Кадавры на мою седую голову!

— Кто будет дежурить следующим? — спросил Станислав. — Нельзя заставлять Вениамина Игнатьевича после долгой и трудной операции… Да что там. Я и буду следующим. Он вошел в палату тихо и осторожно, стараясь ступать совсем бесшумно. Веня сидел в изголовье кровати и клевал носом. — Что? — вскинулся он при первом же шорохе. — Станя! Как ты вовремя. Что-то я совсем устал. Вот, смотри. Пузырь со льдом и песочные часы. На полчаса клади лед ему на грудь, потом на полчаса снимай. Повязку менять пока не надо. Проснется — вели спать дальше. Попросит пить — вот, настой ивовой коры. Горький, зараза! Но полезный. Если что-то тебя насторожит — зови меня или Александра Венедиктовича. А я, пожалуй, пойду устроюсь где-нибудь, посплю нормально. — Подожди. Как он? — шепотом спросил Станислав, украдкой кидая взгляд на белое, как простыня, лицо. — Да не помрет, не бойся, — успокоил его друг. — Я, когда ассистировал, чуть сам дуба не дал. Ты знаешь, он, оказывается… — Я знаю. Я все знаю. — Ну и как тут не вспомнить юродивую Грушеньку! — усмехнулся Вениамин. — Ладно, я пошел. Да, Леонид Елизарович обо всем уже оповещен и готов всячески нам содействовать. — Кто? — не понял Станислав. — Леонид Елизарович Карнович. Главный доктор Смоленского госпиталя. Лучший ученик Гибульского. *** Прошли трое суток. Дежурные сменяли друг друга и добросовестно выполняли свои обязанности. Но Дионисий все не приходил в себя. Когда обеспокоенный командир поймал в коридоре Гибульского и срочно потребовал полного отчета о состоянии раненого, тот лишь отмахнулся: — Станислав, не думайте о нем как об обычном пациенте. Не просыпается — значит, не хочет. Его организм так решил, и это лучше всего. Пусть отдыхает. Кстати, что говорят в штабе? Будет ли сражение? — Будет, — ответил Станислав. — Надо вывозить его отсюда. — Пока нельзя. Надо продержаться еще хотя бы дня три. Командир с сомнением покачал головой. Будут ли у них эти три дня? В штабе про отряд по-прежнему не вспоминали. Вечером этого дня Теодора сменила Полина. Войдя, она, как обычно, поздоровалась: — Здравствуй, Дэн. Это тебе, смотри, какая красивая, — она поставила на прикроватный столик деревянную фигурку. — Я знаю, что ты меня слышишь. Возвращайся, пожалуйста, а? Фигурка изображала хорька, настороженно замершего в напряжении. Шея вытянута, нос кверху, спина изогнута: вот-вот сорвется с места и убежит. Михалыч и в резьбе по дереву проявил несомненный талант. Полина не могла сидеть молча не то что шесть часов подряд — и два-три часа в полной тишине давались ей с трудом, если она, конечно, не спала. Поэтому у княжны вошло в привычку разговаривать с Дионисием. О погоде, о том, кто в отряде чем занят, что говорят в городе, чем сегодня кормили Масечку… — А еще я тут задумалась. Это ничего, что он католик, как ты думаешь? Дионисий, естественно, не отвечал. — Ну ладно, это я так, глупости всякие говорю, — княжна достала из сумочки вышиванье и сделала несколько стежков. Ее рвения хватило ровно на полчаса. Потом Полина отложила пяльцы и о чем-то задумалась. Вдруг ее лицо озарила улыбка. Потом прорвался смешок, а потом девушка не выдержала и звонко расхохоталась. — Дэн, — еле выговорила она, — я догадалась, что было написано на том шкафу. «Анималькули разные», помнишь? Только они были не «разные», а «заразные». Как ты думаешь, чем мы заразили французов? — Не меньше чем насморком, — раздался еле слышный ответ. — Дэн! — Полина вскочила. — Наконец-то! — А лучше бы кишечной скорбью. Говорил Дионисий тихо и с