Но если есть в кармане пачка сигарет...

Если бы меня попросили назвать самую неловкую ситуацию в жизни, я бы описал сегодняшний день. То, как полез к Кириллу, то, как он сейчас, находясь очень близко к однокласснице, мило улыбается, пока я не нахожу себе места. Стою возле входа в спортзал и тупо пялюсь на них, как идиот, коим, собственно, и являюсь. Ведет себя так, будто ничего не произошло… По сути, всё так, но почему я не могу не пялиться на него и не чувствовать эту глупую ревность? Не то чтобы я ревновал, но было бы неплохо спрятать Кирилла от глаз окружающих. Я свихнулся. Потираю пальцами переносицу и, чуть опустив голову, засовываю руки в карманы. Чувствую на себе пронзительный взгляд и ежусь, медленно плетясь к ребятам, что уже построились в одну линию. Учитель первым делом заставляет пробежать нас пятнадцать кругов. По началу это даже легко. До круга эдак пятого. На седьмом я, запыхавшись и кашлянув несколько раз, останавливаюсь и, опираясь рукой о стену, тяжело дышу. Через ещё несколько кругов сдаются и тяжело дышащие девчонки. — Кто пробежит на круг больше остальных, получит высший балл в журнал! — восклицает физрук: седой мужик пятидесяти лет, от которого за версту несет куревом. Медленно опускаюсь на скамейку, кашляя в рукав спортивной кофты. А ведь когда-то мечтал связать свою жизнь со спортом, добиться чего-то большего... Однако забавно. В какой именно момент в моей жизни что-то пошло не так? Парни один за одним, задыхаясь, опускаются на скамейку недалеко от меня, и, в конце концов, остается только Кирилл, который, кажется, может спокойно пробежать ещё столько же. Почему он? Как этот парень вытворяет подобное? В смысле, он же курит столько же, сколько и я, но бегает так, будто тренировался десятилетиями. Это не странно, нет. Это просто ненормально, необъяснимо. — Молодец, Кирилл! — восклицает физрук. — Учитесь, остолопы! Так, сегодня сдаете отжимания и пресс! Вопросы будут? Одноклассники недовольно галдят, девчонки и вовсе пытаются ретироваться, но учитель прерывает их жалкие попытки. Ладно, в этом я, вроде, не так плох, как кажется. Первые двадцать раз отжимаюсь на раз-два. К этому времени девчонки уже давным-давно валяются на полу и ноют о тленности бытия. Спустя следующие двадцать отжиманий сдаются и парни, заваливаясь на пол. Кроме меня. Не привык сдаваться в том, что могу делать, так просто. Кроме Кирилла. Ему это, кажется, дается так же легко, как и бег. После того, как учитель крикнул «сорок», становится действительно тяжело. Еле нахожу в себе силы подниматься, но ведь должен же доказать, что способен хоть на что-то в этой жизни. — Сорок девять! — восторженно кричит физрук. Боковым зрением вижу, как Кирилл заваливается на пол, и позволяю себе тихо усмехнуться. — Пятьдесят! Не выдерживаю и я. — Это очень-очень хорошо, парни! — лепечет учитель. — А я думал, вы и двадцать раз не отожметесь. Но, знаете, я ваши годы и семьдесят мог! Не то что сейчас молодежь! Совсем себя запустили! Не чувствую ни радости, ни гордости. Я просто сделал что-то лучше, чем другие. На пределе своих возможностей. Отец бы назвал ущербным, потому как сам в свои годы умудрялся сохранять форму достаточно неплохой, несмотря на то, что пил за десятерых. Я всё ещё слаб и всё ещё ничего не могу изменить. Прискорбно. Замечаю, как Кирилл как можно незаметней сваливает на улицу через дверь в спортзале, и не нахожу в голове ничего лучше, чем мысль, что стоит пойти за ним. В последнее время мне действительно трудно находиться рядом с людьми, сближаться с ними, но хуже всего рядом с Кириллом, потому как я не могу знать наверняка, что он чувствует, о чем думает, что я значу для него. Наверняка, просто странный одноклассник. А кем ещё, собственно, я могу быть? Другом? Х-ха, не верю в