Пляска на пепелище

Брат теперь нечасто захаживал сюда, словно тень отца до сих пор жила в этой зале. Эйерис долго и омерзительно болел перед тем, как испустить свой последний вздох, но смерть встретил достойно короля — в праздничных одеждах и золоченом венце на седой голове, взгромоздив старые кости на Железный Трон. Пятнадцать лет минули быстрее, чем день. Теперь Рейегар правил страной с Драконьего Камня, а он, Визерис, остался здесь, наделенный лишь одной только властью приходить к месту, где не стало отца, и глазеть на драконьи останки. Принц осторожно провел по костяному шипастому гребню между ноздрей дракона, будто здороваясь со старым другом. В его череп он мог войти во весь рост, да при том не один. А по шее скалящегося рядом огромного зверя целый день пришлось бы спускаться, как по ступеням… Сколько Таргариенов до него желало пробудить новых драконов? Очевидно, столько же потерпело неудачу. Ребенком Визерис, если и мечтал оседлать такого, то было это очень давно. В своих грезах мальчик поднимался на чудище размера еще большего, чем Балерион Черный Ужас. Семь Королевств, будь за ним драконы, и не взглянули бы на Рейегара — к чему добрый король, если есть драконовластный? Огонь пожирал бы непокорных семьями, домами, селениями… — У дракона три головы, — заявила Рейенис, когда, ссорясь с ней, Визерис обмолвился об этой честолюбивой мечте. — Ты глупый хорек, но я не прочь сделаться одной из них. Визерис поморщился, памятуя о дальнейшей их перепалке: — От тебя воняет Дорном. В твоем братце кровь и то будет почище. — Хорошо, что ты думаешь о нем, дядя, потому что Дейенерис слишком хороша для тебя. И она не забыла его дерзости по сей день — Визерис знал это, потому что принцесса никогда ничего не отпускала. Рейенис вела себя странно с ним. Порой ластилась, как кошка, а бывало становилась настоящей бестией. Ей словно бы нравилось играть с ним в ловушки в то время, когда сам Визерис не терпел всего, что было недоступно ему. Обе они играли, острая, как копье, Рейенис и глупая Дени, куксившаяся от одного присутствия брата рядом с нею и оттаивающая в тот миг, когда взгляд бастарда Сноу обращается к ней. Будто и правда полагала себя выше него. У Визериса руки чесались порой закатить ей пощечину-другую за это, но снова отвечать перед разочарованным взором Рейегара желанием он не горел. — Нашего отца убило безумие, Визерис, — неизменно заканчивал король, что бы младший не сотворил. Отчего-то «отец» в его устах всегда звучало как оскорбление, и Визерис против воли начинал злиться. — Она сама виновата. Она напросилась. Она убила нашу мать! — выговаривал он и, запрокинув голову к высокому сидению, с родившимся вдруг отчаянием искал правосудия в точеном лице брата. Будто он многого хотел. Только того, чтобы маленькая сука плакала, ревела чистыми, как хрусталь, слезами, отдавая ему себя. Но мечта его пахла иначе — ни снегом, ни листьями мяты, ни нежным до судорог ландышем. Закрывая глаза и украдкой касаясь себя в сумраке своих покоев, он видел другое. Чувствовал по-другому. Его мутило, колотило, будто в лихорадке, от этого запаха — роз и красных апельсинов. Так пахла опасность и власть. Испеченный в крови и солнце Дорн и ее кожа. Визерис остановился у ступеней, восходящих к Железному Трону. Драконы сверлили его спину пустыми глазницами. Шаг, другой… Рейегар просто слабак, если это нисколько не трогает его. Следующий вдох замер между губами, когда Визерис любовно проследил заточенную кверху пику, доводя пальцем до острия. Ее запах ударил в солнечное сплетение. А его согнуло пополам, скрючило так, что попросту подняться сделалось за гранью возможности, — от вдохов одного с нею воздуха, голоса, которым невозможная дрянь отпускала насмешки, не понимая, что с ним не так, от того, как легко он снова оказался в ловушке — зажатый между липучим жаром ее тела и некогда отцовским троном. — Какой стыд… Я застукала вас с вашей железной любовницей, мой принц? Боль резко пронзила ладонь, и капли чистейшей валирийской крови оросили светлое одеяние, трон и ступени. Визерис стиснул кулак, глядя, как вздуваются на нем вены, и алые змеи ползут на запястье. Отец постоянно ранился о лезвия и шипы своего королевского сидения, потому в народе говаривали, будто Железный Трон отвергает его, и долго Эйерису на нем не усидеть. В этот самый миг Визерис склонен был думать, что иных виновников тому нет, кроме наглой девчонки за его спиной. Рейенис все продолжала разглагольствовать, так звонко, будто нарочно звала сюда побольше люда: — Он похуже девок с Блошиного Конца, твой трон. Сколько высокородных задниц, вроде твоей, ему пришлось услаждать с тех пор, как Эйегон Завоеватель… — Отойди. А ведь ей и правда ничего не стоило простоять так добрых пару часов, а то и дольше. Острый подбородок