Кадавры на мою седую голову!

— Ты опоздал, мерзавец. Я жду тебя уже полчаса. — Виноват, ваше благородие. Никак не мог. Высокий мускулистый человек откидывает капюшон и легко, без размаха, хлещет своего собеседника по лицу перчаткой. Тот даже не пытается уклониться, только в страхе жмурит глаза: — Не мог я, ваше благородие. Вахмистр Курощапов артельную кассу проверял. А я у него в помощниках числюсь, — скороговоркой произносит среднего роста субъект с заметным брюшком, даже руки прижимает к груди, пытаясь убедить высокого в своей невиновности. Речь его тороплива и подобострастна, глаза бегают. Его испуг виден невооруженным глазом. — Никто тебя не видел? — Никак нет. Я тут все тропочки изучил, любого часового обойти могу. — Вот и славно. Потому что пойдешь ты не с пустыми руками. Вот тебе раз. — В ладонь торопливого ложится увесистый кошелек. — Это за твои сведения, которые пришлись очень кстати. Кошелек тут же прячется в карман. — Теперь два. Держи. — Высокий отвязывает притороченное к седлу длинное тяжелое ружье и протягивает трусливому торопыге. — Что это? — Это, сельский ты пентюх, французский пехотный штуцер. И ты знаешь, что с ним делать. — Я… — лепечет трус. — Я, ваше благородие, не могу. Я ж не убивец. Не могу я, правда-правда. — Ну, предателем ты уже один раз стал. Так что можешь не волноваться, все у тебя получится. А потом, деньги, друг мой, деньги! Смотри! — На свет божий является еще один кошелек, вдвое тяжелее первого. — Деньги, — бормочет трусливый, вытирая вспотевшую ладонь о штаны, — деньги — это, конечно… Только вот… — Что? Стрелять ты умеешь, насколько я помню. Любви к нему никогда не испытывал, сам признавался. Смотри, все просто. Штуцер — нарезное ружье. Бьет точно и на большое расстояние. Подстеречь и выстрелить из засады — это несложно даже для тебя, охламон ты этакий. Вот коробка с пулями. Свинцовая пуля такого калибра, да пущенная с такой скоростью — это сила! Если хорошо прицелишься, то убьешь с одного выстрела, не сомневайся. Да, особо для таких дураков, как ты, даю вторую попытку.— Высокий вкладывает трусливому в руки штуцер и тут же снимает с седла и вешает на плечо второй. — Заряжать его трудно, поэтому надо сделать это заранее. Понадобится ли второй выстрел или нет — бросаешь оба ружья и уходишь, понял? Да, вот тебе, хоть в кусок холста их заверни, не понесешь же вот так! Трус стоит как громом пораженный. Внезапно его прорывает: — Не договаривались мы так, ваше благородие, — взахлеб начинает он, — не было такого уговора. Не получится у меня ничего, и деньги мне ваши не нужны. Я на это не подряжался, ищите других. Вот хоть убейте меня на этом месте, не буду! Высокий молча выслушивает его излияния, потом достает из-за пояса пистолет и направляет трусливому прямо в лицо. — Прямо на этом месте? Хорошо. Хотя нет. Давай отойдем подальше. А то в лагере услышат выстрел. Пшел! — Он подталкивает труса дулом пистолета в упитанный подбородок. Тот не двигается с места, хотя уже весь взмок от страха. — Что стал как вкопанный? Дурак. Не отвертишься. И не трясись ты так. Тебе нужно лишь выбрать удобный момент, а этого никто не сделает лучше тебя. Притом никто на тебя и не подумает. Ружья-то французские! Короче, хватит болтать. Сделай это — и получишь еще столько же. Высокий опускает пистолет, презрительно оглядывает своего собеседника с ног до головы, усмехается и, засунув оружие обратно за пояс, удаляется в лес. Через несколько минут слышится удаляющийся конский топот. *** — Почему до сих пор нет Мальвейона? И куда вы все разбрелись, канальи? Кто-нибудь позаботился о лошадях или я обо всем должен думать сам? Кого там черти принесли? — Это мы, капитан! — послышались виноватые и