***
Второй урок — чертова математика. Всё бы ничего, но геометрию я не понимаю от слова «совсем». Могу разве что косой чертеж зафигачить, хотя черчение в прошлом году мне давалось легко. Всё слишком быстро пошло наперекосяк, изменилось. Хочу назад, в собственную чертову зону комфорта, где всё было привычно: пьяный отец, побои, мнимые друзья. Всё было так просто, что даже нелепо. Чувствую себя крайне неуютно, еле сдерживаюсь, чтобы не поднять взгляд и не уставиться на Кирилла, что уж явно перебарщивает со своими гляделками в мою сторону. Какого черта ему надо? Мне и так херово. После урока иду в туалет и умываюсь холодной водой, вздрагивая, когда телефон вибрирует в кармане. Наверняка снова мать звонит. И что на этот раз? Хмуро смотрю на экран. Сердце проваливается в бездну, громко ударившись о ребра. Руслан?.. Какого?.. — Алло, — хрипло, надломившимся голосом отвечаю я, с силой сжимая в руке телефон, упираясь второй в умывальник. Голова идет кругом. Этот дебил не позвонил бы просто так, не после того, что я сделал. Когда они с Андрюхой пришли в больницу, чтобы навестить меня, я грубо послал обоих, потому что они не были теми, кто нужен был мне в тот момент. Да и пришли они только из чувства долга, а не потому, что хотели меня видеть. Я был зол, чертовски зол. Оборвал все связи, но они отчаянно пробираются ко мне снова и снова. Один за одним. Иногда Тема звонит, но я упрямо не поднимаю, «Вконтакте» висит от него около десяти тысяч непрочитанных сообщений; Ленку не так давно встретил, а теперь ещё и Руслан позвонить решил. Неужели что-то случилось? Что-то… с Темой?.. Да нет, быть не может! Ну же, не молчи! Сердце бешено стучит в груди, собственное отражение перед глазами в зеркале плывет, дышать тяжело. Оттягиваю рукой край кофты от шеи и чуть наклоняюсь вперед. Отчего же так душно? Как бы ни пытался убедить себя, что мне плевать на Тему, на самом деле это не так, теперь я понимаю это. — Привет, — наконец-то говорит Руслан. — Рад слышать тебя, парень. Давно не виделись. Хочу ответить что-нибудь, но от волнения не могу выдавить ни звука; горло сдавливает спазмом, отчего дышать совсем тяжело. Черт, черт, черт, давно со мной такого не было. — Ладно, не хочешь говорить — не надо, — фыркает на том конце. — Я звоню сказать… Ты имеешь право это знать, всё-таки он когда-то был и твоим другом тоже. Задыхаюсь. Как же, что же… — Помнишь ведь Вадима Смирнова? Учился с нами в классе. Так вот, у него мать погибла в аварии, отец спился, вот и суициднулся парень. Жаль его, хорошим был. Шумно хватаю ртом воздух и расслабленно выдыхаю. С Темой всё хорошо. Паника накатывает с новой силой. Мы с Вадимом друзьями не были, но он был хорошим человеком, это точно. Как же так? Он ведь был веселым, всегда всем помогал, строил какие-то там несбыточные планы на свою будущую жизнь. Он был мечтателем, которым я почти восхищался, потому что именно этого мне никогда не хватало: желания жить, безумных планов на будущее. — Тема, кстати, с тобой встретиться хотел, что думаешь по этому поводу? Телефон вываливается из руки и падает на пол, из-за чего крышка и батарея вылетают из него. Чувствую себя разбитым и медленно опускаюсь следом, опираясь спиной о стену. Этот парень всегда хотел жить, но обстоятельства сломали его, и он решил покончить с этим. Я тоже хотел, столько ведь раз хотел забить на всё и сигануть с крыши. Так какого черта я так отчаянно держусь за эту жизнь? Почему не сделал этого? Я просто трус, точно. Не смог банально сделать шаг с обрыва. Судорожно хватаю ртом воздух, сжимаю руками края кофты и пытаюсь оттянуть, будто это она душит меня. Знаю, что не так, что сам себе могилу копаю, но поделать с этим ничего не могу. Мне кажется, что я тону, что надо мной бесконечное водное пространство, и где-то там, далеко-далеко, видны тусклые лучи света. Несколько раз тщетно разрезаю ледяную воду руками и прикрываю глаза, продолжая падать на дно. В чем же смысл? Ради чего я должен бороться? Незачем. Ответ так прост, что даже смешно. Чувствую на плечах чужие руки, слышу мягкий, обволакивающий голос и резко распахиваю глаза, делая глубокие вдохи раз за разом, цепляясь руками за рубашку сидящего напротив меня парня, смотрящего обеспокоенно, нервно стискивающего руками мою кофту и шумно