто что-то проходило сквозь него. Но он шел, не оглядываясь и не останавливаясь. Впереди была цель, он сможет.
Сквозь обволакивающую его серость мелькнули всполохи огня, и вскоре покойник увидел реку. То была пылающая река, бурная, шумная и кипящая. Через реку был перекинут узкий кованый мост, раскаленный докрасна и увитый ветками калины вдоль ограды. Вот и конец пути. Или начало.
Все вокруг было каким-то чудным и казалось сном. Покойнику отчаянно захотелось, чтобы вся эта ночь и все последние мучительные месяцы оказались просто ночным кошмаром, чтобы он проснулся утром в своей грубой жесткой постели свежим и отдохнувшим, улыбнулся первым лучам солнца, поцеловал в щеку мать, побежал на другой конец села и при встрече с красавицей Варварой не прошел мимо, смущенно краснея и отводя взгляд, а схватил бы ее на руки и закружил в танце, расцеловал, сказал все, что не было высказано раньше, и больше никогда не отпускал. Она ведь всегда улыбалась ему. Но прошлого не воротишь назад, мечтам не суждено было сбыться, а все происходящее с ним не было сном. Такие живые сны при жизни покойнику ни разу не снились. Он тряхнул головой, чтобы скинуть наваждение, и ступил на мост.