***
Агния сидела на постели и глядела на стену перед собой невидящим взглядом. Спустя несколько мгновений перед глазами стало проясняться – она дома, в своей маленькой комнатке в избе, в которой прожила вместе с бабкой всю свою жизнь. Интересно, она кричала? Ведь это только во сне у нее не было голоса. Наверное, нет, иначе бабка бы уже доковыляла сюда. Агния тряхнула головой, вытерла тыльной стороной ладони лоб – он был влажный и холодный. Этот сон – не в точности до мелочей, но с неизменной концовкой – снился ей уже в четвертый раз. В первый раз она не придала ему должного значения, после второго – ей стало не по себе, и на следующую ночь она сделала смесь из всех возможных успокаивающих трав, обладающих снотворным действием. Бабка тогда только подозрительно посмотрела, с каким остервенением она толкла ни в чем не повинную траву, и спросила: «Бессонница одолела?», но с излишними расспросами приставать не стала. Агния от одного ее взгляда готова была сквозь землю провалиться – та будто видела ее насквозь. Когда видение посетило ее трижды, она занервничала и задумалась о том, не рассказать ли все бабке. Теперь, когда мать снова приснилась ей – а то, что это она, у нее сомнений не возникало, – Агния решила, независимо от того, что скажет бабка, и вообще, состоится ли разговор, она сделает то, что велит мать, чего бы ей это ни стоило, хотя пока услышанные во сне слова оставались для нее загадкой. Учитывая обстоятельства ее рождения, бабка назвала внучку Агнией и воспитывала ее на совесть – в строгости, но при этом окружая заботой и оберегая от всяческих напастей, – в память о своей погибшей дочери и во избежание повторения собственных ошибок. Агния чувствовала, что в смерти Василисы бабка винит себя, хотя вслух это никогда и никем не было произнесено. Свою мать Агния, само собой, не видела и не знала, но благодаря бабкиным рассказам смогла построить себе довольно правдивый образ. К тому же однажды ей случайно – она сама не поняла, как это получилось – удалось залезть к бабке в мысли и перехватить отрывок воспоминаний. То были воспоминания о Василисе, которые Агния впоследствии бережно хранила в своем сердце. Ей было тогда десять лет, бабка отправила ее погулять, а она, забыв дома свою единственную тряпичную куклу, вернулась за ней как раз, когда бабка что-то колдовала. Тогда и коснулся ее какой-то неведомый вихрь мыслей и образов, лишь на мгновение, но его хватило. В голове всплыла дивная картина: молодая красивая девушка с тонкими чертами лица, смеющимися сияющими глазами цвета васильков, с венком из полевых цветов на голове и широкой лентой, перевязывающей гладкие, струящиеся, как шелк, волосы, кружится в легком голубом сарафане так, что сверкают голые коленки. Такая чистая и невинная, такая счастливая и влюбленная. Разве могло такое создание быть ведьмой? Об отце, в отличие от матери, Агния почти ничего не знала, а бабка ограничивалась лишь тем, что «он виноват во всех наших бедах, пока его не было, все было прекрасно, а как забил голову Василисе своими красивыми речами, так все пошло наперекосяк, поделом ему». Но Агния, знавшая вкратце историю своего появления на свет и свою бабку, была уверена, что та где-то преувеличивает, а отчасти недоговаривает, и, вероятно, умышленно. Уж кем-кем, а глупой сварливой бабой она точно не была. Ее бабка была мудрой женщиной и сильной колдуньей, планирующей со временем часть своей мудрости и умений передать внучке. На вопрос Агнии о возрасте она всегда отвечала уклончиво, мол, на пальцах не сосчитать, да и не знать этого лучше. Выглядела она не молодо, но и дряхлой старухой не казалась. Хотя, определенно, с годами седых волос в ее некогда черной гриве, как и морщин на лице, становилось все больше. Перемены были ей не чужды. Неизменной оставалась только сухая костлявая нога. Агнии, сколько она себя помнила, всегда были интересны причины этого недуга и почему бабка не может его исцелить. Знала только, что это напрямую связано с ее ремеслом. Свой возраст Агния тоже, как ни странно, не могла назвать точно. Она знала, что на самом деле старше, чем выглядит, и прожила дольше, чем ей кажется. Но, по-видимому, сказывалась затворническая