Под невыносимую трель будильника лениво переворачиваюсь на другой бок скрипучей старой кровати, натягиваю одеяло из овчины до самого носа и накрываю голову твердой перьевой подушкой.
Уже воскресенье, и я должен был встать двадцать минут назад, чтобы успеть на олимпиаду по физике, однако сейчас желание не идти берет верх, и я в очередной раз вырубаю будильник, но всё-таки встаю, потягиваюсь и опускаю ноги на коричневый ковер со странными темно-зелеными узорами. Несколько минут гипнотизирую его взглядом.
Свалил от матери и Егора, живу с бабкой — мамой отца.
Так себе живется, четно говоря, но всяко лучше, чем на улице.
Бабка эта — та ещё заноза. С самого детства называю её Белугой — водка такая есть. Она, как я помню, постоянно её хлестала.
По правде говоря, как бы то ни звучало, я отношу себя к более-менее нормальной части нашего семейства. Отец зачастую вел себя как мудак — это я в него, но также он никогда не думал ни о ком, кроме себя. Хоть и работал в милиции, просто так рискнуть своей жизнью, чтобы спасти другого человека, он не собирался. Был до жути вспыльчивым и любил махать кулаками. Мать всегда была жуткой лицемерно-эгоистичной особой, которая никогда особого интереса ко мне и моей жизни не питала. Более того — была рядом ровно до тех пор, пока ей это было выгодно. А бабка это вообще отдельная тема: когда узнала, что её ненаглядный сынок жениться вздумал, отреклась от него, его жены и своих будущих внуков. Точнее, внука, то бишь меня.
Приняла в свою квартирку неохотно, заранее предупредив, что я надолго у неё не останусь. Ещё сказала, чтоб к мамочке своей ненаглядной бежал и жизнь ей не портил, но выгнать сразу, вымокшего от дождя и замерзшего, не смогла.
Пиздец какой-то.
Мать звонит каждый день по несколько раз, и это, блять, очень странно. Никогда обо мне не волновалась, а сейчас… Да не, не волнение это, просто… Черт её знает.
Тряхнув головой, лениво натягиваю джинсы, футболку и толстовку, поглядывая в окно: вроде, не очень холодно — замерзнуть насмерть не должен.
В коридоре встречаюсь с бабкой: низкая женщина с седыми волосами, одетая в доисторический цветастый халат. Относится она к тому типу бабок, что сидят под подъездом и обсуждают всех вокруг, но моя пошла дальше: сидит одна и ворчит на бабулек, сидящих под подъездом и обсуждающих всех жильцов, да ещё и фашистками их называет, продавшими Родину за кусок хлеба.
Кажется, сбрендила она окончательно. Пора звонить в дурку.
— Сатанист, — злобно бурчит она, проходя мимо меня на кухню.
Кошусь на свой черный портфель с белой пентаграммой, отчего-то улыбаюсь и выхожу из квартиры, тихо прикрывая старую дверь, которая, как мне кажется, в любой момент может слететь с петель. Не хочу быть человеком, который доломает эту хлипкую конструкцию.
До школы, в которой проходит олимпиада, дохожу быстро, то и дело согревая замерзшие руки теплым дыханием.
На втором этаже стоят Саша и Макс, о чем-то оживленно беседуя. В кабинет пустят только через минут десять. Зачем так рано приперся-то, а?
Прикусываю нижнюю губу, нервно поправляю сползающий с плеча рюкзак и подхожу к знакомым. Макс сразу же тепло улыбается и заранее желает удачи, Саша просто здоровается. Я молчу и киваю один раз. Зачем — не знаю, но нахожу неприличным стоять столбом.
— Здорова, пацаны, — слышу за спиной голос Кирилла, и всё внутри сжимается.
Ждал эту встречу так долго. Так, блять, долго. Поэтому и на олимпиаду поперся, только б увидеть его.
Вздрагиваю, когда ощущаю, как подходит со спины, и отчего-то кажется, что стоит совсем близко, но тут парень оказывается рядом со мной, пожимает руки Саши и Макса, а после протягивает руку мне.
А я просто смотрю в его глаза и впервые в жизни тону, буквально заставляя себя всплывать и делать вдох. Опускаю взгляд на его руку, на кисти которой болтается парочка темных браслетов, и сжимаю свои в кулаки, оттягивая карманы черной толстовки.
Отдергивает руку, поджимает губы и хмурится.
Ощущаю какую-то странную горечь внутри, потому что снова наебнулся на тех же граблях и снова нихуя не сделал.
— Пиздец каникулы быстро пролетели, — говорит Кирилл, уже не глядя на меня. — Кстати, предки с мелким скоро сваливают на отдых заграницу на неделю или две, я с ними не еду, и у меня свободная хата.
— Бухаем! — слишком громко восклицает Саша, улыбаясь, как чеширский кот.
— Ты у меня на хате бухать не будешь, — отрезает Кирилл. — Ты в прошлый раз сжег мне сковородку, свернул мамкин любимый цветок и сломал душ.
— Торжественно клянусь, что такое больше не повторится, — театрально отдает честь, распрямившись.
— Знаю я тебя, — отмахивается Кирилл. — А ты как, с нами пьёшь? — уже обращается ко мне, глядя пристально, отчего становится не по себе.
— Не знаю, — пожимаю плечами, поднимая взгляд и глядя Кириллу в глаза.
Внутри что-то сжимается, когда вижу в его глазах разочарование. А ещё он немного зол, потому как его океаны достаточно темны, и зловещие, но такие привлекательные волны угрожающе разбиваются о берег.
Кто-то, кроме меня, ещё видит это? Или я окончательно свихнулся?