трудом, но улыбался. — Дэн! Молодчина! Как мы за тебя волновались, — захлопотала девушка, поправила повязку, потрогала лоб, проверила пульс. — Ты лучше молчи пока. Пить хочешь? Дионисий кивнул. Напоив друга, Полина кинулась было за доктором. Но больной ловко поймал ее за руку — правда, тут же поморщился и отпустил. Движение отозвалось резкой болью в ране. — Поленька, — улыбка исчезла с его лица,— что со мной будет? Что они решили? Полина задумалась. — Никто, — выговорила она наконец, — никто не будет ничего решать за тебя. Ты человек и сам все решишь. В дверях ее остановили слова Дионисия: — Да, Полли. Католики тоже люди. Был бы человек хороший. Девушка шутливо погрозила ему кулаком и убежала. *** Станислав вошел в палату рано утром. Была его очередь. Вообще-то командир отряда был вовсе не обязан выполнять обязанности санитара при больном, но решил, что так будет лучше, так он чувствовал свою нужность. Постоянное ожидание и неизвестность нервировали сильнее всего. — Рад за тебя, — сказал он сдержанно. — Ты просто молодец, Кварт. Дионисий вздрогнул и отвернулся, закусив губы. — Я так и знал, — сказал он после паузы. — Вы мне теперь не верите. И я вам больше не нужен. — Дурак ты, Воронцов, — устало выдохнул Станислав. — Как думаешь, сидели бы мы тут с тобой безотлучно, если бы… — Я вам все расскажу. Вы поймете, почему я оказался с вами. — Нельзя. Будешь много говорить — хуже станет. — А вдруг я умру и вы никогда не узнаете всю правду? — Потом. — Нет, сейчас. Пожалуйста! *** — Я никогда не считал себя каким-то особенным, пусть я никогда не был ребенком. У меня было все, что есть у обычного человека. Дом, семья, учителя и уроки. Меня учили не только наукам, меня готовили к тому, чтобы стать человеком. Я ведь думал, что люблю его. Его — профессора, моего создателя. Я называл его отцом. А он много раз рассказывал, как хочет, чтобы я поступил в университет, выбрал себе дело по душе, взрослел и совершал хорошие дела. И я, наивный дурак, думал, что все это правда. Но однажды мне дали понять, кто я есть на самом деле. Слуга. Говорящая кукла. Вещь, которую можно продать, подарить, проиграть в карты. Мой новый хозяин, Максимилиан Уайтер, был совсем не похож на профессора. Он сразу же указал мне на мое место. «Будешь слушаться меня, понял, чучело? Кадавр, труп ходячий. Или сдам тебя властям как незаконно выращенную нежить. Пусть тебя осиновым колом прикончат». Я вырос, думая, что должен служить людям. И если мой новый хозяин говорит мне, что и как я должен делать, я не могу его ослушаться. Кто я такой? Вещь, кукла. Вне закона, без имени и без документов. Хуже крепостного. Дом его был в Санкт-Петербурге, но он постоянно был в разъездах по всяким делам. Среди его знакомых были разные люди, от министров до портовых грузчиков. Агенты, осведомители, торговые партнеры. Я не вникал в его дела. Мне было сказано — служи, и я служил. Был его лакеем, денщиком, официантом, мальчиком на побегушках. Обычно он брал с собой в дорогу нас троих. Кучера Чарльза, меня и молодого телохранителя. Его звали Дионисий Воронцов. Странное дело, мы были похожи как братья. Я думаю, именно поэтому Уайтер среди всех созданий профессора Гибульского выбрал именно меня. Я слышу гораздо лучше людей, иногда они что-то бормочут себе под нос или говорят сами с собой, думая, что одни в комнате или в доме. Но я слышал, как Дионисий Воронцов называет Уайтера проклятым шпионом. А Уайтер тихо говорит Чарльзу: «Этот чертов подпоручик приставлен ко мне, как хвост к лисе. Убил бы поганца, но пока