дружбу. Кем-то большим? Слишком высоко беру. Кирилл сидит на каменной лестнице, состоящей из трех ступенек, которая ведет в спортзал. Челка свисает, закрывая собой глаза, и мне, правда, жаль, что я не могу увидеть даже этот ненатуральный ярко-голубой цвет. Прикрываю дверь в спортзал и неловко опираюсь спиной о стену, наблюдая за тем, как парень вытаскивает сигарету из кармана и, чиркнув колесиком зажигалки, поджигает её и затягивается, выдыхая дым. Серьезно? Как он вообще может бегать, если даже на уроке физкультуры курит? На улице действительно холодно, так что не думаю, что ему следует сидеть тут в одной тонкой спортивной кофте. Если он заболеет, я не смогу видеть его неделю, а то и больше. Эй, нет, я не настолько мазохист. — Урок, вообще-то, ещё не закончился, — нарушаю тишину, сжимая пальцами края кофты. — Могу себе позволить, — выдыхая медленно рассеивающийся дым вверх, говорит парень. — Я, в отличие от некоторых, способен пробежать больше пяти кругов. Я семь пробежал так-то! Не всё так плохо! — Я, в отличие от некоторых, способен отжаться пятьдесят раз, — фыркаю, отворачиваясь в сторону. — Подъебал, — усмехается Кирилл. — Один-один. Сжимаю стучащие от холода зубы и, ежась, опускаюсь на ступеньки рядом с парнем, пряча ладони в рукава и согревая горячим дыханием ледяные пальцы. Никогда не думал, что смогу хотя бы заговорить с ним. Ещё неделю назад избегал Кирилла всеми возможными и невозможными способами, а сейчас самолично свалил с урока, дабы перекинуться с ним парочкой фраз. Честно говоря, мне просто слишком уж сильно хочется узнать, изменилось ли что-то между нами после той какой-никакой близости в раздевалке. Наверняка, любой другой врезал бы мне на его месте, потому как такое понятие как «личное пространство» вообще не фигурировало в тот момент, но почему он тогда не сделал этого?.. Принял за нелепую шутку и решил подыграть?.. — Холодно, — тихо говорю, поглядывая на Кирилла, в руках которого медленно тлеет сигарета. Не Marlboro. Наверное, стрельнул у кого-то из параллели. — Тебе лучше вернуться, а то заболеешь. — А ты? Ты ведь тоже можешь заболеть. Тихо усмехаюсь в рукав, чувствуя что-то неприятное где-то глубоко внутри. Не могу. Когда был совсем маленьким, болел до невозможного часто, когда подрос — то же. Но в подростковом возрасте мой организм, видимо, закалился, так что болеть я перестал. Зачастую в припадках отца, когда успевал убегать от его кулаков на улицу, бежал к Тёме домой босиком по лужам, грязи или снегу. На пороге обычно появлялся мокрым и облезлым, дрожащим от холода и дышащим хрипло из-за того, что наглотался ледяного воздуха. И он всегда впускал меня, всегда помогал… Я принимал это как нечто должное, а на утро возвращался домой, потому как не мог слишком долго пользоваться его добротой и добротой его родителей. Отец обычно в это время спал, а мне приходилось убирать бутылки и, в большинстве своём, осколки, о которые постоянно царапал руки. Вслух я этого, конечно же, не говорю. Не хочу, чтобы кто-то ещё сочувствовал мне, испытывал жалость. Достаточно меня самого. — Нет, — отвечаю через некоторое время. — Не заболею. Кирилл фыркает и откидывает окурок в сторону, сцепливая руки в замок и опуская их на колени. — Знаешь, я думаю, что мой младший брат больше не боится высоты только благодаря тебе, — нарушает тишину Кирилл, поворачиваясь ко мне лицом, и я наконец-то вижу его глаза. Вижу океаны. Не ту яркую голубизну, а именно их. Они такие настоящие, такие… родные?.. Не думаю, что имею право на подобные мысли, но теперь, когда Кирилл избавился от этих гадских линз, когда я наконец-то вижу синие бушующие океаны, дышать, кажется, становится легче. — Ты так глупо рискнул тогда своей жизнью, и я так перепугался, но теперь готов признать: если бы не ты, он