потерся о его шею, в дыхании слышалось что-то терпкое. Мысль о том, что это вино, крепко не понравилась принцу. — Ты оглохла?! — она не позволяла так с собой говорить, а он только что переступил запретную черту. Смех резанул по ушам, обжег, как огонь, если чересчур близко поднести руку к танцующим языкам. Рейенис села на ступени подле трона, поджав под себя ноги, прокляла снизу вверх черными глазами. — Эг, когда не заглядывает тебе в рот, велит мне держаться от тебя подальше, и отец, против обыкновения, с ним не поспорил бы. А я думаю, что ты всего лишь озлобленный щенок, бросающийся на руку, которая его ласкает. — Твоя ласковая рука тянется, чтобы задушить меня. — Всего лишь хочет унять у тебя кровь. Он опустился рядом с нею на холодный мрамор, хоть и полагал, что сидеть должен несколько выше. По праву, данному ему богами. Рейенис обернула его руку красно-оранжевым шелковым платком и непонятно, совершенно бесцветно улыбнулась, сжимая ее в своей. — Странное время, верно? Все спешат, суетятся, а, между тем, под ногами у них ничего — пепелище, — она любила подобные разговоры, не имеющие ни начала, ни конца, словно мысль ее протекала далеко за гранью чего бы то ни было. Когда на принцессу находило это настроение, следовало только слушать ее порой сбивчивую, путанную речь, не торопя. Задумчивая морщинка пролегла меж ее бровей и тут же изгладилась. Она металась и потому пришла, понял Визерис, сегодня он нужен ей, Рейенис искала его, потому что желала услышать от него ответ. — В последнее время отец стал часто писать ко мне. Чаще, чем мог бы заговорить с глазу на глаз. Не было нужды уточнять, чем именно Рейегар беспокоил свою старшую дочь. — Снова Эг? — Да. Но… не только. Вернее… Я вижу холод в его словах, Визерис. Словно брат более не то, что занимает его, — видно, это и вправду долго волновало ее мысли. Визерис ощутил неприятную горечь вины от несказанного: он догадывался и притом давно о некой перемене во взглядах короля. — И что же занимает твоего родителя теперь? — и на свой вопрос у него, пожалуй, был ответ. Ей однако удалось удивить его в некоторой степени: — Я, — что вполне ожидаемо. — И Джон Сноу. Визерис презрительно скривился, даже имя этого бастарда звучало как ругательство, не говоря уже об интересе к нему Рейегара. Так повелось самого детства: Визерису едва исполнилось семь, когда его брат, в ту пору еще принц, привез с войны крошечный сверток, из которого только и виднелись, что северные серые, как грязные ледышки, глаза, и он сразу же понял — добра ждать не придется. Отец посмеялся тогда, сдвинув одеяла с лица младенца; принц уже тогда знал, что он тоже смотрел на глаза. — Грязная кровь, как и во всех твоих щенках. Древняя Валирия вымрет по твоей вине, помяни мое слово, мальчик. Грязный. От Сноу всегда воняло севером, поднявшим знамена против Таргариенов. — Почему шавка-мамаша, от которой ты прижил своего щенка, не забрала его себе? — спросил однажды Визерис, уже после смерти Эйериса. Будь отец жив, Рейегар не посмел бы даже замахнуться на него. Визерис никогда не видел брата злее, чем в тот первый и последний раз, когда Рейегар ударил его. Должно быть, он и правда любил свою северянку, раз так и не смирился с тем, что ее не стало. — Мне не хватает фантазии представить, на что может быть годен Сноу, даже по меркам твоего отца, — заметил он Рейенис. Та немного помолчала, обдумывая его слова. — Очевидно, у него самого более, чем хватает — отец всегда благоволил ему. Я боюсь, Визерис, — сказала она вдруг. — Он ничего толком не говорит, но я ведь не дура! Если пойдет так, как пойдет, не ровен час из бастарда Сноу сделается Таргариеном и усядется на троне, а я буду подле него! Он ощутил, как пальцы невольно сжимаются в кулак. Сноу и его Рейенис — одна плоть, одно сердце, одна душа. Смердящий Рейегаров ублюдок произнесет обеты у алтаря, а после назовет своей уже на брачном ложе. Заберет то, что по праву крови принадлежит ему, Визерису, — ее невинность. Чудище, дремавшее в груди под звуки ее голоса, поднимало голову, скалясь. Оно рождено ненавистью, и по венам у него струится безумие. То, что всегда висело над принцем, засыпая и вновь пробуждаясь — проклятье, переданное Эйерисом вместе с величием Древней Валирии, он носил его с достоинством, как не сумел Рейегар и никогда не научилась бы сестрица. — Что еще сказал Рейегар?! — встряхнул ее за плечи так, сильно, что самого отрезвило. Он заметил слезы в глубине глаз принцессы. У Визериса руки дрожали до того, что пришлось с силой вцепиться в нее, оставляя по темной отметине от каждого пальца на смуглой коже. Не сразу понял, что эта непрошенная влага, проблеск слабости на лице девушки — его работа. А после, когда осознание вгрызлось в подкорку, было уже поздно. Ей больно, она едва ли не