Пляска на пепелище

Весть о спонтанной болезни Робба Старка, разумеется, не должна была покинуть его покоев, и потому разлетелась по королевскому двору в считанные часы. К принцессе известие поспело с легкой руки Визериса, казалось, ни чуть им не потрясенного и не огорченного, скорее раздраженного более обыкновенного. И не удивительно: в последнее время пыл интриг в Королевской Гавани, едва ли не впервые с ее основания, спал на нет, а шевеление в змеином гнезде часто предшествовало войнам. С момента недовольств на Железных Островах* не случалось ничего серьезнее разбойничьих набегов, и хорошо бы так оно и оставалось. Рейенис крепко не нравилось, под каким углом складывалось дело. Здесь пахло скандалом, который отец обязан был не допустить любой ценой, но не сумел. И все по вине безмозглого щенка, слишком уверенного в себе для того, чтобы прибыть в самый смердящий гадюшник во всем Вестеросе как положено, под полной протекцией своего лорда-родителя. А ведь утро обещало быть столь мирным и ненавязчивым, что принцесса побаивалась, как бы ее не утянуло в мягкую ленность с головой. Арианна осталась ночевать в ее покоях, и они так и не сомкнули глаз, делясь мало-мальски любопытными событиями и не менее каверзными сплетнями. Дорнийка любила поговорить о мужчинах, смакуя порой до того непристойные подробности, что у септонов завяли бы уши, но Рейенис, хоть и предпочитала темы несколько иного толка, слушала и нередко с энтузиазмом сыпала ответными остротами. Ари умела заставить ее хохотать, никогда не требовала притворяться рядом с собой, и потому никто не знал больше секретов, чем она. — Темная Звезда вновь прижился при дворе, — заметила дорнийка без какого-либо выражения, словно пока не решила, как к тому относиться. — Ловко же он отмылся. Рейенис с неохотой выбралась из постели и босиком прошла к изящному трюмо вишневого дерева. Волосы за ночь безжалостно перепутались, а ее служанки едва ли станут долго возиться и повыдергают больше, чем прочешут. Всегда приходится делать все самой. — В том нет заслуги Дейна, — негромко отозвалась она, впрочем, сыпнув в голос вдоволь пренебрежения. — Эйегон чуть не в ногах у отца валялся, лишь бы его драгоценного не отстранили от двора. Смешок Арианны был лишен всякого веселья. Нечто в ее брате заставляло боязливо сворачиваться хваленую язвительность и дерзость дорнийской принцессы, что изрядно забавляло саму Рейенис. Она видела через отражение в зеркале, как та, плеснув в кубок вина, опустилась на подушки, в беспорядке разбросанные на ложе. — И что же король, вот так взял и покорился? Уж не он ли в пику своей былой добродетельной меланхоличности намеревался выбросить Темную Звезду обратно в дорнийские пустыни, откуда он и выполз? Учитывая, что подобные выражения действительно отчасти принадлежали обыкновенно сдержанному Рейегару Таргариену, принцессу разобрал смех, несмотря на щекотливый разговор и гребень, прочно увязший в волосах. — Ах, Ари, полагаю, все, кроме моего царственного отца, уже давно уяснили себе, что он никогда не избавится от человека, в чьих жилах течет хоть капля от крови Дейнов! Вся эта суровость была бы к месту, если б его скорбь по сиру Эртуру не доходила до абсурда, а так вся соль достается лишь Эггу. — Говорят, будто сестра Меча Зари, Эшара Дейн, пользовалась особым расположением его величества — высочества в ту пору, — ввернула Арианна с притворной мягкостью, означавшей, что она, наконец, наскочила на излюбленную тему. Но Рени лишь раздраженно отмахнулась: — А также расположением Неда Старка и сира Барристана. Леди Эшара могла потрясать кого угодно своей красотой, но она предпочла смерть бесчестью, а теперь этот сир Герольд порочит моего брата! Она с оглушительным в тишине покоев звуком отложила бесполезный гребень обратно на столик. Эта вспышка была призвана повернуть беседу в иное русло, но Ари, очевидно, того не заметила. С грацией, присущей разве что хищнику, принцесса заступила Рейенис за спину, облачая ее в расшитый дорнийскими солнцами халат поверх сорочки из тончайшего батиста. Смуглые ладони так и остались лежать на ее плечах. — Что за чушь снова творится в Королевской Гавани? — в ее шепоте слышался пряный запах вина, обжигающий кожу. — Король, сознавая, какую змею пригрел у себя