Но если есть в кармане пачка сигарет...

Решив всего лишь несколько заданий, я конкретно завис. Да, сложно было, посему следовало сосредоточиться исключительно на физике, но сделать этого я не мог. Ленка как будто знала, о чём говорила, потому что теперь не слишком радужные воспоминания неприятно колют сердце. Каждый раз после подобных выходок или директор, или классный руководитель звонили и жаловались на меня отцу, а тот… В общем, с контролем эмоций по пьяне у него было туго и его срывало. Серьезно так срывало, потому что после его ударов я иногда ходить еле мог, но не жаловался, ибо деваться мне было некуда: уж точно к мамке или в детдом я бы не отправился. После выходки с никудышной защитой прав ЛГБТ отец избил особенно сильно, объяснив это тем, что его сын пидором не станет и пропагандировать эту пидорасню тоже не будет. Я был тогда зол, и сказал, что пидор — это он, а я защищаю права геев, да и всех людей нетрадиционной ориентации в целом. Это было зря. Таким злым я его прежде не видел. Вздрагиваю, кое-как продолжая шкрябать решения сатанинских задач. Всё сводится к тому, что сейчас я одинок как никогда прежде. Я ведь поверил ей, наивно подумал, что ей действительно жаль, но кто такая моя мать, чтобы думать обо мне хотя бы в сотую очередь? Нет, не могу я так больше. Мне надо на свежий воздух, точно. Быстро дописываю наверняка неправильно решенный номер и кладу работу на стол. Женщина в очках недоверчиво косится на меня, мол, серьезно, такие дурни сейчас на олимпиады городские проходят? Забираю рюкзак, выхожу на улицу и, устало опершись спиной о стену школы, оттягиваю край кофты от шеи, наивно надеясь, что из-за него дышать не могу. Дрожащими пальцами вытаскиваю из кармана пачку самых дешевых сигарет, кое-как выуживаю одну и поджигаю кончик, затягиваясь слишком сильно и судорожно выкашливая дым. По правде говоря, сигареты без фильтра курить невозможно. На другие денег не хватило. Несколько раз затянувшись, откидываю её в лужу, морщась от гадкого привкуса во рту и прикрывая глаза. — Я вообще ничего не знал! — слышу знакомый голос и резко оборачиваюсь, глядя на выходящих из школы Сашу, Макса и Кирилла. Последний, как мне кажется, смотрит взволнованно, тем не менее смеясь со слов друга. Глупое наваждение. Мне уже мерещится всякое.

***

Мы медленно подходим к парку аттракционов, и я в душе не ебу, что делаю здесь. Саша предложил забухать, мол, олимпиада, все дела, в школу завтра не надо. Но тут буквально из ниоткуда появился младший десятилетний брат Кирилла, поэтому мы и идём в парк. Меня пугает тот факт, что я согласился пойти с ними только потому, что не смог отказать Кириллу на его предложение пойти погулять. Должен заметить, что брат Кирилла потрясен. Нет, не потому, что сейчас идет и на всю улицу орёт песни Фараона, а потому, что он действительно прикольный пацан. Да и внешностью вышел: здоровенные ясно-голубые глаза, обрамленные черными густыми ресницами, бледная кожа и чертовски милая улыбка. Прям ангел, а не ребенок, но матерится похлеще меня и уже как-то был на вписке с братом, где хлебнул водки и с криком: «Хорошо зашла!» — завалился на диван, уже оттуда продолжая подпевать игравшим песням. Это недавно было, меня старый знакомый позвал. Вот я и зашел, но мигом ретировался, потому что, блять, слишком много людей. Так вот, несмотря на случай с водкой, вынужден признать, что Кирилл неплохой брат: он как-то Витьку с дружками за школой словил с сигаретой в руках, стыренной у старшеклассников. Ой и отгреб тогда мелкий. На всю жизнь запомнит, что курить плохо. Я тогда, к слову, тоже был за школой и тоже курил, только не такое дерьмо, как сейчас. Были времена. — Слушай, — Саша выравнивается со мной. — А правда то, что Ленка сказала? — Серьезно? — насмешливо фыркаю вместо привычного игнорирования людей. — Ты можешь представить меня бегающим по школе и кричащим, что ЛГБТ такие же нормальные люди, как и мы? — Вообще-то, не совсем, — улыбается парень, ероша блондинистые волосы. — Кстати, — рядом со мной оказывается ещё и Макс. — Ленка-то красивая девка, я б с ней замутил… — Не отбивай девушку Леши, — поворачиваясь к нам лицом и идя задом наперед, говорит Кирилл и подмигивает. — Она просто