нельзя. Я должен быть вне подозрений». Поэтому всю свою злость хозяин вымещал на мне. Имя свое я почти сразу забыл. Теперь я был тварь, падаль, мразь, упырь, дерьмо ходячее, ну и еще дюжина таких же приятных названий. Я помнил его слова о том, что опыты Гибульского стоило бы применить для создания армии идеальных солдат, которые слепо повинуются приказу, идут убивать, не чувствуя страха и боли, не боятся ни за свою жизнь, ни за чужую. И при этом сильны, неуязвимы, и уничтожить их почти невозможно. Для начала ему надо было проверить, так ли я был хорош, как расписывал ему пьяный Гибульский. И он проверял, как мог. Ножом, пистолетом, непотушенной сигарой. Да и просто кулаком. Голос Кварта дрогнул. Станислав молчал, стиснув зубы. Вот откуда эти шрамы, вспомнил он Венькины слова, после того, как тот увидел подпоручика в бане. — Потом он заставлял меня драться. С собой, с Чарльзом. Чарльз был похож на медведя. Здоровый бородатый мужик, кулачищи — как бочонки, не знал бы, что он англичанин, принял бы за цыгана на ярмарке. С какими-то гостями — пьяными офицерами, бродягами и проходимцами, которые толпами ходили к нему пить и играть в карты. И все время подначивал: «Ну, давай! Давай убей его! Ты же можешь! Убей, и я озолочу тебя!» Убивать я не хотел. Тогда бы я точно стал его полной собственностью, повязанный кровью и нечистой совестью. Поэтому я никогда не добивал противников. Уж лучше они меня… На мне ведь все быстро заживает… Кварт горько усмехнулся и попросил: — Можно воды, пожалуйста? Станислав выполнил просьбу и тихо предложил: — Отдохни. Как бы тебе хуже не стало. — Дайте мне выговориться. Или… я не достоин того, чтобы вы меня слушали? — Еще раз дурак, — усмехнулся Станислав. — Дурачок ты глупый. Сколько тебе лет? — Семь с половиной. — Оно и видно. Ладно, говори. Я слушаю. — Единственным, кто относился ко мне по-человечески, был Воронцов. Он сразу же отказался со мной драться, а заставлять его Уайтер не хотел. Когда хозяина не было дома, он приходил ко мне в комнату, разговаривал со мной как с равным. А если я отлеживался после очередного боя, заходил навестить, хотя бы просто поздороваться. Что-то рассказывал о своем детстве, о кадетском корпусе, о друзьях. Он был сирота, у него не было такого безоблачного детства, как у меня, но он был в сто раз счастливей. Я так ему завидовал тогда. У него была настоящая человеческая жизнь. И никто ему ее не дарил и не покупал. Он просто взял ее сам. Однажды я подумал: «У меня тоже будет моя собственная жизнь. Придет момент — и ничто меня не удержит. Кто придумал, что я должен вечно подчиняться этому скоту? Я все решу сам!» И когда настал этот момент… — голос Кварта становился все тише и слабее, он часто останавливался, чтобы перевести дыхание, но все говорил и говорил, словно боялся остаться наедине с тишиной. — Я никого не убивал, правда. Это был французский снаряд. Прямое попадание, три трупа. Я лишь воспользовался ситуацией и своим сходством с бедным Дионисием Воронцовым. В штабе Второй армии ничего не заподозрили, а те сведения, что я доставил, были такими ценными, что сам Багратион оставил меня при своей особе. Князь Петр Иваныч — хороший человек. Но я для него был солдат в войске. Шестеренка в часах. Еще один адъютант, еще один подпоручик. А вы… — голос Кварта стал наконец почти неслышным шепотом. — А потом доктор меня чаем поил в бане, расспрашивал. И смотрел так же, как тот, который был мне отцом когда-то. А Михалыч мне казачий джирид показывал. И Теодор с Поленькой… И вы, командир... — Кварт