в то же время довольные голоса. — Мюни, Тирон и Серюрье! — Где вы шлялись, идиоты? В дом вошли трое егерей. У двоих в руках были мешки, которые они тут же плюхнули на пол. С мешков капало. Тут же по всей прихожей распространился запах. Не то чтобы неприятный, но острый и непривычный. Проходившие мимо Форжерон и Пети Марто принюхались, заржали как кони и протопали дальше. В руках у них висели четыре куриные тушки. — Что это, болваны? — не обратив внимания на двух приятелей, спросил Бельфлёр у новоприбывших. — Капитан, почему болваны? Мы старались для всех. Вы бросили нас здесь без крошки продовольствия, — обиженно загомонили егеря, перебивая друг друга. — Мы вынуждены были как-то спасаться от голода. — Я приказал вам сторожить пленного. — Да куда денется этот паршивый поляк? Он уже второй день не может встать! — Зато, — продолжал старший егерь, уже один, — в этом самом Сташковском, где, кажется, вымерли даже мухи, мы нашли в одной избе древнюю замшелую старуху, которая поделилась с нами… Как она сказала, Мюни? — Она сказала: «Квашенн капюстá и мочонь яблёк». — И что это означает? — Это означает еду, капитан, — ничуть не смутившись, продолжил егерь. — Посмотрите сами. Бельфлёр не поленился развязать мешки, посмотреть и даже продегустировать моченое яблоко. — А попросить у старухи какой-нибудь маленький бочонок или лохань вы не догадались, лопухи? — Капитан, эта бабка так посмотрела на нас и так цыкнула своим единственным зубом, что мы кинули ей несколько монет, вывалили содержимое бочек в мешки и убрались подобру-поздорову. Настоящая злая колдунья. Как это по-русски? Бабá-Яга! — Жрите сами эту гадость! — вспылил Бельфлёр, кидаясь в ослушников огрызком яблока и топая ногой. — И кто-нибудь, наконец, позаботится о лошадях? Ему не дал договорить дикий вопль, донесшийся, кажется, со второго этажа. *** — Ну вот, наконец-то у нас будет нормальный обед,— сказал Форжерон, разделавшись с тремя курами и петухом. — Пошли в кухню. Кстати, куда запропал Мальвейон? — И черт с ним. Нам же больше достанется, — беспечно отмахнулся Пети Марто. Он подхватил пару обезглавленных куриц, его дружок остальных двух, и они направились по назначению. Проходя мимо командира, они услышали, как тот распекает незадачливых добытчиков. Курятина была гораздо вкуснее моченых яблок. На кухне они бросили тушки на разделочную доску, сполоснули руки в ушате с водой, и тут Форжерон вспомнил: — Пойдем-ка навестим нашего гостя! Я сомневаюсь, что поляк сбежал, пока этих недоумков черти носили по старым бабкам, но вдруг он уже отдал концы? — Пойдем, — согласился Пети Марто. — Надеюсь, мы не перестарались и он еще жив. Приятели поднялись на второй этаж и вошли в заветную спальню. — Эй, умник! — позвал Пети Марто. — Это мы, твои друзья! Ты скучал без нас? Человеческий силуэт под одеялом даже не шелохнулся. Пленник молчал как убитый. — Эй, ты живой? — поинтересовался и Форжерон. — Отзовись и не серди нас! Кровать молчала. Разозленный Форжерон подскочил поближе и рывком сдернул одеяло с лежащего человека. В тот же миг оба застыли, как каменные истуканы. С кровати на них смотрел пустыми глазницами и скалился хищными челюстями человеческий скелет. Оба егеря от испуга и неожиданности заорали. Скелет сделать им уже ничего не мог, а вот из-под кровати высунулись две сильные руки, схватили Форжерона за щиколотки и с силой рванули на себя. Увалень грохнулся на спину всей своей тяжестью, приложившись при этом об пол затылком. Пока Пети Марто соображал, что делать, из пустого платяного шкафа, стоящего у стены сзади егеря, выскочил еще один человек. И сабля в его руках была настоящая, ничего не имеющая общего с потусторонним миром. Пети Марто еле успел