жизнь в глухом лесу бок о бок с главной героиней страшных сказок простого люда и колдовство, которое было в ее крови. Первую половину своей жизни она вообще живых людей в глаза не видела. Только бабка да мертвецы, которых та провожала в последний путь, были ее учителями жизни, а заодно разбавляли ее одиночество. Ну и всякая нечисть. Большую часть которой она считала тварями, которым место в пекле. Единственным ее другом и наставником среди них с детства стал Леший. Именно с ним и благодаря ему она научилась чувствовать лес, даже самые темные и жуткие заросли перестали казаться ей враждебными; он обучил ее чуять его запахи, слушать его звуки, искать нужные тропы по деревьям, солнцу и звездам, находить чужие следы и заметать свои. Лес этот подстерегал неопытных путников множеством опасностей, в нем было много топких мест – ловушек Кикиморы, но ни разу Агнии не понадобилась помощь бродниц. Куда и как далеко бы Агния ни зашла, она никогда не блуждала и всегда с легкостью могла найти путь назад, к родной избушке. А однажды настал момент, когда любопытство и жажда знаний стали заводить ее далеко, даже за пределы своего леса. Например, в Бересток. Полноценным городом его назвать было сложно, но поселение было крупное, насчитывавшее много дворов, где жили даже купцы и разного рода ремесленники, которые ездили торговать на ярмарки в соседние города. Там были кузнецы, оружейники, кожевенники – все, кто был ей нужен. Там она приобрела свой первый лук и сменила платья и юбки на мужскую одежду. В Вершки – а это было ближайшее село, расположенное к югу от Пропасти – Агния старалась не заходить, уж слишком приметной была ее внешность, а село – слишком маленьким, чтобы ее там не запомнили. Иногда, чтобы быстрее преодолеть сто верст до Берестка, Агния втайне от бабки брала у той ее вороний плащ и, оборачиваясь птицей, летала, испытывая при этом незабываемые ощущения легкости и свободы. Вообще-то бабка не разрешала ей брать этот плащ, но и не прятала его. Агния знала, где он лежит и зачем нужен. И тогда, скрытая под личиной ворона, она пролетала через Вершки, и порой ей казалось, что пока она живет, там меняются целые поколения. Бабка, разумеется, замечала ее отсутствие и изменения, происходившие с внучкой, видела ее приобретения и с интересом наблюдала за ней и ее увлечениями, давая ей достаточную свободу действий. Только приговаривала постоянно: «Будь осторожна. Доверяй своему чутью». С малых лет и по сей день, конечно, бабка была для Агнии первым и основным воспитателем, учителем и наставником. Она растила ее, как мать, вела домашнее хозяйство и была для нее образцом женщины. Она рассказывала ей об окружающем мире: о том, как день сменяет ночь, о небесных светилах, о животных и растениях. Она передала сполна ей свои знания о травничестве. Она учила ее читать, писать и считать. У нее в чулане оказалась кладезь древних книг и фолиантов, в том числе испещренных иноязычными письменами, рунами и странными рисунками, которые Агния изучила от корки до корки. Конечно, бабка давала не все книги, а только те, в которых не было ничего лишнего, но кое-что полезное Агния из них почерпнула и даже попробовала сотворить свои первые заклинания, как, например, вызвать порыв ветра или зажечь свечу силой мысли. Маленькой Агнии это было интересно и весело, взрослеющей девушке хотелось большего. Бабка, казалось, осторожничала и ограничивала внучку. С одной стороны, помогала раскрыть ее внутренние силы, управлять ими, не скрывала своей сущности и колдовства, но с другой – как и с книгами, показывала лишь то, что сама считала нужным и правильным, не посвящая во все тонкости своего ремесла, и, возможно, оценивала это исходя из предполагаемых рисков и угроз. Своего внутреннего бунта Агния бабке не показывала, просто, помимо ее уроков, стала проводить свои собственные магические опыты, развивая имеющиеся способности. Хотя она была уверена, что это не укрылось от зорких глаз колдуньи. Так или иначе, они обе чего-то выжидали, храня молчание об этом. Видимо, пока не случилось ничего худого. Агнии казалось, что она сможет предвидеть опасность. Это началось с малого – с легких, каких-то бесформенных ощущений – с