Но если есть в кармане пачка сигарет...

Под кроссовками шуршит опавшая листва, на улице моросит мелкий дождик и медленно плетутся на работу аль ещё куда сонные прохожие. Прошло ещё два месяца. Ещё два месяца я существовал. Нет, точно не жил. Разве это можно назвать жизнью? Обычные серые будни, ныне не разбавленные выпивкой, вписками, весело смеющимися друзьями и хорошим настроением. Я прихожу домой, лениво спорю с мамкиным хахалем, открываю учебники, глядя на страницы, но не читая написанного, а после ложусь спать, прижимая к себе подушку и тихо задыхаясь от безысходности. Ненавижу себя. Ненавижу того человека, которым стал. В меня врезается какой-то мальчишка лет десяти, быстро извиняется и скрывается с глаз, а я больше не могу идти дальше. Шумно вдыхаю свежий воздух и беззвучно кричу, зачем-то прижимая правую руку к груди. Не помню, когда я стал бояться чужих прикосновения до тьмы перед глазами, до помутнения рассудка и желания убежать домой. Проблема в том, что бежать мне некуда, потому что дома у меня, по сути, и нет. Есть место жительства. Это разное. Прихожу в себя через секунд десять, медленно выдыхая и продолжая путь, засовывая руки в карманы. Прикосновения ведут к привыканию, привыкание ведет к надежде, что кто-то станет для тебя другом или чем-то большим. А я не хочу больше надеяться, не хочу верить и не хочу ждать, что всё наладится. Это не так. Лучше не будет. Отец бросил меня, друзья больше не маячат на горизонте. Я сменил школу, потому что не хотел, чтобы они видели, кем я стал. Оборвал все связи, провалился под землю, исчез из их жизней навсегда. Мне не нужны ни жалость, ни сожаления, ни чья-то поддержка. Я больше не тот, кем был раньше. Я больше не верю в сказки. Подхожу к школе и, быстро минуя длинные коридоры, захожу в нужный кабинет, где уже собрались все одноклассники. — Привет! — радостно кричит Олька, вскакивая со своего места и подбегая ко мне. Как всегда, девушка обнимает меня, а я лишь начинаю делать более глубокие вдохи, не отвечая на объятия. Она, улыбаясь, что-то щебечет под боком, пока я медленно дохожу до своей парты, чтобы сесть на стул и эпично не навернуться перед одноклассниками. Не знаю хорошо это или плохо, но класс у нас небольшой, состоящий из тринадцати человек. Все дружелюбные, охотно отзывающиеся на новые знакомства. Меня это бесит. Они счастливы, а я уже и не помню, когда в последний раз ощущал себя таковым. Живым человеком, глядящим в будущее со вселенской надеждой. Взгляд привычно цепляется за Кирилла — парня семнадцати лет, имеющего отнюдь не плохое телосложение, довольно-таки накачанные руки, восхитительные синие глаза и отменный вкус в одежде. И да, точно, волосы. Его блядские волосы разных цветов. Сегодня они покрашены в синий, хотя ещё вчера Кирилл завалился в школу с зелеными. «Тебе невъебенно идёт», — хочу сказать я, но вместо этого молча сажусь на своё место и стягиваю капюшон черной толстовки только со звонком, потому как по неким идиотским правилам я не имею права сидеть на уроке вот так. По крайней мере, они так говорят. Учителям он не нравится. Ебнутые люди. Они просто не знают, что значит покидать свой маленький мирок, сотканный из боли и отчаяния, и оказываться в огромном мире, состоящим из одиночества и ненависти к самому себе и окружающим. Кирилла учителя тоже недолюбливают. Особенно наша классная руководительница, которой претит эдакое ежедневное разнообразие. Кирилла любит только физик, потому что парень, хоть и бывает слишком своевольным, может относиться к предмету серьезно. И я, конечно я. Совсем чуть-чуть влюблен в него. Потому что, буду честен, он безбожно красив и может спокойно общаться с людьми, красить волосы во все цвета радуги и, черт подери, этот список бесконечен. Я тоже мог. Раньше. Когда-то давно. Кажется, уже не помню четко тех давно забытых времен, что были моей жизнью сравнительно недавно. После первого урока иду за школу, чтобы покурить. Пахнет дождем, и мне это кажется потрясающим. Настолько, что пару минут, прикрыв глаза, глубоко вдыхаю свежий воздух, а после тянусь к пачке ментоловых сигарет, вытаскиваю одну и пытаюсь поджечь, но зажигалка, будто решив мне за что-то отомстить, не срабатывает. Чуть дальше в полном одиночестве курит Кирилл. Marlboro. Он всегда курит Marlboro. Хочу подойти и попросить прикурить, но вовремя замираю. Разговоры ведут к привыканию, привыкание ведет к надежде, что кто-то станет для тебя другом или чем-то большим. К черту надежду. Кирилл поднимает взгляд и смотрит на меня, а я безвольно залипаю. Пытаюсь вернуть возможность соображать трезво и отвести взгляд, но не выходит. Я просто смотрю на него, идеального, с синими волосами и бесконечно глубокими глазами. Он просто глядит на меня, замкнутого, скрывающегося в своём маленьком мирке и не пытающегося что-то исправить. Эта мысль отрезвляет, и я отворачиваюсь, снова чиркаю колесиком зажигалки и подношу небольшой огонек к сигарете, раскуривая её. Зажигалка снова заедает, и я откидываю её в сторону, медленно вдыхая в себя дым и боковым зрением наблюдая, как к Кириллу подходят одноклассники. Они смеются, а я до боли сжимаю левую руку в кулак, чувствуя себя бесполезным и беспомощным. Я тоже хочу быть счастливым. Хочу забыть, что такое одиночество. Видимо, не в этой жизни.