наверняка бы уже свихнулся. Витя и раньше боялся высоты, но после того, как карусель остановилась, если бы тебя не было рядом, он никогда бы больше не смог перебороть свой детских страх. Ты помог ему. Спасибо. Чувствую, как на лице расползается наверняка идиотская, но искренняя улыбка, и как ледяные пальцы обхватывают подбородок и поворачивают лицо в сторону Кирилла, крепко фиксируя в таком положении. Удивленно распахиваю глаза, начиная делать глубокие вдохи от такой близости. Он смотрит прямо на меня, а я не знаю куда деться, находя желание отвести взгляд крайне нелепым. — Когда ты перевелся в наш класс и зашел в кабинет, одетый во всё черное, я подумал, типа: «Что за мудак?» В тот день ты проигнорировал просьбу классного руководителя и ничего не рассказал о себе, а просто уселся за свободную парту и предпочёл игнорировать всех нас. Олька — потрясающий человек, знаешь? Она, несмотря на то, каким хмурым ты выглядел, постоянно пыталась наладить контакт, а я для себя решил, что если тебе не надо общение с нами, то меня это точно ебать не должно. Ты старался не выделяться, сливаться с окружающими предметами и никогда не улыбался, но тем самым почему-то привлекал к себе внимание. Почему это происходило? Почему они все пытались завязать с тобой дружбу? — тихо усмехается, на секунду опуская взгляд, а я могу лишь с силой сжимать руки в кулаки от волнения и чувствовать, в каком бешеном ритме колотится сердце; отчего-то дышать совсем тяжело. — Я не понимал этого, но потом в один прекрасный день ты улыбнулся Ольке. Да, я помню это настолько хорошо, что самому тошно. Этот момент отчетливо въелся в мою память, и именно тогда я понял, почему все они, несмотря на то, как ты отгораживался от людей, так тянулись к тебе. Потому что ты, несмотря на свою похуистичность, выглядел грустным, отстранённым, и тебя чисто инстинктивно хотелось обнять и сказать, что всё будет хорошо. Не могу вспомнить, когда его лицо оказалось так близко, когда его вторая ледяная рука опустилась на мой затылок, перебирая пряди волос. Я слышу лишь тяжелое дыхание Кирилла и стуки своего сердца. — Возможно, я ошибаюсь, — в самые губы выдыхает парень, обжигая холодную кожу горячим дыханием. Его левое колено опирается на ступеньку, правое опускается на мои ноги и с легкостью раздвигает их. Одна рука всё так же остается на затылке, а пальцы другой переплетаются с моими. Кирилл резко подается вперед, из-за чего я заваливаюсь на спину на бетонный пол, и парень придавливает моё тело своим. Я больше не знаю, как дышать. Кирилл осторожно, трепетно касается своими губами моих, и я инстинктивно приоткрываю их. Парень целует порывисто, страстно, немного неумело, но, думаю, это можно списать на то, что вряд ли он когда-нибудь раньше целовал другого парня. И я отвечаю с такой же страстью, переплетая наши языки и одну руку запуская в его мягкие волосы, о чем мечтал с тех самых пор, как увидел его. Не знаю, что чувствую, потому как чувствую слишком много всего сразу. Рука Кирилла соскальзывает с моего затылка, опускаясь на живот и проникая под майку, из-за чего я извиваюсь от холодных прикосновений. Его руки ледяные, но его губы такие теплые. Медленно отстраняется, зубами оттягивая нижнюю губу, и делает сразу же несколько тяжелых вдохов, пока я пытаюсь отдышаться рваными, совсем не контролируя этот процесс. Шумно выдохнув, сильнее придавливает своим телом, уже окончательно опустившись на меня и запустив руки в мои волосы. Чувствую, как всё тело сводит от чего-то теплого-теплого внутри, давным-давно забытого, но сейчас так ярко и бесцеремонно вернувшегося в мою жизнь. Прикрываю глаза, опуская руки на плечи парня и с силой сжимая пальцами его спортивную кофту. Не знаю, что чувствую, но, думаю, это можно назвать влюбленностью.