улавливания настроения бабки еще до того, как зайдешь в избу, с ожидания какой-то фразы, которую она вот-вот скажет, с события, пусть и незначительного, как ложка, что падает со стола, о котором знаешь за пару мгновений до того, как оно произойдет. Но иногда предчувствия отражались в снах. Это было сложнее, похоже на загадку, но тем интереснее. Не всегда Агния могла отличить простой сон от предчувствия. Бывало, когда что-то случалось, она вспоминала недавний сон и улыбалась сама себе, мол, как же я не догадалась сразу. Так было, когда она попала под проливной дождь и продрогла, промокнув до кончиков волос, так, что на следующий день слегла с жаром в постель и не вставала с нее еще три дня, чем очень раздосадовала свою бабку. А накануне ей снилось, что она плывет в ледяной воде, но внутри нее словно огонь горит. После выздоровления ей показалось это очевидным. Но о такой чепухе она бабке не рассказывала. Сны обычно не предвещали никакой беды, не имели особенного значения, приходили не часто и никогда не повторялись. Так было до случая с Василисой.4. Сновидица
5 ноября 2016 г. в 21:57
Погоня была дикой. Сердце бешено стучало в предвкушении победы и, казалось, еще чуть-чуть – и выскочит из груди. Добыча рвалась вперед из последних сил. Охотница уже была на расстоянии выстрела, остановилась, натянула тетиву, прицелилась и одним быстрым и точным движением выпустила стрелу. Та в мгновение ока догнала выдохшуюся косулю и вонзилась ей в левый бок. Животное дернулось и в попытке сделать последний прыжок со стоном рухнуло на землю. Охотница, обнажив кинжал, стала осторожно подбираться к косуле. Зайдя со стороны спины и размахнувшись для удара, охотница обнаружила на месте раненого зверя себя – распластавшуюся на земле, бледную, истекающую кровью. Едва почувствовав замешательство и ужас, она ощутила боль – что-то впилось ей в спину – и увидела над собой небо – такое высокое, светлое и чистое, а нос поймал в воздухе запах влажной хвои, хотя она бежала по лиственному лесу. Внезапно на небо стали наползать облака, да так быстро, что вскоре совсем заслонили собой его ясную голубизну, превращаясь в темные грозовые тучи, готовые тотчас разразиться ливнем. Нахмурилось, потемнело. Замелькали тени. Отчаянно закричали вороны, заметавшись в раскачивающихся кронах над головой. Широкие еловые лапы сдвинулись, оставляя лишь небольшой просвет вверху, который на мгновение очертила молния. Покрытый мхом корень, что упирался в поясницу, зашевелился, стал расти, оплетая ноги и руки охотницы так, что все попытки высвободиться были тщетны. Охотница почувствовала, как неведомая сила тянет ее вниз, вглубь, в самое пекло. Хотелось закричать, но из открытого рта не вылетело ни звука. Земля с краев росшей ямы стала осыпаться и, наконец, сомкнулась над головой.
Охотница тонула, на нее со всех сторон давила вода, мутная и тяжелая. Уши заложило. Образы замелькали, сменяясь один другим. Невозможно было разобрать ничего в этом мельтешении и гуле. Глаза различали только отдельные вспышки света, которые становились все ярче и ярче, заполняя собой все пространство. Неожиданно сознание выхватило из этого хаоса женский образ и сосредоточилось на нем. Он медленно прорисовывался, становился четче – и уже стало можно различить точеную фигуру в простой полупрозрачной сорочке, длинные золотистые волосы, развевающиеся на ветру, встревоженные васильковые глаза на бледном лике, изящные руки с выставленными вперед – будто в предостережении – ладонями, расслабленные босые ноги, словно она не стоит, а парит в воздухе. А где-то в голове зазвучал незнакомый, но одновременно такой родной голос:
– Вложи сердце в руки, которые выкуют тебе ключ. Возьми себе частицу его тепла. Спаси его, чтобы спасти себя.
Видение стало растворяться. Охотница в отчаянии расширила глаза и безмолвно, в попытке удержать его еще хоть на мгновение, протянула к нему руки, обвитые мерзкими водорослями, как цепями. Немой вопрос остался без ответа. Среди монотонного шума и гудения в ушах отчетливо послышались глухие удары, раздающиеся откуда-то издалека. Звук нарастал и становился глубже. Охотница поняла, что это звук ее собственного сердца, и открыла глаза.