подруга, — возмущаюсь, засовывая замерзшие руки в карманы. — Ладно, — голубоглазый легко пожимает плечами, разворачиваясь ко мне спиной. Слишком много внимания к моей персоне, поэтому я действительно радуюсь, когда парни вновь уходят чуть вперёд, говоря о своём. В парке не слишком многолюдно, не приходится толкаться среди других людей, и, пока ребята спорят на какую экстремальную карусельку сгонять: детский паровозик или катающиеся по кругу коники — я обращаю внимание на колесо обозрения. Не помню, когда в последний раз был на нём. Да и вообще в парке. — Мелкий, а ты куда хочешь? — потрепав Витю по голове, интересуется Кирилл. — Туда, — тыкает пальцем в сторону того самого колеса, на что брат улыбается и отрицательно мотает головой. — Ты ж высоты боишься, дурень, — смеется Кирилл, и я буквально залипаю на эту донельзя милую картину. — Там ещё в обморок хлопнешься, вот и что я делать буду? Мальчишка сжимает руки в кулаки, хмурится и поджимает бледные губы, в точности копируя движения брата, когда тот зол. Тем не менее, Витька терпеливо слушает варианты Кирилла, но, как мне кажется, для себя он всё решил и потащит ненаглядного братика на злосчастное колесо. Буркнув что-то нечленораздельное, я плетусь к выбранному аттракциону и, заплатив за него пару рублей, захожу в одну из кабинок, глубоко вдыхая почти выветрившийся запах краски. Слышу шумиху за спиной и оборачиваюсь, наблюдая, как Витька, хитрый жук, проскальзывает мимо кассирши и других посетителей и забегает в кабинку рядом со мной. Сердце аж екает, когда смотрю на то, как паренек отчаянно цепляется руками за перила и вжимается буквально всем телом в стенку, хотя мы даже не набрали высоту. Матюшиные крики Кирилла, кажется, слышит весь парк. Схватившись руками за голову, парень смотрит на брата снизу вверх и пытается докричаться, сказать, мол, всё хорошо, скоро он спустится и ничего страшного не произойдёт. Вроде, Витьку мало-помалу отпускает, и я чуть отворачиваюсь в сторону, глядя на город свысока, и это круто. Всё как на ладони. Мой большой колхоз переливается разными цветами, на трассе беспрерывно ездят машины, кажущиеся мне разноцветными пятнами. Когда оказываемся в самой высокой точке, я прикрываю глаза и делаю глубокий вдох, чуть высовываясь вперёд. Кабинка вдруг встряхивается, из-за чего я с силой сжимаю край кресла, резко распахивая глаза и вдруг понимая, что всё, финиш, стали. Люди в соседних кабинках оглядываются по сторонам, явно пытаясь понять, что, собственно, произошло, а я, не моргая, смотрю только на одну кабинку — соседнюю. Видна только макушка Витьки, сидящего на полу и от безысходности обнимающего себя руками. До чего же знакомым это кажется… Я ведь тоже, тоже так зачастую сидел дома, не зная куда деться и как жить. Никто не помог. Теперь я не знаю, кем стал, зачем живу и почему изо дня в день поднимаюсь, хотя, кажется, должен был уже давным-давно лежать под землёй в дешевом гробу. — Там брат мой!.. Я должен помочь!.. Отпусти!.. Он боится высоты!.. — слышу обрывки фраз. Чуть высовываюсь из кабинки и смотрю вниз: охранник, заломив руки вырывающегося парня, что-то пытается растолковать тому. Кирилл вырывается, одергивает одежду и чуть было не заезжает охраннику правопорядка по лицу, как его останавливают Саша и Макс, и теперь уже они держат парня. Шумиха из соседних кабинок и ничего непонимающих людей снизу раздражает и хочется закричать, чтоб они все заткнулись. Я не могу бросить Витьку одного. Пытаюсь позвать его, но мальчишка никак не реагирует. Наверное, всё это действие краски. Наверное, меня вштырило и я окончательно свихнулся. Или я просто конченый еблан, кто знает. Хватаюсь руками за верхнюю часть карусели и медленно, осторожно ступая по железным перекладинам, делаю небольшие шажки вперёд. Как-то необдуманно смотрю вниз, а там — бесконечное расстояние до земли, перерезанное серыми перекладинами колеса. Голова начинает кружиться, и одна нога соскальзывает, но я, крепко вцепившись пальцами в шершавое железо, вновь выравниваюсь. Наступает тишина. Серьезно, они все вдруг замолкают, и от мысли, что множество глаз сейчас смотрит на меня, хочется самолично сигануть вниз: я им тут не цирковой клоун. Но больше всего меня пугает тот