на груди, и ухом не ведет, милуется с бастардом, чье место в какой-нибудь занюханной таверне на краю Блошиного Конца, а законные наследники не у дел, тогда как Совет полон лицедеями и дураками? Рейенис бесстрашно встретила в зеркале припорошенный неясным, тревожащим выражением взгляд дорнийки, — такой же темный, как и у нее самой. Спорить с ней не имело смысла: что у принцессы на душе, то у Арианны на языке. Внушенная с детских лет мысль о том, что отец всегда прав, — оттого он и король, давно перестала усмирять сомнения в ее сердце, напротив, только подбавляя им жару. И пока королевский покой стережет Герольд Дейн, а делами государства ведают такие, как лорд Варис, удавка на нежном горле его правления затягивается все туже. О Джоне Сноу ей запрещалось и думать, но одно она знала и тем была спокойна: если щенок северянки станет ей угрожать, Визерис бросит к ее ногам его сердце. — Тебе бы язык укоротить, милая, — она подпустила в усмешку столько веселья, сколько сумела, но едва ли Ари в него поверила. Конец ее смутных речей Рейенис, на счастье их обеих, так и не дослушала: гвардеец бесшумно, — не наблюдай принцесса нарочно, она и не заметила бы вторжения, — приотворил двери, пропуская на порог принца Визериса. Пекло, и за какие такие заслуги он вхож, куда только заблагорассудится! Рейенис сложила тонкие руки на груди, желая держаться как можно дальше от его помпезного блеска. Серебристые с золотом волосы Его Высочества были расчесаны на аккуратный пробор и как будто чуть завиты, сиреневые глаза, казалось, вбирали скупой свет, льющийся из щелочки меж неплотно задернутых портьер. В прорезях шитого серебром дублета виднелся голубой атлас. — Доброе утро, дорогая племянница, — излишне наглая улыбка наметилась на его узком бледном лице, когда принц подступил ближе, чтобы запечатлеть на ее щеке целомудренный приветственный поцелуй. От запаха его надушенного маслами тела ей захотелось приложить к лицу платок. В Дорне говаривали, что от мужчины должно пахнуть кровью его врага и свежим семенем, а не цветами. Но Визерис не был мужчиной — он был принцем. И потому Рейенис не больно удивилась, когда вдобавок ко всему разглядела белесые следы пудры под его глазами, скрывающие усталость. Принц при дворе обязан быть живым воплощением благополучия государства: всегда бодр, всегда весел, всегда прекрасен. Не позволяй ему этикет опустить взор ниже ее глаз, Рейенис, пожалуй, охотно оставила бы ответный поцелуй на мягком, чисто выбритом лице дяди. Однако прежде, чем Визерис, облизнув взглядом бриллиант, томной влагой поблескивающий в межключичной впадинке, успел скользнуть ниже, вдоль соблазнительной ложбинки между грудей, не спрятанной шелком, она запахнула полы халата, как можно туже. К своему стыду ей вдруг припомнился вкус его нервных губ — горьких, как дым от кострищ. — Полагаю, ты простишь мне мой ранний визит, если выслушаешь, — он, наверняка, заметил ее неловкость, оттого и этот вкрадчивый тон, пружинящие интонации. Арианна поторопила его небрежным жестом ладони, и глаза ее при этом столь откровенно смеялись, что Рейенис на миг позабыла гнетущие мысли. Визерис демонстративно отступил подальше от дорнийки, что в детские годы разила его бутафорскими кинжалами, а уж после и словесными. Впрочем, в должном настроении одна его мимолетная колкость стоила десяти ее полных яда выпадов. Но сейчас, когда он обратил взгляд к племяннице, в нем не было ни задора, ни жажды новой перепалки. Едва ли она простила бы ему испорченное утро, но за негласное предупреждение была благодарна. Пусть принца и не беспокоила судьба молодого Старка, но тревога, хоть и не столько за нее, сколько за себя, то и дело находила отражение в его голосе. По словам Визериса, в замке уже ходили смутные толки об отравлении, и никто не подходил на роль преступника лучше, чем он, повздоривший с мальчишкой накануне. — А у кого я мог взять яд, если не у любимой племянницы Красного Змея, ко всему еще и коллекционирующей всяческие отравы? — он зло, в каком-то даже детском жесте, смял зубами нижнюю губу, и Рейенис стало ясно: Визерис не просто был не причастен, ему и в голову не приходило, как его могли вообще заподозрить. Рени почувствовала, как кузина легонько сжала ее ладонь в своей. Они так и остались