Но если есть в кармане пачка сигарет...

В школу прихожу только к третьему уроку, к математике. Одноклассники как-то удивленно глядят на меня, пока я, человек, который до этого ни разу не опаздывал, дабы не привлекать к себе лишнего внимания неподобающим поведением и прогулами, сажусь за свою парту. Олька привычно здоровается со мной через весь класс, махая руками, на что я лишь киваю, не находя в себе желания ответить ей. Взгляд цепляется за Кирилла, глядящего в мою сторону с неким удивлением. Его брови нахмурены, а взгляд, как успеваю заметить я, соскальзывает с лица на руки. Тихо усмехаюсь, отворачиваясь от него и опираясь спиной о спинку стула. Наверное, забавно видеть меня со сбитыми костяшками и исцарапанными осколками руками, ведь произвожу я впечатление замкнутого в себе подростка. По сути, так и есть. Почему-то жалею, что никто из них не знал меня раньше. Я был прикольным, серьёзно. Шутил, веселился, творил всякую ебанину, на которую нормальный человек никогда бы не решился. Но то было раньше. Я другой. Звенит звонок, и я лениво вытаскиваю учебник и пустую тетрадь. — Лёх, — слышится рядом, и я, мысленно выругавшись, поворачиваясь влево, глядя на Сёму и Славу — наших весельчаков. Как же бесят, ублюдки. Раньше ко мне не цеплялись, а сейчас глядят так заинтересованно, будто нашли лучший в мире субъект для шуток. — А ты ни с кем не общаешься, потому что мама не разрешает? Хах, знали бы вы мою мамку. Было б весело, если б она запрещала мне что-то делать. Закатываю глаза и отворачиваюсь, не желая отвечать что-либо этим идиотам. — Что, плакать будешь? — едко интересуется Славик. — Ну, не плачь, пожалуйста, мы не хотели обидеть тебя, Алексия. Фыркаю, даже не оборачиваясь в их сторону. Забавные они. Думают, что мне не плевать. — А как же твой папочка? — шепчет Семен. — Ты в него ведь подкаблучником, да? Мысленно подскакиваю, переворачиваю парту и хуячу обоих стулом по лицам. В реальности поворачиваю голову и зло гляжу на них, сжимая под столом руки в кулаки. Никто из них не знает, кем был мой отец и что с ним стало. Я это не афиширую. Наверняка думают, что у меня счастливое семейство, в котором за мной предки с самого детства сопли подтирают и за меня проблемы все решают. — Завали ебало, — поворачиваясь к ним лицом, рычит Кирилл. — Оба. Заебали. — С каких пор ты ущербных всяких защищаешь? — спрашивает Слава, чуть подаваясь вперёд. Кирилл на долю секунды переводит взгляд на меня, и я нахожу в его глазах бушующий синий океан, воды которого со всех сил бьются о берег. И это завораживает — эта злость в глазах кажется настолько привлекательной, что я вдруг понимаю, что не могу дышать. Скольжу взглядом по выпирающим венам на шее Кирилла и шумно сглатываю. Кирилл ничего ответить не успевает, так как резко открывается дверь и в класс вваливается моя мамка: темные волосы аккуратно лежат на плечах, небольшой носик гордо вздернут вверх, пухлые губы накрашены яркой помадой. На ней надето белое строгое платье и бежевый плащ. Как бы сильно она меня ни бесила, сегодня выглядит хорошо. Будто с обложки журнала. — Можно Алексея на минутку? — спрашивает она, на что учитель лишь кивает. Медленно и нехотя поднимаюсь со своего места и выхожу из класса. Все снова смотрят заинтересованно. Я вздрагиваю, предчувствуя что-то нехорошее: мать не приперлась бы просто так. Дело пахнет жареным. — Вы что с отцом устроили? — тихо спрашивает она, нервно жестикулируя руками, когда я закрываю дверь кабинета. — Он мне не отец, — сразу же отрезаю я, борясь с желанием натянуть на голову такой необходимый сейчас капюшон. — Это ненормально, что ты не можешь найти с ним общий язык! — шипит мамка, злобно глядя на меня ярко-зелеными глазами. Цвет глаз у меня в мать, вот только у неё яркие, красивые и большие очи, а у меня бледно-зеленые, в которых я никогда не мог найти ни густых лесов, ни молодой травы. Зачастую мне даже казалось, что они и не зеленые вовсе, а серые. — А это нормально? — чуть не срываюсь на крик, задирая майку и толстовку, открывая вид на избитое тело. — Если бы ты вёл себя подобающе, этого бы не было, — в голосе — холод. Вздрагиваю и тихо фыркаю, опуская толстовку и с силой сжимая ручку кабинета. — Если бы ты не была моей матерью, было бы проще, — зло выплевываю я, заходя в класс и не давая матери закончить разговор. К черту её. Да, я мудак. Да, посылаю, казалось бы, единственного родного человека, но родным человеком она не была и не будет. Никогда.