***
Выкидываю с балкона пустую пачку от сигарет и бычок и возвращаюсь в комнату, где падаю на кровать и, подложив руки под голову, зеваю. Уже поздно, посему за окном темно и практически безлюдно. Я бы не отказался сейчас погулять по ночным улицам, освещенным фонарями, многие из которых давно не горят. — Лёша! — истеричный крик матери заставляет вздрогнуть, и я резко вскакиваю с кровати и выбегаю из комнаты. В зале, на полу, забившись в угол, сидит моя мать, рядом с которой валяется разбитый на несколько частей мобильный телефон. Егор, тяжело дыша, сжимая в одной руке бутылку от какой-то дешевой водки, злобно смотрит на женщину. Он пьян и безумен. А мне так больно, будто меня прямо сейчас пытаются утопить и я захлебываюсь ледяной водой, но всё никак не сдохну. Бесконечная пытка.***
Пять лет назад. Мать кричит из соседней комнаты, и я, ни секунды не медля, бегу туда, сворачивая по пути тумбочку, что падает на пол так громко, словно не тумбочка вовсе, а самолет разбился. В небольшой родительской спальне полный бардак: вещи разбросаны, флакон настенной лампы и зеркало разбиты, на полу валяется разломанный телефон. Мама, сидя на краю кровати, обнимает себя руками и плачет, а отец нервно ходит туда-сюда. От него сильно разит спиртом, но на это я, конечно же, внимания не обращаю. Сердце бьётся быстро-быстро. Вдохи тяжелые. Руки трясутся оттого, насколько происходящее реально, насколько сильно ломает психику. — Ты что, сука, творишь?! — кричит отец, заваливаясь плечом на стену и потирая пальцами переносицу. Наверное, всё ещё надеется, что происходящее — нелепый сон. — Это что ты, что ты такое творишь? — вскакивает с дивана мать, указывая на меня пальцем. — Посмотри, ты же его напугал! Чувствую, что трясёт. Чувствую, что по щекам стекают слезы. Ведь… ведь только у других может быть всё так плохо, но не у меня, да? — О нём ты думала, когда гробила нашу семью, ебясь с кем попало? — сжимая руки в кулаки, рычит папа. Заносит руку для удара, и мать снова то ли кричит, то ли грозится вызвать милицию, я не уверен. Подбегаю вперед, перехватывая здоровый отцовский кулак. Отмахивается от меня, смотрит так злобно, что мне кажется, что меня он винит в происходящем, и резко со всей силы отпихивает в сторону. Ударяюсь спиной о стену и падаю на пол, неудачно выворачивая руку. На долю секунды мой громкий крик заполняет помещение, и мне кажется, что даже соседи из соседних домов его слышат. Наступает гробовая тишина. Мать всё также испуганно глядит то на меня, то на мужа. В глазах отца появляется просветление, и я почти уверен, что он наконец-то понимает, что собирался сделать. Я больше не кричу — я захлебываюсь кровью. Тихо шиплю, чуть приподнимаюсь и снова падаю, пытаясь отплевываться от жидкости с металлическим привкусом. Папа подбегает ко мне, глядит испуганно, нащупывает телефон и, бормоча что-то невнятное, кое-как вызывает скорую. — Я ухожу к Егору! — с диким испугом в голосе орет мать, медленно пятясь назад, к дверному проёму. — Я подаю на развод! Отец что-то отчаянно отвечает, но, видимо, женщина слишком сильно испугана, чтобы остаться. И это последнее, что я запоминаю прежде, чем погрузиться во тьму: то, как она уходит, даже не обернувшись.***
Смотрю на маму без сожаления и сочувствия: я знаю, что значит происходящее, потому что всё то, что происходит сейчас со мной, не новая история, а повторение старой. Она знает, что Егор изобьёт меня до смерти. Она знала это, когда звала меня. Ведь побьют меня — не её. Моя мать лицемерка, стопроцентная эгоистка. Отец таким не был. Значит, я это в неё такой. Шумно вдыхаю воздух, пропитанный запахом алкоголя, и задыхаюсь, чувствуя, как по щекам ручьями стекают непрошенные слезы. Я ведь ей поверил. Снова ошибся. Идиот! Ноги подкашиваются, и я почти падаю. Хочется бросится под кулаки Егора, чтоб избил меня, чтоб я получил за свою беспечность и желание довериться тому, кто тебя бросал столько раз, что уже и не сосчитать. Вместо этого я перехватываю руку Егора, занесенную для удара ревущей матери, которая явно переигрывает, и заламываю её за спину. Из горла мужчины вырывается тихий крик и теперь уже он падает на колени, жадно хватая ртом воздух, когда я заламываю руку чуть сильнее. С неким наслаждением наклоняюсь к его уху и заправляю прядь волос за него. — Знаешь, она ведь уйдет от тебя, — шепчу я, слыша шумное дыхание Егора. — Она всё ещё хороша, она всё ещё может найти кого-нибудь получше, — до боли зажмуриваю глаза и распахиваю их. — Знаешь, она всегда делает это, всегда уходит. Отпускаю руку мужчины, и он падает на пол. Глупо смотрю на свои ладони, сжимаю руки в кулаки и, даже не обернувшись на мать, выхожу из зала. Возвращаюсь в свою комнату, запихиваю вещи в рюкзак и часть в старую небольшую дорожную сумку и выхожу на улицу, где холодно и свежо. Внутри так больно, как, кажется, не было никогда до этого. Теперь у меня даже псевдосемьи нет: мать снова бросит, а Егору я нахуй не нужен. Замечательно.