стоять, Рейенис — оттого, что уже не считала нужным возвращаться в постель, готовая к чему угодно, кроме хорошего, а Ари, зная ее сумасбродство, не решилась бы отойти от нее сейчас. — Отец меня подозревает? — с нажимом на первое слово спросила она Визериса, должно быть, с излишней резкостью, потому что, когда он заговорил вновь, в его тоне появилась незаметная ранее истеричная нотка. — Ах, Рейегар слишком благороден, чтобы подозревать! — это «ах» вырывалось у него лишь в минуты крайнего расстройства. — Для этого у него есть Малый Совет, куда меня не пустили сегодня. И Старки, которых еще предстоит обрадовать, если, конечно, недоумок-бастард уже не сделал это с вороном. Не зная, зачем, она бросилась к нему, перебирающему в беспокойных пальцах забытый Арианной пустой кубок. Принц подцеплял ногтем крошечные красные камни, опоясывающие тот по ободу, грозясь выковырять их один за другим, если не найдет рукам иного заделья. Рейенис взяла его за запястья, чтобы успокоить, но вышло наоборот. Он вывернулся от нее, словно боясь запачкаться, жесткий рот изломило нервной усмешкой. — Никто не посмеет нам навредить без приказа отца, — бросила принцесса скорее спине, нежели самому Визерису. Его неподобающая принцу королевского дома несдержанность вдруг поселила в ней едкое раздражение. Рейенис отказала себе в мысли, что оно может быть вызвано еще и его нежаланием к ней прикасаться — от этого делалось только досаднее и чуть горше в глубине души, где ей было не безразлично. Если бы не Арианна, в несколько умелых обращений выпроводившая его прочь, Рейенис не удержалась бы от слов погорячее. Она многое умела снести, но пренебрежения к себе не терпела. — И где эти девчонки вечно прохлаждаются? Неслыханно! — сетовала принцесса, осаждая шнурок с подвешенным к нему колокольчиком, но за тем лишь, чтобы избежать повисшего вдруг неловкого молчания. — Такое впечатление, что единственная дама при дворе — это Визерис: ты заметила, как тщательно его теперь прихорашивают? Можно подумать, отец, наконец-то, собирается сбыть его в руки какой-нибудь благовоспитанной леди! Ее последние слова заставили Ари раздосадованно поморщиться, словно она внезапно вспомнила о чем-то крайне удручающем. Но Рейенис не отдала должного внимания переменам в настроении кузины, потому что в покоях соблаговолили-таки появиться служанки, в своих ситцевых платьицах подобные робким мышкам. — Почему они не пустили его, если отец еще ничего не решил? Совет много на себя берет, — гневно продолжала она, не забывая покрикивать на девушек: — Ванну, и поскорее! И платье, да не то, что вчера! Никакого серебряного и голубого, а то мало ли, какие пойдут разговоры! — в притворном ужасе принцесса отослала нагруженную служанку обратно. Поднялась суета: внесли ванну, натаскали горячей воды; платья приносили по три и даже по четыре и тут же уносили прочь; девчонки шикали друг на друга за нерасторопность, только подкрепляя свое сходство с суетливыми грызунами. Рейенис не замолкала ни на миг, одновременно требуя от кузины поддержки в этом нелепом происшествии и раздавая поручения: — Я знала, что это скверная идея, собирать под одной крышей столько знати. Не прошло и дня, а уже убийство! А ведь Серсея Ланнистер и скряга Бейлон Грейджой еще не дали согласие прислать ко двору наследников, и что-то мне подсказывает, что через сутки здесь не будет и сынка Жирного Розана, этого сладкого, как яблоко в меду, Лораса Тирелла. Энна! Подай мне сиреневый флакон со столика! В ответ Арианна метнула на нее столь хлесткий взгляд, что Рейенис в удивлении позабыла, о чем собиралась говорить. Полупрозрачные алые юбки шелковыми змеями обвили ее бедра, когда дорнийка, весьма экстравагантная для нравов Королевской Гавани в своем привычном облике, метнулась к окну, порывисто распахивая тяжелые портьеры. — В этом и суть, разве ты не понимаешь? Под подозрением в большей степени не Визерис, этот напыщенный недоросль, а Дорн! — и без того звонкий голос ее креп от гнева. — Вот как все будет: твоему отцу не нужно раскола в государстве, — а он будет и непременно, ведь северяне увидят в этом очередной акт мести со стороны короны. И королева проглотит подобное, как и ту его выходку с Лианной Старк. Дорн будет в опале в угоду сомнительному