закрыл глаза и добавил еле слышно: — Прощайте. Я все-таки умру человеком, правда? Станислав сжал кулаки. Помолчал, но понял, что отвечать надо. Этого нельзя было не сказать. — Ты — человек, Дэн. Больше, чем мы сами, — ответил он с таким убеждением в голосе, что Кварт только улыбнулся, не открывая глаз. — Я вам верю, — прошелестел он, вытянулся на постели и затих. — Доктора! — закричал Станислав, в душе проклиная себя самыми распоследними словами. — Доктора сюда, быстро! *** — Умирать он вздумал, — ворчливо проговорил Вениамин, поднося к губам Дионисия кружку с травяным настоем. — А ну пей, проказник. И помалкивай. Не трать силы. Рыжий послушно выхлебал весь настой и заслужил поощрительный щелбан. — Вот так-то лучше. — Что это? — насторожился Дионисий, прислушиваясь. — Кони? Много. Сабли в ножнах лязгают. Что произошло, доктор? — Ничего, братец, плохого не произошло. Ахтырцы в Смоленск вернулись. Будем город оборонять! Оба помолчали. — Да, вот еще, Дионисий. Об одном тебя хочу попросить, дружок. Прости ты его. Он так раскаивается. Места себе не находит. Зайти проведать тебя боится. — Он меня предал. — Он же и спас! Прости, тебе же самому легче станет. — Я подумаю, — пробурчал Дионисий и отвернулся. — Вот же упрямец! — всплеснул руками доктор. — А я вот тебя за ухо! — Нет. Вы не станете. Вы добрый, — беззастенчиво польстил Дионисий, хитро улыбаясь. Вениамин был доволен. Пациент явно пошел на поправку. Дэн был счастлив. Он знал, что больше никогда не будет Квартом. *** Они встретились совершенно случайно. Давыдов летел стрелой с одного конца города на другой по какому-то делу и вдруг резко осадил коня. Привычная гусарская лошадь затанцевала на месте, но быстро успокоилась, когда уверенная рука хозяина похлопала ее по шее. — Стой, Алкид, стой, дружок. Петухов! Ты ли это? Что тут делаешь? — Я, Денис Васильевич! — подошел к всаднику Станислав.— Вот, болтаюсь, как цветок в проруби. Забыл про меня Петр Иваныч. — Ах, и правда, сейчас не до тебя. Мы вот тоже в резерве. Со дня на день основные силы супостатов подойдут. Наша пехота в предместья выдвигается, под старые крепостные стены. Там и будет бой. А нас пока бережет главнокомандующий. — А я… — начал Станислав. — А ты наведайся в штаб. Может, тебя временно обратно ко мне переподчинят. Попробуй! Извини, брат, некогда мне.— И Давыдов так резко рванул с места в галоп, что живо напомнил Станиславу одного знакомого кобайкера и его знаменитый старт «свечой». *** Станислав был, честно говоря, весьма озадачен. Новый приказ, полученный в штабе, оказался для него полной неожиданностью. Отряд ротмистра Петухова поступал в распоряжение главного доктора Смоленского военного госпиталя и должен был помочь в эвакуации оного и выводе его через Петербургское предместье на Смоленскую дорогу к Москве. Для этого ему придавались в команду несколько нижних чинов из Ахтырского полка и по возможности госпитальные санитары. Что же касается временно прикомандированных к летучему отряду штатских лиц и приравненных к ним иноземных граждан, с ними должно было поступить по его, командира отряда, разумению. Граф Сен-При вручил Станиславу для ознакомления листок, наскоро исчерканный рукой князя Багратиона, и тут же указал на дверь, мол, идите, исполняйте, и без вас хлопот хватает. Сначала грозный ротмистр решил разобраться со штатскими лицами. Оставив Дионисия в госпитале на попечении Вениамина, он решительным шагом направился к дому. В городе царила суматоха. Паники пока не было, но тревога и обреченность витали в воздухе. К