Unless

После Рождества, в этом году оказавшегося для меня действительно волшебным, мы решили, что я на правах невесты (как же странно это звучит) переезжаю из особняка в эту маленькую, но такую уютную квартирку. Мстителям я объявила, что решила на время отдохнуть от Башни и дать остальным её обитателям отдохнуть от меня. Правда, весь спектакль был исключительно для Роуди, который ко всеобщему удивлению до сих пор ничего не подозревал. Или делал вид, что не подозревает. Я удивлялась этому больше всех, потому что как можно ничего не заподозрить, глядя на Стива, светившегося будто лампочка Ильича, и меня, красневшую и подчёркнуто высокомерно отворачивающуюся от многочисленных насмешливо-понимающих взглядов? Другого объяснения, кроме как «удача на нашей стороне», ни я, ни Стив не придумали. Мои главные сообщники во всех проделках, они же мои закадычные друзья, Наташа, Ванда и Пьетро, напали на меня с горящими от любопытства глазами, едва я осталась одна. Хорошо хоть, что по одному — их совместного напора я бы точно не выдержала. Если реакция прекрасной половины Мстителей была мне более чем понятна, — даже сильные мира сего мечтают о личном счастье, — то Пьетро меня крайне озадачил. Он затребовал показать кольцо, отловив меня в коридоре и этой просьбой вызвав стойкое желание сделать Ванде, не умеющей хранить тайны от брата, какую-нибудь гадость, не спеша повертел его в руках и одобрительно хмыкнул. — Везёт тебе, Кайли. — А то, — толком ничего не понимая, согласилась я. Пьетро улыбнулся и умчался, оставив меня в полном замешательстве. После этого я раз за разом изучала кольцо, гадая, что же в нём такого увидел Пьетро, но, так ничего и не разглядев, решила при первом удобном случае спросить у своего жениха (никогда к этому не привыкну). Мой отъезд приняли так, как будто Рождество наступило второй раз, и единогласно предложили помочь со сбором вещей. Я бы обиделась, если бы не понимала, что немного спокойствия в жизни никому не помешает. К тому же, большую часть дня я буду проводить в Башне или на базе, так что скучать им всё равно не придётся. Отцу я о своём переезде ничего не говорила. Я вообще ему мало что рассказывала в последнее время, и это оставляло тяжёлый осадок. Мне казалось, что этим я его предаю — за эти полгода он столько для меня сделал, а я постоянно ему лгу. «Башня стоит и даже не шатается. Мстители время от времени летают на задания, меня с собой не берут. Щ.И.Т. процветает. Мне скучно,» — что-то подобное я отвечала каждый раз. Тони верил всему, кроме того, что касалось Башни, и угрожал лично приехать проверять. Надо было тогда прислушаться… Одной из причин, вернее, одной из главных причин, по которой я ничего не говорила, было то, что я просто не знала, как сказать. Это был определённо не телефонный разговор, а ни я в Калифорнию, ни отец в Нью-Йорк пока не собирались. Рождественский подарок, миниатюрную, с мужскую ладонь, но вполне боеспособную модель Железного Человека, стоившую мне немалых нервов и трудов, я отправила почтой с запасом времени до самого Рождества, чтобы он пришёл точно в Сочельник. Ответный подарок, несмотря на мою просьбу ничего мне не дарить, пришёл через день после праздника. Хотя, если судить по этикетке, пришёл он ещё рождественским утром, но мне оказалось несколько не до него. В небольшой красной коробочке, перевязанной золотой ленточкой, (я невольно провела ассоциацию с расцветкой костюма Железного Человека) обнаружилась серебряная подвеска на тонкой длинной цепочке невероятно искусной работы, состоящая из прозрачного кристалла и державших его серебряных веточек. Решив даже не думать о её цене, наверняка заоблачной, я по очереди восхищалась удивительно подходившими друг к другу подарками от двух самых дорогих мне людей. И, наверное, восхищалась бы ещё долго, если бы Стив, с улыбкой наблюдавший за мной, не обратил моё внимание на фотографию, которую я не заметила на дне коробочки. Двух человек, на ней запечатлённых, я узнала бы даже будучи слепой, глухой и немой. Мама — ей здесь примерно столько же, сколько сейчас мне — сидит на каком-то подоконнике, улыбается, прикрыв глаза. Тони, молодой и такой