Но если есть в кармане пачка сигарет...

Нехотя плетусь домой, слушая отнюдь не веселые песни в наушниках. Рядом куда-то спешат несносные людишки, а на мне капюшон — собственная защита от окружающего мира. Глупо. Знаю. Плевать. Оказываюсь у своего подъезда слишком быстро, что не вызывает никаких положительных эмоций. Хочется лишь утопиться, но вместо этого сажусь на скрипучую, прогнившую лавочку, изначально сделанную из четырех досок, а теперь остались лишь две. Уж лучше на улице, на ломаной лавке и под моросящим дождем, чем дома с мамой и её хахалем. — Иго-о-орь, — тянет только что вышедшая на улицу соседка — проворная бабка шестидесяти лет, являющаяся кормилицей всех котов этого и соседних дворов. — Матре-е-ена, Илларио-о-он, Евгени-и-ий… Тихо усмехаюсь, наблюдая за тем, как коты со всего двора сбегаются к бабке, чтобы получить порцию еды. Так вышло, что каждый день после школы сижу на скамейке под подъездом как раз в то время, когда соседка, обутая в старые, наверняка видавшие сталинские времена, тапки, выходит на улицу и зовёт котов, ежедневно называя их разными именами. — Как жизнь, Стасик? — привычно интересуется она, глядя на меня своими прищуренными мутными глазами, будто пытается выпытать какую-то страшную тайну. Это весело. Немного. — Лёша я, — привычно вздыхаю, исправляя бабку, на что та лишь отмахивается, продолжая подкидывать прожорливым котам еды. — Неплохо всё у меня. Наверняка ждёт, как и всегда, встречного вопроса, но хуй там. В молчании мне нравится больше. Бабка привычно бурчит, что нынче молодежь невоспитанная пошла и уходит во мрак подъезда, оставляя свою ненаглядную толпу облизывающихся, сытых котов, глядящих теперь на меня во все глазища. Зачем-то показываю им средний палец, ухмыляясь и заходя в подъезд. Дверь открываю тихо, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, но, видимо, сегодня не мой день: пьяный мамкин муженек стоит в коридоре, подпирая плечом стену. Тяжело вздыхаю. Сучка судьба. Из-за тебя всё, тварь. Отчего-то надеюсь, что Егор примет меня за галлюцинацию, посему медленно, без резких движений разуваюсь и пытаюсь проскользнуть в свою комнату, но меня грубо хватают крепкие руки за плечи и со всей силы впечатывают спиной в стену. Надо мной возвышается двухметровый мудак, невзлюбивший меня из-за моего ебланского характера и детских заебов с первого дня. Опускаю взгляд и сжимаю руки в кулаки, считая до пяти снова и снова, потому как это единственное, что позволяет мне сосредоточиться на реальном мире, когда до меня дотрагиваются всякие выблядки. Обожаю свою жизнь. Ха-хах-ха. Смеюсь в голос, вздрагивая всем телом. Один. — Что получил в школе? — грубо интересуется Егорушка. Мудак Егорушка… Мудагорушка. Ведь знает, что пошлю, поэтому и спрашивает, дабы найти повод избить меня. Ну, с богом, которого нет. Два. — Тебя ебёт? — едко интересуюсь я, поднимая голову и встречаясь взглядом с коньячного цвета глазами. Три. — Ещё как ебёт, — рычит он, занося руку для удара, но почему-то сдерживаясь. Четыре. — Давай, — улыбаюсь. Я ебаный мазохист. Скатился, блять. Пять. Сгибаюсь пополам от сильной боли в животе, появившейся после удара. За ним следуют ещё один. И ещё. Бьёт со всей силы, со всего размаха, пытаясь сломать меня, заставить кричать и просить прощения. А я позволяю, терпеливо ожидая день, когда он поймёт, что его жалкие удары ничто по сравнению с тем, как хуячил меня отец. Это больно, ладно. Но я привык. Что-то кричит, со всей силы ударяя меня кулаком по груди, заставляя задыхаться. Медленно сползаю вниз по стене, пытаясь сосредоточиться на расплывчатой комнате, шатающейся из стороны в сторону. Мне бы чуть-чуть веры — и я перестал бы терпеть. Совсем чуть-чуть — и я дал бы сдачи. Я ведь могу, могу ответить, возможно, даже завалить его, но… В чём смысл? Зачем пытаться что-то доказать? Я уже пробовал, отвечая на удары родного отца. Он был шире меня в два раза, но я не боялся, не хотел унижаться, пытался доказать, что я сильный и что способен сделать хоть что-то. А сейчас… Ха. К черту веру. Бормоча какие-то ругательства себе под нос, Егор уходит на кухню, а я только через минут пять нахожу в себе силы, чтобы подняться, дойти до своей комнаты и завалиться на кровать. Весь вечер меня трясёт от боли. Прижимаю к животу кусок ледяного мяса из морозильника и вгрызаюсь зубами в край подушки, чтобы не стонать от боли. Нет-нет. Не про меня. Каким бы я слабаком ни был, не опущусь ещё ниже. Я и так на самом дне болота, дальше только в Ад.