северному Петербургскому предместью двигались беженцы. С остальных трех сторон Смоленск со вчерашнего дня уже был окружен. Утром начались первые атаки на южные предместья. Ахтырцы до сих пор находились в резерве. В этом бою всё должны были решить пехота и артиллерия. Первая линия русских пушек стояла у стен старой смоленской крепости, вторая — на правом берегу Днепра. Русская артиллерия молчала. Первыми открыли огонь французы. Отголоски канонады выгнали из домов последних оставшихся в городе жителей. По всему городу разносился людской гомон, скрип телег и ржание лошадей. Били в набат храмовые колокола. Оглядываясь вокруг, Станислав понимал, что поступить с непослушным отрядом следовало сурово и непреклонно. — Михалыч! — позвал он, подойдя к дому. Урядник немедленно материализовался рядом. — Михалыч, выручай. Захарки, мать его за ногу, с нами больше нет. Придется тебе хозяйством заняться. Собирай вещи, мы уезжаем. Во двор немедленно высыпало все население. — Куда это мы без Дионисия уезжаем? — тут же поинтересовался Теодор. — Именно ты, дорогой князь, никуда не уезжаешь. А вот барышни и господа иностранцы… Прошу помочь Михалычу в сборе вещей — и до свидания. Остаются Теодор, урядник Михайлов и я, — пояснил Станислав. — Остальные эвакуируются. Держитесь при штабе, там и найдем друг друга. «Штатские» переглянулись и загомонили, громко и все разом, на разных языках, но одинаково возмущенно. — Стоп, — прервал дискуссию командир. — Кто не выполняет моих приказов — тот не член отряда. Ясно? Мне как ротмистру в обозе положена всего одна телега, поэтому берем только самое необходимое. Старшим назначаю… — Мы никуда не поедем без вас и Дэна, — заявила княжна Полина, бледная, но решительная. — Ах так? — Да, вот так! Станислав, разозлившись не на шутку, выхватил из ножен саблю и рявкнул: — Р-расстреляю! Потом сообразил, что сабля в этом деле не поможет, и нервно, с третьей попытки, запихнул ее обратно. Княжна смело, как человек, уверенный в своей правоте, заявила: — А расстреливайте, Станислав Федотович. Я даже нашим расстрелом покомандую. Ребята, становись! — И она встала по стойке «смирно» на правый фланг. Рядом с ней тут же вытянулся Росаль. Подошла, застенчиво улыбаясь, Джилл. Рядом пристроились Франк и Винсент, попутно не переставая тихо переговариваться на смеси английского, итальянского и французского языков. На командира уставились семь пар глаз. Доверчивых и дерзких одновременно. Требовательных и смелых. Настороженных и ожидающих. У Станислава что-то кольнуло в сердце. Как не вовремя! Зачем они все доверились ему? Чего ждут от него? Что он теперь должен сделать? Повести их за собой в полную неизвестность или прогнать с глаз долой, но тем самым наверняка спасти? — Господи, да за что же вы все свалились на мою седую голову? — тихо проговорил он сквозь стиснутые зубы. — Да как же вы не поймете, что я за вас всех в ответе? Хватит дурачиться. Я не собираюсь вас бросать. Я эвакуируюсь вместе с госпиталем и найду вас при первой же возможности. — Правда? — спросила Полина. — Конечно правда. А те, кто не верит или хочет все делать по-своему, могут быть свободны. Вопросы есть?.. Вопросов нет. А теперь продолжу с того места, на котором меня бессовестно прервали. Старшим назначаю лейтенанта Росаля. — Слушаюсь, командир, — отозвался Росаль. — Отлично. Теодор, со мной в госпиталь, быстро. Михалыч, закончишь здесь — тоже подъезжай. Долго прощаться не будем — надеюсь, скоро встретимся. Через несколько минут кони уже несли их на выполнение нового приказа.