факт, что и Кирилл сейчас наверняка смотрит на меня. Я не имею права облажаться, свалиться и разбиться насмерть. Только не сейчас. Шаг за шагом приближаюсь к нужной кабинке и осторожно пролажу в проход, где наконец-то расслабляюсь, шумно выдыхаю, смахиваю капли пота со лба и, впиваясь пальцами в поручень, сажусь на кресло, чувствуя, как трясутся колени, руки и чуть потряхивает всё тело в целом. Шум вновь возвращается, люди продолжают кричать, и я на секунду смотрю вниз, выискивая взглядом Кирилла в толпе. А, вот он: стоит ни живой ни мертвый и, я почти уверен, не моргая, смотрит сюда. — Эй, — опускаюсь на пол рядом с Витькой. — Ты же помнишь меня? Ты как? — Очень страшно, — шепчет он, глядя на меня не как на незнакомца, а на человека, которому доверяет, и я понимаю: помнит. Все также крепко обнимает поджатые к животу колени и утыкается носом в изгиб локтя. Вдруг вскидывает голову и, глядя с детской наивностью и доверчивостью, впивается цепкими пальцами в мою руку, будто я и есть его спасение, будто, если отпустит, упадёт. От неожиданности пытаюсь отодвинуться и замираю, чувствуя, в каком бешеном ритме колотится сердце. Вот-вот выпрыгнет из груди. Не отшатываюсь, собираюсь с мыслями и чуть крепче прижимаю его к себе, ероша черные волосы Вити и поглаживая его по голове. — А зачем полез тогда? — интересуюсь, одну руку опуская на спину уткнувшегося носом в моё плечо паренька. — Хотел доказать, что могу не бояться, — тихо-тихо говорит он. — Знаешь, это нормально… Все люди чего-то боятся. Ты ведь не высоты боишься, а упасть, так? Но ты бы не боялся, если бы стоял на скамейке. Просто вдохни воздух полной грудью и не смотри вниз. — Ты не прав, — вздыхает мальчишка. — Вот Кирилл ничего не боится, и я не должен… — Кто знает, — пожимаю плечами и прикрываю глаза. — А ты? — вдруг спрашивает он. — Чего боишься ты? — Я чужих прикосновений боюсь. — Как это? — отстраняется от меня и глядит с интересом. — Не знаю, просто боюсь. Или делаю вид, что боюсь, потому что так проще. Наверное, я просто трус, вот и всё. — Но ведь до меня ты дотронулся, — возражает Витя, глядя мне в глаза. — Потому что заставил себя не бояться, — улыбаюсь и тихо добавляю: — Хотя бы сейчас, когда кому-то нужна помощь, пока не дошло до панических атак. — А я так могу? Киваю и, встав на ноги, легко подхватываю мальчишку и ставлю его на сиденье, из-за чего тот, вцепившись в мою кофту руками, утыкается носом в изгиб шеи и дышит тяжело-тяжело, содрогается всем телом и тихо просит, чтоб я опустил его обратно. — Посмотри как красиво, — практически шепчу я. — Небо ясно-голубое, солнце спряталось за белоснежным облаком, город переливается всеми цветами радуги. Где-то мельтешат люди, как мурашки, и быстро-быстро ездят машины. А там, на горизонте, смешались две жизни: жизнь природы и высоких домов. Чувствую, как Витя чуть расслабляется. Мальчишка осторожно поворачивается лицом к городу и, тихо буркнув себе под нос: «Только вниз не смотреть», — впивается взглядом в даже наполовину неописанный мной мир. Отхожу на полшага назад и, стянув с себя толстовку, накидываю её на плечи порядком замерзшего паренька, который спешно засовывает руки в здоровые рукава. Теперь мерзну и трясусь от холода я. Ну да не суть. — Я держу, — опускаю руки на плечи Вити, и тот окончательно расслабляется, восхищенно разглядывая то небо, то далекие дома, что смешались с густыми разноцветными деревьями. — Это ведь не страшно, — опуская свою руку на мою, выдает парнишка. — Прикосновения — это совсем не страшно. И высота тоже. Другое дело — темнота. Ты знаешь, что скрывается во тьме?.. Улыбаюсь, всё ещё фантомно ощущая дрожь во всём теле. Возможно, я не боюсь чужих прикосновений так сильно, как привык об этом думать. Просто так действительно проще: прятаться от всех и вся в выдуманном мирке. Когда колесо обозрения продолжает спуск, Витя уже спокойно оглядывается по сторонам, но вниз не смотрит. Вскоре мы сходим на твердую землю и, не будь здесь так много людей, я бы не отказался упасть на колени и попытаться обнять родимый асфальт. Кирилл крепко обнимает Витю, а я тем временем проскальзываю между людьми и, ежась от холода, возвращаюсь домой. Впервые в жизни я действительно горд собой.