отразить первый удар. Клинки зазвенели, противники затанцевали по спальне, насколько позволяли ее небольшие размеры. Михалыч ловко вынырнул из-под кровати, быстро и умело связал кушаком руки оглушенному Форжерону и запихнул туда, где только что пребывал сам. Массивный Форжерон проталкивался с трудом. Когда очнется — без посторонней помощи не выберется. — Пмчь, кмндр? — невозмутимо спросил урядник у Станислава, чей клинок мастерски сдерживал натиск более крупного и сильного егеря. — Не надо, справлюсь, — бросил ротмистр, не отрываясь от поединка. — Сейчас они прибегут сюда. Нам надо будет прорваться к крыльцу. — Пррвмся! — убежденно заявил Михалыч, наблюдая, как командир наносит французу смертельный удар. **** Александр Гибульский оживал на глазах. Полина старательно поила его водой через каждые четверть часа, и ученый вскоре даже попытался встать. — Что вы делаете! — возмутился Вениамин Игнатьевич. — Лежите спокойно! — Не волнуйтесь, коллега, — ответил Гибульский, который по разговорам Полины и Вениамина уже понял, что имеет дело с собратьями по науке. — Я кажусь вам полной развалиной, но это не так. Я знаю несколько методик быстрого восстановления сил. Самым тяжелым было отсутствие воды. Но теперь… — О, расскажите о ваших методиках! — заинтересовалась Полина. — Ну, это долго, но если в самых общих чертах… — Протестую! — возмутился Вениамин. — Только не сейчас. Думаю, что силы вам понадобятся для другого. Нам надо как-то вас перевезти. — Я думаю, что смогу это выдержать, мне уже гораздо лучше, честное слово! — Гибульский поморщился, но все же оперся на локоть и привстал, а потом и сел на своем импровизированном одеяле. — Что это? — спросила Полина, прислушавшись. Из дома, до того тихого и спокойного, доносился шум. Княжне даже показалось, что она слышит крики и выстрелы. — Вениамин Игнатьевич, там бой идет? — Она повернула к доктору побелевшее, без единой кровинки, лицо с огромными испуганными глазами. — Поленька, держим лошадей наготове, — сказал Вениамин. — Мы можем понадобиться в любой момент. — Но там… — Полина рванулась к дому. — Нет! — Вениамин схватил ее за руку и с силой развернул к себе. — Нет! Мы сейчас будем только мешать. *** Бельфлёр, услышав крики со второго этажа, мгновенно, как распрямившаяся пружина, вскочил со стула и выхватил пистолет. — Тирон, Серюрье, за мной, наверх. Мюни, Жермон— оставаться здесь. — Есть, капитан, — раздалось на разные голоса. *** Станислав заблаговременно выглянул в окно спальни и понял, что по высоте потолков дворянская усадьба XIX века значительно отличается от типовой многоэтажки Нового Бобруйска. Путь отступления через окно отпал сам собой. Оставалось прорываться к крыльцу с боем. Еще наблюдая за приближением французского отряда в окно, Станислав узнал знакомцев из ночного леса. И помнил, что человек пять из них тогда были ранены. Значит, здоровых было шесть-семь. Против четверых — вполне реальный шанс на победу. Снизу послышался быстрый топот. Станислав и Михалыч выскочили из дальней спальни и заняли позиции в дверях двух комнат, которые располагались поближе к лестнице. Французы, увидев пустой коридор, взвели затворы пистолетов и осторожно, крадучись, проследовали в сторону дальней спальни. По пути они заглядывали в комнаты по обе стороны коридора. В первой Тирон не обнаружили никого. Во второй Серюрье тоже встретил пыль, грязь и тишину. В третью сунулся сам Бельфлёр. В следующую секунду его больная голова близко познакомилась с могучим кулаком казачьего урядника. По иронии судьбы удар пришелся именно на ноющую рану. Пистолет выпал из разжавшейся руки. Тирон и Серюрье обернулись на стук упавшего тела и обнаружили, что окружены. Ну, то есть их было