незнакомо-счастливый, стоит рядом с ней, наклонившись и целуя её в щёку. Фото старое, немного смазанное, немного засвеченное, (фотографировали против света, отстранённо заметил фотограф-любитель во мне), но сколько передаёт эмоций. Стив, рассматривающий фотографию из-за моего плеча, тогда долго молчал, потом вытащил её из моих судорожно сжатых пальцев, взял со стола полузабытую подвеску и надел мне на шею, тем самым выведя меня из счастливо-печальной прострации. Зря я вспомнила об этом. Вновь накатило давящее чувство вины, бесцеремонно вытесняющее все остальные. По горькому опыту я знала, что есть два способа от него избавиться: первый был менее болезненным, но помогал лишь на краткое время, второй — весьма болезненный, но перманентный. Первым способом был Стив — достаточно было просто находиться рядом с ним. Второй способ заключался в открытии отцу правды. Требовалась вся моя храбрость, всё моё мужество, чтобы сделать правильный выбор, но я всегда признавала, что я трусиха. Поэтому, наверное, даже хорошо, что всё решил случай. Мстители умчались на задание вчера вечером и пообещали вернуться на следующий день, бросив меня в особняке скучать, подлизываться к Вижну, до сих пор стойко выполнявшему наказ Тони не подпускать меня к себе на расстояние вытянутой Башни, и лениво играть в карты с Пьетро, которого в этот раз оставили со мной в надежде, что под его присмотром я не разнесу особняк и им будет куда вернуться после миссии. Меня повеселила эта удивительная наивность, — обычно Башня страдала больше всего как раз от нашего взрывного в всех смыслах дуэта, — но я не успела даже толком придумать новое безобразие, когда наткнулась на спокойную улыбку Стива. Виновато-ободряюще улыбнувшись ему в ответ одними глазами, я честно пообещала всем ничего не громить, дождалась, пока квинджет взлетит и исчезнет за облаками и вернулась к Вижну, Пьетро и картам. У меня было нехорошее предчувствие касательно этой миссии, и шутила я чисто по привычке, но кому-то в этом признаться было стыдно. Глупость, ребячество. Я уговаривала себя, что всё это ерунда, что мне просто не хочется вновь оставаться коротать время в Башне, но интуиция била тревогу и вопила что есть мочи, чтобы я никуда никого не пускала. Голос разума пытался перекричать голос чувств. Голос чувств пытался перекричать голос разума. В итоге, во всеуслышание заявив, что это просто невозможно и встретив два непонимающих взгляда, я ушла в свою спальню, упала на кровать, подумала, что ни за что не усну с такой кашей в голове, и мгновенно отключилась. На следующий день с окончанием весьма красочного выпуска новостей с Мстителями в главной роли закончилась и моя волшебная романтичная сказка. Я нервно крутила в руках своё обручальное кольцо, висевшее на цепочке у меня на шее, дабы укрыть его от лишних глаз, металась по Башне в компании сверх меры мрачного Пьетро, а когда мы оба решили, что устали, завалились на диван в гостиной. Переживали мы по разным причинам, — он из-за сестры, я из-за ситуации в целом, — но совместно это было как-то легче вынести. Мы услышали знакомый шум приземляющегося квинджета, когда ожидание уже стало почти невыносимым, и рванули к нему. Вернее, рванул Пьетро, а я всё взвесила и решила подождать здесь. Не то, чтобы мне было лень — просто в этот раз, при таких обстоятельствах, мне не очень хотелось напоминать кому-то о наших отношениях с Капитаном Америка. Я обернулась на звук знакомых шагов — и сразу же тоскливо защемило сердце. Голубые глаза столь любимого мной человека смотрели куда-то сквозь меня подчёркнуто безразлично, будто поддёрнутые тончайшей корочкой льда, но кому, как не мне, знать, что скрывается за этой равнодушной маской? Тебе больно. Ты винишь себя чуть ли не во всех смертных грехах. Меня всегда удивляла эта его странная привычка, не приносившая никому ничего хорошего, — взваливать на себя ответственность за все свои и чужие ошибки. И ведь никак ему не докажешь, что мир вокруг него не вертится. В упрямстве, когда это ему требовалось, он шёл вровень со мной или Тони. Он устало улыбнулся, хотя улыбка получилась совсем безжизненной, и подошёл ко мне. Я постаралась улыбнуться в