плакала, и только Визерису решать, когда этому закончиться. Сейчас он был ее богом — отцом, кузнецом, неведомым; иной правды не было и быть не могло. Он — дракон, и ей волей-неволей приходится подчиниться его власти. — Отвечай!!! Или хочешь разбудить дракона? — после этих слов у Дени начинали дрожать губы, и глаза становились на мокром месте. Сестра, не сознавая того, всегда делала, как желал Визерис. Рейенис поступала с точностью до наоборот. — Не стращай тем, чего не имеешь, — улыбнулась нежнее, чем сумела бы сама Дева. Губы принцессы оказались на вкус, как какие-то дорнийские специи. Визерис иначе представлял себе поцелуй. Правду говоря, он ни разу не целовал женщину. Девкам в борделях хватало золотого за работу, а целовать их грязные продажные рты не пристало дракону. Она не невинна, ревностно подумалось Визерису, когда ловкий влажный язычок раздвинул его губы, играясь, лаская. Делала ли она подобное с Фаулерами, наглым образом обхаживавшими ее аж с их последней поездки в Дорн около шести лун назад? И кто стал первым, да и когда, если принцесса, отстающая в возрасте на каких-то три года, росла у него на глазах? Рейенис отстранилась с тихим мокрым звуком, не дождавшись его ответа. Промокнула повлажневшие губы тыльной стороной ладони, Визерис с тайным довольством заметил на ней кровь. — Ну, что, мне удалось приручить дракона? — спросила она со смехом и погладила его по серебристым волосам. — Задай этот вопрос бастарду. Рени поджала губы, явно расстроенная, но Визерис не понял, чем именно. Следы его неосторожности, готовые вот-вот потемнеть и сделаться заметными, горели на тонких руках, мелкая ссадина от укуса все еще кровоточила. Рейегару, если возвратится ранее срока, это не понравится, а Красному Змею тем более. — Прости меня, — выдавил принц с неохотой. Маленькая ладонь опустилась ему на шею у чувствительной границы с волосами. — Драконы не просят, — сказала Рейенис без улыбки, но и не гневаясь. — Я хотела, чтобы ты прочел. Оно было последним. Она вынула из выреза платья пергамент, исписанный стремительным почерком Рейегара. Судя по размягчившимся краям и сальным пятнам от свечи, письмо перечитывали не один раз. Моя маленькая девочка, В Вестеросе ныне не спокойно, и мой долг, в первую очередь, не утаивать от тебя ничего. До меня дошло известие, что Робб Старк отделился от делегации северян и разбойничьими тропами приближается к Королевской Гавани. Не думаю, что здесь замешана некая тайна, но я хочу, чтобы ты была внимательна к нему. Мальчик вылитый Талли, но внутри он остается Старком, как и его отец, поднявший знамена против нашей семьи. Я не прошу от тебя дружбы с ним, с этим справится твой брат Джон. Приглядись: дети — зеркало их родителей, а я желаю знать о намерениях Старков более, чем они будут готовы рассказать. Не думай, что это надолго, со дня на день я сам прибуду в столицу. Боюсь в который раз не узнать всех вас — за месяц многое может поменяться, ты согласна? Всегда люблю и верю в твое благоразумие, твой отец. — Старк здесь? — проронил Визерис, дочитав последние строки. Какая ирония, отцы обыкновенно потворствуют сыновьям, а его брат души не чает в своей интриганке-дочурке. Рейенис со значением фыркнула. — Ты, должно быть, принял его за очередного оруженосца — выскочка, что ходит за Сноу. Не больно-то он и прячется. Если бы Визерис смотрел на каждого, кто ошивается рядом со Сноу, он лишился бы глаз и потерял всяческое терпение. — А ты о нем невысокого мнения, милая племянница? — Ни в коем случае. Всего лишь заметила одну загвоздку, которая помешает мне сойтись с ним короче и выполнить отцовский наказ. — И что это? — не то чтобы ему было любопытно, но это лучше, чем ссориться с ней — обсуждать возможного мятежника. Принцесса хихикнула, как маленькая девочка. — Женщины его не волнуют. Какая новость… Раньше в Красном Замке было двое извращенцев, теперь станет трое. Визерис поморщился. — Твой брат и этот разряженный идиот Ренли будут в восторге. — Только после того, как им повосторгается Сноу. Выходит, четверо. Визерис всегда полагал, что бастард начисто лишен всякого рода достоинств, и мужества, в том числе. Но Рейенис забавило это куда меньше, чем ей хотелось бы показать. Как жаль, милая, удивить Старка прозрачными платьями и шуточками ниже пояса тебе не удастся, что же тогда? — Как давно пришло письмо? — Пару недель назад или около того… Полагаю, сейчас он либо очень близко, либо уже здесь и готовится к масштабным аудиенциям, в своих лучших традициях. Скажи, Визерис, — что-то в ее голосе заставило его напрячься и… смутило. — Что ты надеешься найти у меня между ног? То, чего все ищут? Или путь на трон? Смех заклокотал у него в горле. Драконы не выбирают, мог бы сказать принц, они берут то, что принадлежит им по праву сильного.