ровно двое на двое, но выведенный из боя командир и свирепый оскал Михалыча вкупе с лохматой бородой убедили их, что перевес не на их стороне. — Партизаны!!! — в испуге завопили французы. — Сдавайтесь! — предложил Станислав, поднимая саблю. Кажется, сказал он это по-русски, но враги его очень хорошо поняли. *** Сигнал к битве прозвучал. Скрываться и молчать стало бессмысленным. Теодор и Дионисий из окна библиотеки пробрались к крыльцу, заглянули внутрь, после чего с шумом, топотом и грозными криками ворвались в зал, превращенный в лазарет. В данный момент в нем пребывали коновал Гринье, перевязывающий ногу пациенту, и еще двое, которые уже сменили повязки и разлеглись на креслах и легких диванчиках, стоящих вдоль стен. Бойцы летучего отряда навели на них пистолеты и заорали: — Всем руки вверх! Сдавайтесь! Гринье никогда не отличался храбростью. Он сразу же выронил из рук бинт и поднял обе руки вверх. — Эй, — завозмущался недоперевязанный француз. — Господа, мы, конечно, сдадимся, но можно ли закончить процедуру? — Хм, — скептически склонил набок голову Теодор. — А вы не наделаете глупостей? — Нет, мсье, — заверил Гринье. — Будьте милосердны, это же раненые. — Милосердны, значит? — грозно вопросил князь. — Эй, вы, двое, встаньте и подойдите сюда. Два раненых француза робко подошли к Гринье. — Тед, ложись! — Дионисий, как лев в прыжке, бросился на друга и повалил на пол. В ту же секунду над их головами пронеслась пуля. Дионисий выстрелил из положения лежа. Ответная пуля ударила в дверь. Противник успел спрятаться в коридор. — Я разберусь с ним, — Дионисий выскочил за французом, выхватив из ножен саблю. Противников оказалось двое. — Партизаны! — раздался дружный вопль со второго этажа. — Сдаемся! — Партизаны, — невозмутимо подтвердил Дионисий. — Оружие на пол, быстро. Оба француза повиновались. Тем временем со второго этажа спустились Станислав с Михалычем, конвоирующие парочку пленников. — Сколько у вас? — спросил командир. — Двое здесь, четверо в лазарете, — доложил Дионисий. — Трое из них раненые. — Ага, у нас наверху еще двое молодцов недобитых. Куда их всех девать? — На кухне был погреб, — сказал рыжий. — Можно туда. — Отлично. Но сначала свяжем. Что-то больно легко нам далась победа. Прямо не верится. — Команди-ир! — укоризненно протянул Теодор. — Вы не рады? А я так очень рад! Удача любит смелых! Ну, давайте вязать супостатов! В дело пошли все подручные материалы — офицерские шарфы, пояса, кусок веревки, найденный Михалычем в кладовке. В конце концов, князь Теодор размотал свой кабалахи и острым грузинским кинжалом располосовал его на вполне пригодные куски. Пленных разоружили, Форжерона вытащили из-под кровати, а Бельфлёру оказали первую помощь. Тем временем Станислав о чем-то напряженно думал. Он не привык мыслить категориями девятнадцатого века, поэтому решил посоветоваться с подчиненными. — Ребята, а если мы взорвем два бочонка пороха в подвале правого крыла, то левый флигель не пострадает? — Конечно нет, командир, — улыбнулся Теодор. — Вах! Неужели вы жалеете этих… — Он пренебрежительно кивнул в сторону пленных. — Ну как вам сказать. Они же сдались, — пожал плечами Станислав. — Ничего, посидят пару дней в подвале. Все равно скоро наше наступление, скажем кому следует, заберут их с собой и сдадут в лагерь для военнопленных. Эй, вы, господа захватчики! В погреб шагом марш! Французов сопроводили в кухню, Михалыч торжественно приоткрыл крышку, и помятые растерянные захватчики прошествовали по шаткой лесенке вниз. — А! Тут трупы! — менее чем через минуту раздался возмущенный крик первого спустившегося. — Какие трупы, откуда? — удивился Станислав. «Партизаны» только пожали плечами в