ответ, взяла его за руку, и этого прикосновения хватило, чтобы лёд растаял, позволяя мне убедиться в собственной правоте. «Это ещё не конец света, всё будет хорошо,» — хотелось сказать мне. Я молчала. В нашей жизни и так было слишком много лжи, чтобы добавлять туда эту, самую очевидную. Нам всем придётся признать, что больше ничего не будет, как прежде, — вряд ли Мстителям спустят с рук такое происшествие. Капитан Америка крепко сжал мою руку, а я глубоко вздохнула, чувствуя, как отогреваются мои холодные подрагивающие пальцы, как немного полегчал камень на душе… И вздрогнула, когда за спиной раздался голос отца, сквозь обманчивое спокойствие которого явственно прорывался гнев. — Я не помешаю? Стив медленно открыл глаза, с удивительным спокойствием глядя на меня, но руку мою не отпустил. Мы оба понимали — сейчас или никогда. Пристальный и недоверчивый, как будто не узнающий взгляд тёмных глаз говорил куда больше слов и ранил куда больнее. Мы с Тони были слишком похожи, и я знала — под гневом кроется обида и непонимание. Мне не хотелось верить в происходящее. Хотелось проснуться, как от дурного сна. Хотелось привычно подколоть отца, перекинуться язвительными шпильками с Наташей, учинить какой-нибудь разгром напару с близнецами, а потом утащить Стива на очередную, полную впечатлений прогулку. Хотелось пропадать в мастерской, возмущаться всем и каждому на объёмы работы, которую на меня скидывает Щ.И.Т. и большими глотками пить пьянящее не хуже алкоголя счастье. Все эти мысли причиняли боль и безнадёжно тонули в водовороте чувств. Молчание всё длилось и длилось, но никто из нас не спешил его прерывать. Взгляд тёмных глаз переместился на наши сцепленные руки, (я от волнения сжимала пальцы до побелевших костяшек, но Стив, кажется, этого даже не чувствовал), а потом вдруг метнулся обратно, остановившись на уровне моих ключиц. Я запоздало вспомнила, что в процессе наших с Пьетро метаний по Башне цепочка с кольцом выскочила из-под ворота, а заправить её обратно я забыла. Тони вдруг рванулся вперёд, остановившись буквально в нескольких дюймах от дивана, на котором я сидела, но глядя поверх меня, на Стива. — Не говори мне, Роджерс, что ты спишь с моей дочерью, — он говорил совсем тихо, но меня от этого голоса бросило в дрожь. Если бы кто-то так заговорил со мной, я бы начала серьёзно опасаться за свою жизнь. Стив коротко взглянул на меня, усмехнулся как-то мрачно и незнакомо, заставив меня невольно отшатнуться, и ответил: — Я сопротивлялся до последнего. Тони дёрнулся, как от удара, развернулся и неровной походкой двинулся к двери, так и не посмотрев на меня. — Я хотела рассказать, но не знала, как, — негромко произнесла я ему в спину, но голос сорвался, и окончание фразы пришлось повторить дважды. — Честно, Кайли, — на смену гневу пришла усталость, а я впервые заметила хорошо замаскированные тёмные круги под глазами отца и многочисленные морщинки, когда он обернулся, и подумала, что он уже совсем не так молод, как все привыкли думать. Тони оборачивается и во всё уменьшающейся щели между дверью и косяком видит, как Капитан Америка тяжело опускается на пол перед его, Старка, дочерью и бессильно утыкается лицом в её колени. Кайли успокаивающе гладит его по светлым волосам, как обиженного ребёнка, хотя сама, кажется, вот-вот сорвётся. Дверь захлопывается. После того, как дверь за Тони закрылась, я поспешно вытерла рукавом кофты навернувшиеся вдруг слёзы, чувствуя, как неожиданно легче стало дышать, и спросила негромко: — Всё, что не делается, к лучшему? — Не знаю, — глухо ответил Стив, не поднимая головы. — Прости. — Извиняться тебе не передо мной надо. Стив вскинул голову, а я невольно улыбнулась, глядя на его растерянно-недовольное лицо. Посреди ночи, понимая, что всё равно не смогу заснуть, я набралась смелости заглянуть в отцовскую лабораторию, зная, что найду там её хозяина. Тони стоял ко мне спиной и вполголоса ругался с очередным изобретением, наотрез отказывающимся работать. Я некоторое время прислушивалась к его неубедительно-обыденному голосу, смотрела на его широкие напряжённые плечи, которые он время от времени раздражённо разминал, как будто у него