миру, оттого только, что искать настоящего виновника никому и не нужно! Тишины, наступившей в покоях после того, как она замолчала, казалось, можно было дотронуться. Служанки в испуге замерли, кто сжимая разноцветные склянки, кто с отвергнутым нарядом на руках. Не стоило говорить о таких вещах при них, с досадой размышляла принцесса, их наивными глазами за ней денно и нощно наблюдает Паук, а за пару золотых сможет любой. К ней не подойдут, пока Семью Королевствами владеет Рейегар Таргариен, но даже король не вечен, а что творится на уме у Эгга один Неведомый разберет, — или сир Герольд, который, надо думать, знает, когда и что нужно будет шепнуть юному правителю. Рейенис нетерпеливым жестом отослала прислугу прочь, оставив при себе лишь одну девушку, чтобы помогла одеться. В молчании та промокнула ее разгоряченное тело полотенцем и надушила кожу маслами, по капле на те места, где запах хранился бы дольше всего: шею пониже ушей, запястья и меж бедер. А после облачила принцессу в платье из бледно-сиреневой парчи с серебряными нитями корсета через всю спину, до того тесное, — особенно в сравнении с теми, в каких она из озорства щеголяла в дань дорнийским корням, — что становилось невозможно дышать. — И что за палач выдумал корсет? — пожаловалась она кузине, чей тонкий упрямый профиль заострял еще более льющийся на него свет, умаляя одним своим видом шанс на примирение. — К чему такой парад? — ехидно хмыкнула Арианна, впрочем, в ее интонациях не было слышно холода, как и металла, с которым та говорила ранее о Дорне. Менее всего Рейенис желала, чтобы ее сегодняшнюю придирчивость приняли за каприз, как впрочем и за попытку умаслить короля, ратующего за скромность по крайней мере в одеждах. Но если первое и было бы несправедливо, то отказаться от второго вовсе представлялось маловероятным. Едва ли отец станет столь же усердно внимать словам легкомысленной, вольной в обращениях девчонки, более, чем мерной речи благовоспитанной леди, которая тем и отличалась, что могла прикинуться. — Я должна создать впечатление полного владения ситуацией. Моими устами говорит Дорн, — пояснила принцесса со смирением, достойным септы или самой Девы, хоть и последняя фраза была призвана окончательно вернуть расположение дома Мартеллов. Арианна со смехом покачала головой, видимо, как раз по причине той самой фразы: — У тебя ничего не выйдет, милая. — Почему это? — Рейенис запальчиво прищурилась. — Твой отец, вне всяких сомнений, поверит любой чепухе, которая выйдет из твоего рта, вырядись ты хоть шутом, но этого недостаточно. Ему нужно будет вести переговоры, и защищать Дорн рядом с ним не тебе — но, быть может, твоими словами. Визерис непременно обиделся бы на ее месте, сочтя честность за откровенное пренебрежение, — пусть и царственный брат нередко недооценивал его, — но Рейенис, на свое счастье, родилась без мужского члена и воспаленной гордыни, помещающейся в нем. — И кого ты полагаешь на эту роль? — спросила она и едва сдержала улыбку, услышав ответ: — Матушка? Она так погружена в миры абсурдных сказаний и своего, надо полагать, не менее интересного прошлого, что едва ли захочет их покинуть ради дел простых смертных. Дело в том, что королева Элия и правда в последнее время мало, чем интересовалась, все реже посещала собрания Малого Совета, хоть Рейегар и всячески поощрял ее в этом, не следила за политикой, торговлей и баталиями за Узким Морем, публично судить о которых стало теперь особенно модно. Но что она не баловала своим вниманием, так это супружеское ложе: то ли боясь вновь понести, то ли в отместку мужу за прошлые похождения, увенчавшиеся бастардом, единственным, к его чести. — Почему, по-твоему, вороны без передышки летают из Дорна в Королевскую Гавань и обратно? Отец давно не чурается просить ее помощи, отчего не попросить тебе? — Уж не к Оберину ли он пишет? — хмыкнула Рени, ловко подцепляя со столика украшенную крошечными асшайскими аметистами сетку для волос, тонкую, словно паутина, искусно сплетенная из серебряных нитей. — Помоги мне, милая, — позвала она и оглянулась, как ей говорили, в трогательном замешательстве на замершую поодаль кузину, когда та не двинулась с места. — Пообещай мне, что сначала навестишь Элию, — тонкий палец грозно указал принцессе