Но если есть в кармане пачка сигарет...

Передо мной мельтешат школьники, спешащие домой, а я, опираясь спиной на светло-зеленую стену, жду, когда придёт физик. Напротив стоит Кирилл, залипающий в телефон, пока я залипаю на него. На факультатив я бы и не ходил вовсе, но туда ходит мой субъект воздыхания, посему я терпеливо жду физика. Рядом с нами стоят ещё ребята из параллели, томно вздыхающие и поглядывающие на часы, наверняка думая о том, что, раз учитель опаздывает, можно идти домой. Видно, не судьба. На горизонте появляется темноволосый двадцатисемилетний мужчина в стильном костюме и с парой учебников в руках. Он привычно улыбается Кириллу и открывает кабинет, после чего все присутствующие заваливаются внутрь. Кроме меня. Не хочу толкаться и ощущать своим телом чужие. Кроме Кирилла, всё ещё залипающего в телефон. Прохожу мимо него и на секунду замираю, чуть приподнимая правую руку вверх, чтобы положить её на плечо парня и окликнуть его, но вовремя одергиваю себя, поджимаю губы и молча захожу в кабинет, опускаясь за предпоследнюю парту. Раньше я влюблялся исключительно в девчонок, но считал себя бисексуалом. А теперь вот, вроде как, влюбился в Кирилла. Обычно такая влюбленность проходила быстро — за неделю или пару дней. В Кирилла же я влюбился в тот самый момент, когда увидел впервые. Уже должно было отпустить. Не отпустило. Это пугает. Честно говоря, неправильная у меня влюбленность. Я могу отвести взгляд в нужный момент, хотя во многих книгах пишут, что тебя будто парализует и ты не можешь сдвинуться с места, глядя на возлюбленного. Я могу спокойно отвечать на его редкие сухие вопросы, не теряя дар речи. Могу подолгу существовать не глядя ему в глаза, чтобы после на пару секунд впиться в них нечитаемым взглядом и задохнуться. А после думать о них… Думать, думать… Потом отпускает. Иногда мне кажется, что Кирилл смотрит на меня. Да не просто глядит, а всматривается, будто пытается одним взглядом прочесть, как открытую книгу, совершенно точно не подозревая, что на ней висят сотни замков. Оборачиваясь, всегда убеждаюсь, что он смотрит совершенно в другую сторону. В такие моменты всегда шумно выдыхаю, вспоминаю о своей никчемности и убеждаюсь лишь в том, что никогда никому не буду нужен. Наконец, дверь вновь открывается и в класс заходит Кирилл. Несколько коротких секунд смотрю на него и сразу же опускаю взгляд, не имея желания быть пойманным. Сердце заходится в бешеном ритме, когда боковым зрением замечаю, как Кирилл садится на стул рядом со мной. До крови прикусываю нижнюю губу и продолжаю что-то чиркать на листочке, запоздало опознавая в каракулях силуэт Кирилла. Вздрагиваю, с оглушительным грохотом вскакиваю со своего места и, сжимая в кулаке злосчастную бумажку, натыкаюсь взглядом на удивленные взоры учителя и учеников. Сажусь на место, искоса поглядывая на хмурого соседа, который пишет неправильную дату и с нажимом зачеркивает её, разрывая верхний и нижний листы кончиком стержня. После Кирилл шумно выдыхает, швыряет ручку на стол и откидывается на спинку стула, стараясь выглядеть расслабленно. Не слишком он хороший актер. Хочу спросить, что случилось, но вместо этого с силой сжимаю руки в кулаки под партой, старательно пытаясь убедить себя, что, возможно, когда-нибудь решусь на подобный вопрос и заговорю с Кириллом. Сломанная, разбитая часть меня активно протестует против этого. Забавно. Занятие, как и предполагалось, проходит напряженно: мы пишем что-то вроде самостоятельной работы, Кирилл сидит рядом. Совсем близко. Слишком близко. Стараюсь сосредоточиться на заданиях, но тут рука соседа невзначай касается моей, и я вздрагиваю, сдвигаюсь чуть дальше и запоздало понимаю, что это было не так, как всегда. Это было приятно. Как тогда, как в те времена, когда я был нормальным. — Извини, — тихо, сквозь плотно сжатые зубы шипит парень, до побелевших костяшек сжав в руке ручку, которая не выдерживает натиска и ломается на две части. Я удивленно смотрю на Кирилла, выглядящего зло и одновременно с тем как-то понуро. Вытаскивает чуть погнутый стержень и продолжает писать им, откидывая пластмасски в сторону. Протягиваю ему свою ручку, на что парень обреченно кивает и продолжает писать ею. Может, у него случилось что? Нервный, дерганый, малость задумчивый… Должен ли я?.. — Что-то случилось? — тихо спрашиваю, неожиданно ясно понимая, что зря, наверняка зря, делаю это. Кирилл вздрагивает и поворачивается ко мне лицом. Глядит, глядит… Его синие глаза, в которых я нахожу шумный беспокойный океан, желающий утопить как можно больше людей, забрав себе их сердца, смотрят прямо в мои, и я вздрагиваю, понимая, что в моих-то глазах нет подобного, что они самые обычные, что не стоит в них смотреть, потому что там есть лишь разочарование, и я хочу отвести взгляд, но не могу, потому что, собственно, куда мне деваться? Если опущу взгляд, подумает, что смущаюсь, а это не так. Но я не уверен. Сосед задумчиво взлохмачивает рукой свои синие волосы, а я жадно запоминаю взглядом каждое его движение, чтобы после не потерять его в глубинах памяти, чтобы, когда буду в одиночестве, закутавшись в тонкий, негреющий плед, смотреть неинтересные мне новости, помнить его — этого яркого парня, живущего в своё удовольствие. Эта мысль отрезвляет, а сложившееся молчание кажется слишком неловким, поэтому я всё-таки опускаю взгляд, отворачиваюсь и пытаюсь сосредоточиться на заданиях, которые раздал физик. Ни к чему мне на что-то надеяться. Надежда — это ошибка. Ведь я всего секунду назад был почти уверен, что Кириллу не плевать на меня. Но только кому я такой нужен? — Всё нормально, — отвечает сосед по парте, шумно выдыхая. Поджимаю губы, нервно постукивая пальцами левой руки по столу. Лучше бы не спрашивал, лучше бы не разочаровывался, потому что «нормально» говорят лишь тем, кому не доверяют. Говорят, чтобы отмазаться. Говорят, чтобы не вызывать лишних вопросов. Через несколько минут Кирилл встаёт с места, подхватывает рюкзак и, оставив листик с написанными решениями на столе учителя, выходит из класса, негромко хлопая дверью. Почему-то недоверчиво кошусь на оставленную им на столе мою ручку, ощущая пустоту внутри себя. Он сел рядом со мной, он бросил парочку коротких фраз, но стало только хуже: теперь я чувствую себя ещё более жалким, хотя полгода назад это слово никогда не всплывало в моей голове. Разве что по отношению к другим. Не к себе. Быстро дописываю последний номер и покидаю кабинет, до побелевших костяшек сжимая в руке лямку рюкзака. Я должен научиться жить по-другому. Вернуть себя прошлого. Если это всё ещё возможно.