Все почему-то ненадолго замолкают, и сложившуюся между нами тишину нарушает девичий крик:
— Лешенька!
Успеваю только обернуться, как меня крепко обнимает невысокая темноволосая девушка, становясь на носочки и обвивая руками шею.
И я отвечаю на объятия, захлебываясь в чем-то родном, давно забытом.
***
Три месяца назад.
Сидя на больничной кровати и тихо шипя от боли, не отпускающей меня уже довольно давно, судорожно сжимаю в руке мобильный телефон, дыша через раз.
Как же больно.
На глазах наворачиваются слёзы, и я быстро стираю их, обещая, что справлюсь. В конце концов, смерть отца не конец света. Это не сломает меня, обещаю.
На левой руке гипс, всё тело в ранах, но я могу передвигаться самостоятельно, хотя и не разрешают, чтобы многочисленные швы по всему телу не разошлись.
Пиздецки отстойно.
Лучше бы я сдох там вместе с отцом.
Нет, черт. Обещал же, что справлюсь, но когда это было? Минуту назад? Может ли что-то сломаться во мне за столь короткий срок, не считая многочисленных переломов костей?
Кажется, я сошёл с ума.
Набираю выученный наизусть номер и терпеливо слушаю долгие гудки.
— Алло, — слышится на том конце, и я вздрагиваю.
— Привет, Лен, — улыбаюсь уголками губ.
— Ой, Леш, привет, ты как, котик? — щебечет девушка. — Как жизнь?
— Я… ты знаешь, я в больнице, — говорю достаточно тихо, почти неуверенно. — И… ты не хочешь ко мне заглянуть?
— Прости, — голос девушки дрожит. — Я сейчас у бабушки, в деревне. Последний месяц лета, как-никак. Ты как? Что-то серьезное?
— Всё нормально, — жмурюсь, пытаюсь восстановить сбившееся дыхание.
— Там же Тёма есть, он наверняка веселит тебя, да и Руслан с Андрюхой…
— Мне идти надо, — прерываю Лену. — Потом созвонимся, — отключаюсь прежде, чем девушка успевает что-либо сказать.
Тёмы здесь нет.
Он не берет трубку.
Руслан и Андрей как-то заходили: их пустила в палату знакомая врач ненадолго, но на них было похуй, потому что они были просто друзьями.
Тёма был лучшим другом.
И он не пришел.
***
Спустя несколько минут всё-таки разрываю объятия и поворачиваюсь к удивленным ребятам лицом, смотрящих так, будто я только что человека убил.
— Это Лена, — представляю девушку, на что та смущенно улыбается. — Лена, это Кирилл, Саша и Макс.
— Рад знакомству, — слащаво произносит последний и целует руку девушки.
Реакция Кирилла меня удивляет больше всех: обычно он любит заводить новые знакомства и даже хорош в этом, а сейчас недоверчиво косится на девушку, хмурит брови, а желваки ходят ходуном. И я вижу в его глазах-океанах надвигающийся шторм, не сулящий ничего хорошего, но кажущийся чертовски привлекательным.
— Рад знакомству, — в конце концов, выдает он, и я вижу, как щеки Ленки заливаются румянцем.
Я знаю её слишком хорошо: значит, понравился парень. Ха, ещё б ей Кирилл не понравился!
Они могут стать красивой парой.
От этой мысли всё внутри сжимается, и я чуть опускаю голову, грустно улыбаясь.
— Леша, — девушка сжимает кончики моих пальцев в своей руке и почти переплетает наши пальцы, но почему-то в конечном счёте не делает этого. — От тебя три месяца ни слуху ни духу, ты что, бухал всё это время или как?
— Почему бухал-то сразу? — возмущаюсь я.
Саша свистит.
— А потому что только этим ты и занимаешься, — фыркает Ленка.
— Наш примерный мальчик не такой уж и примерный? — улыбается Кирилл, скрещивая руки на груди.
— Какой-какой? — девушка смеётся, вызывая на лицах парней недоумение. — Вы, наверное, просто этого чудика не знаете! Мы в прошлом году в одном классе учились, так он чуть кабинет химии не сжег, бегал по школе с криками, что ЛГБТ тоже люди, как-то раз ударил учителя истории, потому как тот оскорбил кого-то или типа того, и…
— Хватит, — прерываю я, отчего-то сильно смущаясь и чувствуя на себе прожигающие взгляды.
Ленка пару секунд задумчиво смотрит на меня, привстаёт на носочки и, опустив руку на плечо, наклоняется к самому уху.
— Что произошло? — шепотом спрашивает она. — Ты изменился, — отстраняется и хмурится. — И это не то, что я хотела бы видеть.
Насмешливо фыркаю. Где ты была, когда тот другой я ломался на части?
Где ты, блять, была?
Обращаю внимание на открытую дверь нужного кабинета только в тот момент, когда Кирилл с силой хватает меня под локоть и малость грубо проталкивает вперёд, из-за чего Ленкина рука выскальзывает из моей.
Я не жалею.
— Не спи, — улыбается мне Кирилл, и я вижу на его лице недоумение и, кажется, недоверие.
Я был другим, знаешь. А, нет, точно, я же не привык говорить об этом.
Парень отпускает мою руку. Секунду назад было лучше.
Наши места оказываются почти рядом, и я сильно удивляюсь, когда Кирилл кидает мне записку, спрашивая, как решать второй номер. Пишу элементарное решение этого задания на листочке и незаметно отдаю его Кириллу.
«Спасибо», — тихо говорит он, и я вздрагиваю.
Что-то теплое согревает душу, и это так приятно, что я искренне улыбаюсь Кириллу, правда, он, отвернувшись и вновь сев ровно, уже этого не видит.