посредине груди. Рейенис нетерпеливо дернула острым плечом: — Если это необходимо. Но когда мы окажемся в казематах, знай, это будет на твоей совести! Арианна, нужно отдать ей должное, обернула посланную шпильку в какое-никакое напутствие и все-таки придержала непокорные волосы кузины, пока та возилась с сеткой. — Не будь так критична, милая. Пока речь идет только о «если окажемся», — подмигнула она с хитрецой, и Рейенис подарила ее отражению слабую улыбку. У покоев королевы принцесса пожалела, что не выспросила у Визериса, каким манером он проходит во все двери без стука. Стой у дверей сир Джейме, или даже Герольд Дейн, она сумела бы обойтись парой добрых шуток в первом случае, и чуть более острых с намеком на провокацию во втором. В иной раз долг не позволил бы рыцарям распустить языки, но Рейенис умела говорить и спрашивать с той мягкостью, бессвязностью и ненавязчивостью, которая располагала и самые черствые сердца к открытости. Но теперь, стоя перед Бейлоном Сванном с медовой улыбкой на устах, Рейенис Таргариен едва ли не впервые в своей жизни не находила нужных слов. — Не велено никого пускать, — пресек на корню все ее уловки Белый Рыцарь. Очевидно, столь похвальная стойкость в обращении с юными особами уходила корнями в историю Ариса Окхарта, чье вожделение дало утечку вестей государственной важности в холеные ручки Арианны Мартелл. Чего доброго, он и принял ее за кузину, теряя терпение, думала Рени, не забывая сыпать беззастенчивыми вопросами. — Вы выглядите устало, сир, в чем же дело? Из Мира привезли новую пудру, которая, говорят, способна придать бодрый вид с утра, кто бы не отказался, верно? Вы знаете, кто я, сир? С чего вы решили, что матушка не хочет видеть лично меня? Быть может, ей досаждало общество гвардейцев? Она могла бы много часов напролет изводить рыцаря, еще и по той причине, что тот не спешил сдавать крепости. Но тут дверь приоткрылась сама, словно, наконец, смилостивившись, и Рейенис чуть не лицом к лицу встретилась с Красным Змеем. Он метнулся острым взглядом вдоль коридора за плечами облаченного в белое сира Бейлона, словно высматривал кого-то весьма определенного. Весь в красном и золотом, с черными, как смоль, волосами, выступающими мысом над смуглым лбом, и блестящими глазами, словно полными минерального масла, он являл собой угрозу в чистом ее виде. Однако принцесса улыбнулась с облегчением: ее это не касалось. — Рени, — лишь она и мать, и, быть может, дочери-змейки заставляли Оберина смягчиться до лишенной яда усмешки. — Ты-то нам и нужна, — показалось ли, нет, но в его голосе Рейенис послышалось беспокойство. Со смутным чувством внутри она ступила за ним в горницу. Здесь было на удивление прохладно, в воздухе обитался свежий аромат мяты, нужный, как стало ясно спустя несколько мгновений, чтобы скрыть терпкий душок колдовского снадобья**. Мать стояла возле письменного стола, прямая, как трость, держа на ладонях что-то маленькое и переливающееся. — Я ждала тебя, моя девочка, — сказала королева без намека на улыбку, но с тем же тревожным оттенком в интонациях, что был у ее брата. На ее наполовину обнаженное платьем плечо легла широкая теплая ладонь, и Рени едва удержалась от того, чтобы склонить голову дяде на плечо, как бывало в детстве. Но едва ли теперь это усмирило бы беснующееся в груди сердце, что упрямо выстукивало в голове: что-то не так. — В чем дело? — она поймала себя на том, как хрипло зазвучал голос, словно во рту вдруг поселилась неизбывная жажда. Элия приподняла удерживаемый ею предмет за цепочку, и Рейенис узнала его сразу же. Кулон в виде крохотной змейки, сияющей золотом чешуи при любом намеке на свет, с гранеными рубинами заместо глаз, привезенный Оберином ей в подарок на шестнадцатилетие из Асшая. Теперь, вобрав в себя свечение солнца, этот кроваво-красный взгляд словно вгрызался в глаза принцессы. — Откуда это у тебя? — она побольнее прикусила губу, не позволяя страху ударить по разуму. Рука на ее плече сжалась еще крепче, от пальцев, наверняка, останутся следы на коже. — Ты мне лучше скажи, — негромко промолвил принц Оберин возле самого уха племянницы. — Откуда это взялось в покоях, где нашли тело мальчишки Старка? И как вышло, что на твоем золоте яда больше, чем во всех закромах Пицеля?