Братья

      Эвелана в коридорах обходят за метр, предпочитают лучше встать вплотную к храмовнику, чем приблизиться к Тревельяну. Он провожает всех робкой, смущенной улыбкой.       Тревельяна в Круге не любят. Слишком уж хорошо он умеет выпутываться из любых неприятностей – а они рядом с Эвеланом происходят повсеместно. Тем, кто оказывается рядом, этот трюк не дается так же ловко. Везде где появляется Эвелан, всегда что-то случается: вспыхивает подол храмовника, рассыпается сам собой двухсотлетний витраж, а заклинание летит в своего создателя. Но даже самый взыскательный храмовник не может хоть как-то доказать связь Тревельяна с этими происшествиями. Да к тому же Эвелан так вежлив, так исполнителен, и каждый раз так напуган, что заподозрить его хоть в чем-то кажется преступлением. Но происходящее порождает слухи о том, что Тревельян приносит неудачу, и окружающие понемногу начинают сторониться молодого мага. Даже храмовники лишний раз не заговаривают с ним, когда Эвелан дольше положенного задерживается в библиотеке.       Он не настаивает. Стоит магу вспомнить свое первое заклинание – и желание спорить со слухами пропадает. И впрямь – одни от него несчастья.       Впрочем, Старшая Чародейка Лидия в своем ученике души не чает, как и он в ней, впрочем. Вдвоем они корпят над книгами, вдвоем ставят какие-то загадочные магические эксперименты, проводят часы в неспешных беседах.       Лидия говорит – Эвелан слушает. Чародейка учит юношу сначала думать, и только потом – действовать, приучает полагаться, в первую очередь, на свой разум, а не на магию или чужое мнение. Даже если это мнение вопит в сотню голосов. Она говорит: «Любую, самую прекрасную Идею можно взять, словно яблоко, и посмотреть – где у нее румяные бока, а где червоточинки». Эвелан слушает наставницу с горящими восторгом глазами. От нее Тревельян получает больше любви, чем от родной матери. Да, из дома иногда приходят дорогие подарки, но никого из родственников юноша давным-давно не видел. Кроме тех, кто служит храмовниками, конечно, но им запрещено слишком много говорить с Тревельяном.       В зеркала Эвелан старается не смотреть – собственное лицо слишком живо напоминает о брате, и он гадает – как Максвелл выглядит теперь, что любит? Получил ли он настоящий щит, со львиной головой, как мечтал в детстве? Есть ли у него возлюбленная и верные друзья? У самого Эвелана есть только Лидия и половинка медальона на шее, но ему и этого достаточно. Брат на портрете – привычный, такой, каким Эвелан его помнит. Он улыбается задорно и весело, и, глядя на рисунок, Тревельяну совсем не хочется вспоминать обожженное, зареванное лицо Максвелла в их последнюю встречу. Наверное, брат его теперь ненавидит, раз за столько лет не соизволил даже встретиться. От этой мысли сердце болезненно сжимается. По ночам ему все еще снятся сны, где его окликает незнакомо-знакомый голос, и Эвелан просыпается в слезах. Шепотки о проклятии не стихают.       Эвелан твердит самому себе, что ему достаточно Лидии и портрета с братом, и почти что в это верит. Еще он действительно верит в то, что приносит несчастья, поэтому не мешает другим магам ненавидеть себя. Пока они в отдалении, думает Тревельян, они в безопасности. Он держится в стороне от лоялистов, искренне презирая их реверансы перед Церковью, но и революционные настроения не поддерживает. Его жизнь столько лет течет привычно, размеренно и без изменений, что Тревельян хочет просто спокойно жить себе в Круге, не вмешиваясь в политику, религию – во что угодно. Он догадывается, что путь к свободе усеян трупами, и не уверен, нужна ли ему такая свобода. В Круге – тепло и сытно, и есть Лидия, заменившая ему мать, Лидия, искренне радовавшаяся, когда он прошел свои Истязания, Лидия, которая до сих пор с нежностью расчесывает перед сном его рыжие волосы.       Лидия, чей обгоревший труп лежит у его ног. Лидия, которую убил ее ученик. Лидия, которую Эвелан не успел предупредить о бунте. И настырно, как удары в дверь, в разум стучится мысль: «Это ты виноват. Это из-за тебя она умерла. Ты принес ей несчастье». Эвелан раздраженно рычит, отгоняет наваждение, вскидывая посох. Еще не хватало расклеиться именно сейчас. У него дел – по горло: за дверью – обезумевшие храмовники, а здесь, в комнате, к нему льнут перепуганные ученики. Некоторые – совсем еще дети. Еще с ним пара бунтовщиков, тоже, по сути, неофитов: зачинщики сбежали, как только запахло жареным. Тревельян бросает в их сторону:       - Что, довольны тем, чего добились? – Недореволюционеры дрожат в углу и смотрят на него с трепетом. Им и в голову не приходит возразить Тревельяну, когда он приказывает всем бежать, когда он швыряется огнем из последних сил, отвлекая храмовников на себя. Он совершенно не представляет, почему это делает, откуда взялась в нем дурацкая геройская жилка, и почему он не кинулся наутек со всех ног при первой же возможности.       Эвелан хохочет, прыгая по громоздким камням – за спиной громыхают доспехи. Нервный смех вырывается вместе с рваными вздохами – маг знает, что ему не убежать, не такой уж хороший из него боец. Горечь и ненависть, вызванные смертью любимой наставницы, и без того помогли ему продержаться долго – слишком долго. Сводит ноги, сводит горло, легкие готовы разорваться, и когда ему под ногу попадает булыжник, Эвелан почти облегченно и злорадно думает: «А ты, герой, доволен тем, чего добился?». И неожиданно понимает – доволен. Дети в безопасности, идиотам-бунтовщикам дан второй шанс, а его собственная жизнь мало чего стоит.       Ему мерещится, что грохот храмовничьих доспехов становится совсем уж оглушительным, и маг лежит, уткнувшись лицом в землю. Он лежит минуту, две, пока не решается повернуть расцарапанное лицо – и снова хохочет, не в силах встать. За его спиной – обвал, из-под камней жалко торчит рука в металлической перчатке, и Тревельян не в силах прекратить хохотать – смех сам переходит в рыдание. Эвалан лежит, и слезы катятся у него по лицу как в тот день, когда его забрали в Круг. Он задыхается, захлебывается рыданиями, царапает землю руками, и слезы прочерчивают дорожки в саже на его лице.       Наверно, он выглядит чудовищно. Но, кажется, в том, чтобы приносить людям несчастья, есть свои плюсы.