сводило мышцы, и никак не ожидала холодного: — Заходи, раз пришла. Я подошла к нему, забрала прибор, который он беспричинно мучил, парой простых поправок заставила работать и, искоса посмотрев на отца, неслышно вздохнула. Тони не смотрел ни на прибор, ни на меня, и молчал. Ждал, что, раз я сама пришла, то я сама и заговорю. Мне это тоже было известно, но я никуда не спешила. Медленно обвела взглядом лабораторию — здесь я бывала редко, потому что после первого же взрыва мне выделили собственную, и сейчас оглядывалась с интересом. Запчасти, инструменты, экраны, столы, какие-то бумаги, слегка невписывающиеся в общую высокотехнологичную картину, и немало поразивший меня миниатюрный Железный Человек, тот самый, которого я подарила отцу на Рождество. Никогда не думала, что Тони Старк будет хоть немного дорожить подобными вещами. Мне казалось, мой подарок будет в лучшем случае пылиться где-то среди беспорядка в домашней мастерской отца в Калифорнии. Я улыбнулась. Видимо, не все ещё потеряно. — Ты разочарован во мне? Тони вздохнул и тяжело посмотрел на меня. — Ты моё лучшее творение, Кайли, как я могу в тебе разочароваться? Я просто не могу понять, почему ты не рассказала. Я отвела взгляд. Слова и ранили, и согревали одновременно. — Потому что знала, как ты отреагируешь. Ты бы посадил меня под домашний арест, поругался со Стивом, запретив ему подходить ко мне на расстояние меньше мили, и максимально долго не разговаривал бы с нами обоими. Тони сощурился, старательно сохраняя безразличное выражение лица, но я заметила, как дёрнулись уголки его губ, намереваясь превратиться в улыбку. — Что мешает мне сделать это сейчас? Я улыбнулась одними глазами и пожала плечами. — Это уже ни его, ни меня не остановит. Тони так знакомо и привычно покачал головой, с горечью улыбнулся и вдруг с удивительной осторожностью погладил меня по голове. — Ты правда его любишь? Перед глазами пронеслись воспоминания: наши посиделки на крыше, бесчисленные прогулки по Нью-Йорку и не только, миссии, серьёзность которых щедро разбавлялась моими язвительными комментариями, за которые меня потом долго и однообразно отчитывали все, кому не лень, и длинные бессонные ночи в маленькой квартирке. — Конечно. Он вытянул из-за моего ворота цепочку с кольцом, повертел в пальцах, почему-то присмотрелся внимательнее и недовольно хмыкнул. — Что вы все видите в нём такого, чего не вижу я? — Безнадёжно спросила я прежде, чем успела обдумать вопрос. А когда спохватилась, было уже поздно. Отец выпустил из рук цепочку, угрожающе-спокойно произнёс: — Кто ещё об этом знает? Я растерянно почесала кончик носа и улыбнулась. Эту виноватую улыбку прекрасно знала вся Башня, потому что после неё обычно случалась какая-то жуткая жуть. Ну что ж, сказал «А», говори и «Б». — Почти все. Пьетро, Ванда, Наташа, Вижн, Клинт и Сэм. Решив, что Пеппер сейчас всё равно вне зоны доступа, а значит и утайка информации о её осведомлённости за ложь считаться не будет. Пока. Судя по разгорающемуся в глубине карих глаз Тони огню, мне лучше немедленно предпринять какие-нибудь шаги. Например, большие и в противоположную сторону. Убегая по первому попавшемуся коридору и слыша позади гневные обещания скинуть меня вместе с вышеперечисленной компанией с крыши Башни, я не выдержала и рассмеялась. Как я, оказывается, по этому скучала! Едва не сбив с ног сонного Пьетро, («Кайли, ты с ума сошла?! Середина ночи!») я выразительно указала на показавшегося из-за поворота взъерошенного Тони, на что мой дорогой друг привычно — сколько раз мы с ним вдвоём драпали с места свершения наших общих пакостей, — подхватил меня на руки и рванул прочь. Остановившись возле моей комнаты, он поставил меня на пол и, коротко бросив кому-то — впрочем, несложно догадаться, кому, — «получите-распишитесь», отправился спать. Наверное, даже в глубокой ночной темноте Башни было заметно мою сияющую улыбку, которой я наградила своего жениха, проводившего Пьетро задумчивым взглядом. — Я так понимаю, всё в порядке? — Естественно. Практически в тот же момент Башню прилично тряхнуло от взрыва парой этажей ниже, и совсем близко раздался душераздирающий крик отца: — КАЙЛИ!