недоумении. Лица у всех троих были невинные-невинные. — Ну... давайте их сюда, что ли, — не очень уверенно разрешил командир. — А то задохнетесь через сутки-другие. Общими усилиями два тела вытолкали вверх, Дионисий с Михалычем вытащили мертвецов на свежий воздух, а крышку погреба надежно завалили попавшейся на глаза мебелью. *** — Что же они не идут? — взволнованно спрашивала Полина уже в десятый раз. Вениамин хмурился и не знал, что сказать. У него был приказ командира, и он обязан был его выполнить. В том случае, если отряд не вернется через час. Или в том случае, если будет ясно, что отряд не вернется уже никогда. Час уже прошел. В приказе была лазейка, Вениамин в любом случае мог оправдаться тем, что не убедился в окончательном поражении. Но Станислав так проникновенно посмотрел на старого друга и так убедительно сказал: «Я надеюсь на тебя, Веня»… — Се тенир! О ле ма! Не па депласе! — Резкий окрик раздался совсем рядом. Полина замерла как пораженная громом. Вениамин дернулся было куда-то вперед, но их уже окружили со всех сторон. Как только они смогли подпустить французов так близко! Их было шесть человек, все вооружены до зубов. На штатского доктора, барышню и больного — более чем достаточно. — Стоим, не двигаемся, — сквозь зубы процедил Вениамин, подчиняясь приказу и поднимая руки вверх.— Что вам нужно? Мы всего лишь местное население. Он был в равной степени как испуган, так и разозлен. Да, напряженное ожидание вымотало его, уж лучше бы бой и стрельба, мог бы и доктор на что-нибудь сгодиться. Но Станислав оставил его за старшего. И вот — полный провал операции. Из-за него, был уверен Вениамин. — Ага, местное население, — насмешливо повторил французский марешаль, младший командир.— А это, значит, и есть тот самый поляк-ученый? Ты и ты, девчонку и этого в очках — в дом к профессору. А мы сейчас перенесем старика и позаботимся о лошадках. Гибульский, который все это время пытался хотя бы привстать, со стоном тяжело рухнул обратно на солдатский плащ. Полине и Вениамину скрутили руки и повели в дом, неделикатно подталкивая в спины дулами мушкетонов. Оставшиеся французы начали обсуждать, как бы лучше транспортировать Гибульского. Когда арестованные друзья совсем скрылись из поля зрения ученого, тот уже совсем было приготовился изображать труп. Но его снова отвлекли *** Громкий топот. Щелчки взводимых пистолетных затворов. Лязганье сабель, вынимаемых из ножен. Их было слишком много. Это был тот самый случай, когда сразу ясно — лучше не сопротивляться. Нет смысла. Погибнешь, даже не успев забрать с собой нескольких вражеских солдат. — Вы окружены, сдавайтесь! Бросайте оружие! Под прицелами пистолетов и десятков вражеских глаз, глядящих не менее свирепо, чем ружейные дула, отряд ротмистра Петухова-Синеокова побросал оружие и гордо выпрямился, готовясь хотя бы умереть достойно. Вперед выступил высокий темноволосый мужчина, судя по фигуре и выправке, вернее ее отсутствию — совсем не военный человек. Станислав еще успел подумать, что удивлен, как такая штатская крыса командует отрядом в три десятка конников. Следующая мысль была еще более странной, и тем не менее Станислав был уверен, что не обознался. Горделивая осанка и надменное выражение лица комично сочетались с несолидным брюшком и грубоватой простецкой физиономией. — Адъюнкт Карасюк! — обличительно выдал командир летучего отряда. — И откуда вы тут взялись? Пр-редатель! — последнее слово Станислав скорее выплюнул, чем сказал. Карасюк, нимало не смутившись, величественным жестом велел пленному замолчать и скомандовал французским солдатам: — Вяжите их и ведите вниз, в хранилище. Я покажу дорогу. Снизу в крышку погреба застучали, громко и настойчиво.