Лесными тропами да в Навье царство

      За окном дюжиной голодных волков завывала вьюга, заметало так, что казалось — к утру избушка скроется под сугробом снега, и ее обитатели будут замурованы здесь до весны. Пока бабушка покрепче закрывала ставни и дверь и обкладывала их теплыми шерстяными одеялами, чтобы не дуло из щелей, пятилетняя внучка уже залезла в постель, подоткнув под себя по бокам такое же, большое и уютное, одеяло, коих у бабушки было в изобилии, и укутавшись в него по самые уши, словно в кокон. Бабушка задула три свечи в комнатке девочки, оставив гореть лишь одну в дальнем углу от лежанки — ее как раз должно было хватить на то время, пока ребенок будет засыпать. Она подошла к внучке, ласково погладила по огненно-рыжей макушке, поцеловала в лоб и собиралась уже пожелать ей спокойной ночи. Но девочка, уставившись на нее большими синими глазами, шепотом, почти заговорщически, произнесла:       — Бабушка, а расскажи мне сказку?       — Сказку? — переспросила бабушка.       — Да, сегодня такая страшная ночь, — лукаво улыбнулась девочка. — Без сказки мне не уснуть. Ну пожааалуйста!       — Сказку… — задумчиво повторила бабушка. — Знаю я одну сказку, а вернее, историю. Но она случилась настолько давно, что никто уже и не вспомнит те времена и людей, что тогда жили, и не поверит в события, что тогда произошли.       — А о чем будет эта сказка… эта история? — заинтересованно спросила девочка. — Она будет о любви?       Бабушка засмеялась и легонько ущипнула внучку за щеку.       — Любви в ней тоже есть место. Но любовь бывает слепа и глупа. А нам с тобой надо глядеть в оба. О чем она — ты решишь сама. А теперь слушай. — Бабушка поудобнее устроилась на краю лежанки и начала свой рассказ. — Итак, давным-давно, когда еще не было сел и городов, которые известны сейчас, задолго до того, как на наши земли привезли нового бога из чужих стран, в одном большом поселении на берегу широкой полноводной реки жила девушка. Умная, смелая, гордая, но отзывчивая и добрая по отношению к тем, кто не желал ей зла. Первая красавица — густые длинные волосы цвета вороного крыла, сплетенные в тяжелую косу, стройный стан, тонкие черты лица, взгляд свысока. Ее звали Мораной.       — Она была царевной или княжной? — перебила девочка, в глазах ее горели искорки любопытства.       — Нет, Агния, она не была ни царевной, ни княжной, — терпеливо ответила бабушка. — Но дед ее был одним из старейшин их общины, пока не умер. Его почитали и уважали, к его мнению прислушивались. А его сын, отец Мораны, был сильным и отважным воином, но, к несчастью, погиб в схватке с вероломными кочевниками, которые то и дело совершали набеги на поселение, крали скот и бесчестили дочерей. Так что к тому моменту, о котором идет речь в моей истории, у Мораны из родных были только мать и бабка. Ее семья на словах оставалась в почете, но какого бы то ни было влияния или власти у нее не было. Все важные решения община принимала сообща — на вече, но, как правило, участвовали в нем только мужчины. Так что после смерти своих мужчин они остались не у дел. К тому же соплеменники опасались их из-за присущего им исключительного дара — все женщины их рода могли узреть то, что не дано было увидеть остальным, могли предсказать будущее и заглянуть в прошлое, могли облегчить боль и исцелить раны, могли общаться с предками, указать путь живым и мертвым, они умели колдовать. Оттого отношение к ним было двоякое — с одной стороны, им завидовали, их боялись и нарочно игнорировали, отводя им место где-то на задворках жизни и умаляя их роль в общине, с другой стороны, испытывая к ним благоговейный страх, люди, по большей части тайком и в особенности женщины, шли к ним со своими проблемами, за советами, помощью и даже благословением. И они никому не отказывали.       Девочка потерла кулачками сонные глаза и жалобно протянула:       — А когда же будет любовь, бабушка?       — Всему свое время, дорогая. Слушай дальше. Несмотря на такое отношение к колдовской сущности, на черноволосую красавицу засматривались удалые молодцы, ухаживали за ней, пытались задобрить подарками и соблазнить лестными речами, но она была неприступна, как скала, и ни одним из своих поклонников не заинтересовалась. Однажды, когда верные и доблестные мужи вернулись домой из очередного похода, — они регулярно патрулировали окрестности, проверяли, не появилось ли поблизости кочевых или вражески настроенных племен — воины привели с собой чужака, молодого, высокого и красивого, но слишком истощенного и обессиленного, он был пленником у кочевников, которых они повстречали на пути. Убивать его было не за что, в схватке он не участвовал, поэтому его забрали с собой. Кто он и откуда, никто не знал, а сам он был не в состоянии говорить. Первым же делом его отнесли к колдуньям, чтобы выходить, если это было возможно, или облегчить его кончину, если то было неизбежно. Морана, как только на порог ступили тяжелые сапоги воинов, несущих бездыханное тело, сразу почуяла силу, исходившую от этого полумертвого человека, силу не физическую, но мощь колдовскую. В этом он был похож на нее.       — Он тоже был колдуном, как и Морана? — чуть ли не взвизгнула девочка, которой было положено уже спать. Бабушка вздохнула.       — Почти. Он был некромантом. Но об этом чуть позже. Не лезь вперед!       — А кто такие некроманты? — спросила внучка и, увидев, как бабушка покачала головой, добавила: — Ну скажи!       — Хорошо, говоря некромант, я имела в виду колдуна, который слишком заигрался со своей магией, злоупотреблял ей, использовал ее во зло. Магия должна созидать, действовать на благо жизни, оберегать живых и приносить покой мертвым. Некроманты же тревожат и множат мертвых, нарушают таинство и святость смерти.       — Так он был злодеем? — девочка широко распахнула глаза и раскрыла в удивлении рот.       — Все, не перебивай меня и не забегай вперед, иначе не стану дальше рассказывать! — строго сказала бабушка.       — Нет, пожалуйста, рассказывай, мне очень интересно! — взмолилась внучка. — Я буду слушать молча.       Выражение лица бабушки снова смягчилось, и она продолжила.       — Привезенный пленник был очень слаб и почти не приходил в сознание, у него была лихорадка. Три дня и три ночи он граничил между жизнью и смертью. И все это время Морана была с ним рядом — поила его целебными отварами и даже — по глотку в день — живой водой для восстановления сил, готовила ему лечебные снадобья и заботливо ухаживала за ним. За эти дни, не зная даже его имени, Морана так привязалась к молодому человеку, что молилась всем богам, чтобы он выжил и пришел в себя. И он очнулся. Он смутно помнил, что с ним случилось, не понимал, где находится, и поначалу был неразговорчив и угрюм. Почти сразу, как он встал на ноги, его увели к вождю и старейшинам и с пристрастием допрашивали, но не добившись толком ничего и решив, что он не представляет угрозы, отпустили и даже разрешили остаться в общине, если он того пожелает. Идти ему было некуда, у него не было ни вещей, ни коня, ни, судя по всему, дома. И он вернулся к своей целительнице. Морана несказанно обрадовалась этому, а ее мать и бабка просто надеялись, что теперь у них появится помощник и, возможно, даже защитник в его лице. Силу, которой от него веяло, они, разумеется, тоже чувствовали, хоть он никак ее и не проявлял. Он представился Кощеем, поправился, набрался сил, но был все так же молчалив и не слишком приветлив. Однако, видя доброжелательное отношение к себе, постепенно стал оттаивать и даже проявлять свою благодарность, помогая женщинам в хозяйстве и беря на себя более тяжелую работу. Так он и жил с ними бок о бок, и Морана привыкла к такому порядку вещей, все с большей любовью смотрела на их помощника и вздыхала, не смея признаться ему в своих чувствах. От него не укрылись эти взгляды и вздохи, и он спустя какое-то время ответил на них взаимностью и раскрылся перед ней. Морана была счастлива и порхала как бабочка. Кощей полюбил ее страстно, ревновал сильно и отвадил от нее всех воздыхателей, а ей было приятно и лестно. Он защищал ее ото всех, как коршун, и она чувствовала себя с ним как за каменной стеной. Решено было сыграть свадьбу. Влюбленная до беспамятства, Морана не замечала или просто не хотела обращать внимание на странности и пагубные привычки, водившиеся за ее женихом. Он то пропадал на несколько дней — иногда с военным отрядом, а когда возвращался, от него разило смертью, что он объяснял своим присутствием на не успевшем остыть поле брани, где прощался с убитыми, а то под тем же предлогом проникал к ее усопшим соплеменникам и проводил там много времени, не позволяя себе мешать. Ему никто и не мешал, потому как его опасались еще больше, чем родню Мораны. Если Морана тратила свои силы на живых, то Кощей больше занимался мертвыми, и это не казалось ей подозрительным, она считала, что тем самым он облегчает ее участь в знак своей любви и благодарности.       — Уж не тот ли это Кощей? — не выдержав, прошептала девочка. — Что же он делал с мертвыми?       — Ничего хорошего, Агния, — ответила бабушка неопределенно. — Когда день свадьбы наступил и невеста наряжалась и духовно готовилась к обряду в своей землянке, она внезапно почувствовала резкую перемену в окружающем мире, словно на него надвигалась тяжелая черная грозовая туча. В воздухе запахло злобой, гнилью и смертью, жестокой и насильственной. Сердце сдавило плохое предчувствие, появилось ощущение, что она что-то упустила, куда-то безнадежно опоздала. Морана вышла наружу — предвещавшее погожий день яркое утро сменилось серой мутной дымкой отчаянного безвременья. Дул холодный ветер. Все святилище, где должен был проходить свадебный обряд, было усеяно окровавленными трупами ее соплеменников — в мыслях вспышками появлялись жуткие картины, где они с топорами, мечами, дубинами, а кто-то и совсем с голыми руками, накидывались друг на друга, калечили и раздирали на куски, крича, рыча и глядя озверевшими глазами на своих родичей — а посреди всего этого безумия, в самом центре захлестнувшего все святилище воздушного вихря, стоял ее жених, как всегда красивый и… невредимый. Он улыбался, довольно взирая на происходящее. Потом он заметил свою невесту, беззвучно плачущую и застывшую истуканом от охватившего ее ужаса, и протянул к ней руку.       «Не стоит по ним лить слезы, — сказал он ей с горящими глазами. — Они этого недостойны. Но они послужат благому делу. Они дадут мне бессмертие и силу».       С этими словами Кощей воздел руки к небу, и мертвые начали вставать, медленно, неуклюже, с жутким нечеловеческим мычанием. А затем, Морана не верила своим глазам, они резко застыли в неестественных позах, словно их молния поразила, и из их изуродованных тел единым потоком в Кощея устремилась белесая прозрачная субстанция — остатки жизненной силы, а быть может, и вовсе их души. Он смеялся, как будто в него лилось вино. Потом подбежал к дрожащей, словно осенний листок на ветру, невесте и поцеловал ее, так, как и прежде — горячо, пылко, любя. Но Морана оттолкнула его.       «Что же ты натворил?», — закричала она. Он схватил ее за руку и потащил куда-то.       «Пойдем со мной, любовь моя! — то была не просьба, а приказ. — Ты будешь моей супругой, и даже смерть не разлучит нас. Ты будешь моей богиней смерти! Земля твоих предков наполнит тебя могуществом».       Моране открылся вид на жертвенный камень, на котором лежали ее мать и бабка с кинжалами в руках. Она не в силах была что-то сказать, только в слезах рухнула на колени. Ее родительницы по указу Кощея одновременно полоснули себе по шеям кинжалами, и их кровь окропила холодный гладкий камень, потекла по нему вокруг, соединилась между собой и стала стекать вниз. Достигнув земли, она взвилась вверх фонтаном и хлынула на Морану, наполняя ее силой всех предшественниц. Морана закричала — отчаянно, истошно, надрывно. Над жертвенным камнем появилась рябь, как на воде, когда на ее поверхности махнет хвостом рыба, замаячило какое-то пятно. И Кощей, взяв Морану под руку, повел ее к нему.       «Добро пожаловать в Навье царство, дорогая! Мы вместе будем править миром живых и миром мертвых!»       Бабушка умолкла. В тишине слышалось мирное посапывание спящего ребенка. Свеча уже почти догорела.       — Ох, и затянулась моя сказка, — задумчиво произнесла она. — Пожалуй, в следующий раз расскажу тебе что-нибудь по возрасту. Негоже тебе слушать такие истории. — С этими словами бабушка провела ладонью по лбу внучки, едва касаясь его губами, поцеловала и шепотом добавила: — Лучше забудь. Пусть тебе приснится прекрасная царевна и ее большая и чистая любовь.       Свеча погасла. Бабушка вышла из детской комнатушки и прикрыла за собой дверь.