дышащего. — Тише, спокойней, всё хорошо, — говорит он, поглаживая меня по спине. — Давай же, вдох-выдох, вдох-выдох, всё хорошо, всё хорошо. Кирилл повторяет это снова и снова, как мантру, а я крепко прижимаюсь к нему, обвиваю руками шею, судорожно дышу куда-то в шею, стискиваю так, что наверняка останутся синяки. Он здесь, рядом… «Ради тебя», — думаю я, чуть ослабляя хватку и немного приходя в себя. — Что произошло? — дрожащим голосом спрашивает Кирилл, зарывается пальцами в мои волосы и несколько раз кашляет. — Ничего, — отвечаю тихо, неуверенно. — Всё нормально, честно. Спасибо. Фыркает, тихо бурчит себе что-то под нос и нехотя отстраняется. — Хочешь уйти? Уверенно киваю. Свежий воздух, возможно, позволит мне привести мысли в порядок.***
«Подышать воздухом» как-то само собой перерастает в «пойти к Кириллу домой». Неловкое молчание между нами, что прервалось лишь на несколько коротких фраз, заставляет чувствовать дискомфорт. Дома у Кирилла действительно классно. У него дорогая стильная мебель, удобная планировка, а главное — тепло и уютно. Там, где жил я, никогда такого не было. — Родители с мелким уже уехали, — сообщает Кирилл, швыряет рюкзак и куртку на пол, стягивая без помощи рук кроссовки. — Угу, — тяну я, разуваясь и плетясь в дорого обставленный зал. — Не следовало тебе сваливать из школы, влетит же. — Да плевать! — парень заваливается на диван, подкладывая руки под голову. — Тебя беспокоит то, что влетит мне, а не тебе? — Ты же из-за меня ушел. — Ой, да ладно, я бы и так свалил, — отмахивается и резко садится. — Кстати, результаты по олимпиаде уже есть, я на область прошел, а тебе не хватило буквально пары баллов. — Поздравляю, — взлохмачиваю волосы на голове. — Можно мне в душ сходить? — Да без б. Возьми чистые шмотки и полотенце в том шкафу, — указывает в сторону соседней комнаты. — Ага, спасибо. Вытаскиваю серые хлопковые штаны и майку. Моя одежда неприятно липнет к телу.***
Что происходит, понимаю смутно. Холодно, горячие руки на плечах жгут кожу. Зубы стучат, ноги не держат, и я, содрогаясь от озноба, хватаюсь за тело придерживающего меня человека. Осознание приходит слишком быстро. Стою в светло-голубой ванной комнате, меня обнимает зло разглагольствующий по какому-то поводу Кирилл, а я почти не чувствую своё тело. — Какого хрена? — рычит он, накидывая на мои плечи полотенце, всё также придерживая одной рукой за спину. — Ты ебнулся или что? Даун! Ебать ты даун! А если бы я не зашел? Блять, идиот! Сколько ты просидел под ледяной водой? — Со мной такое бывает, — дрожащим голосом отвечаю я, обнимая себя руками. — Иногда ловлю себя на том, что не помню, как оказался в том или ином месте. Могу найти себя готовящим яичницу или стоящим в парке, совсем не понимая, как подобное произошло и чем я руководствовался. Это похоже на утро после бухаловки: тебе плохо и ты не понимаешь, как оказался в этом месте. — Может это, к врачу? — Я тебе сейчас врежу. Кирилл смеётся, ерошит мои волосы и тащит в сторону спальни, где резким движением вытаскивает теплое ватное одеяло, из-за чего на пол летят подушки и плед, и закутывает меня в него. Это мило... Черт, почему это так мило? — О, смотри, че есть! — вытаскивает из комода шерстяные носки и поднимает руку с ними вверх, довольно и немного глупо улыбаясь. Чувствую себя неловко, когда парень напяливает это на меня. Я не из тех людей, что краснеют, но сейчас щеки горят, и я искренне надеюсь, что не похож на помидор. Кирилл плюхается на кровать рядом со мной, сидящим в одеяле, как в коконе, и тщетно пытающимся согреться, и крепко обнимает, утыкаясь теплым носом в мою щеку. — Ты извини за это, — неловко бормочет синеглазый. — Я вот сейчас обнимаю тебя и не знаю, что ты чувствуешь. В смысле, может, тебе некомфортно. Рядом с тобой так всегда: я сначала делаю, потом думаю, — тяжело вздыхает. — Просто… иногда мне кажется, что ты пялишься на меня, что я тебе даже нравлюсь, и только я делаю шаг навстречу, как ты сбегаешь, поэтому я не знаю, как себя вести. — Я странный, — пожимаю плечами и вытаскиваю одну руку из-под одеяла, опуская на руку Кирилла и переплетая наши пальцы. — В этом проблема, кажется. Мне сложно понять, что я чувствую, потому что иногда я не чувствую ничего, а иногда — слишком много. Ты спрашивал, откуда у меня эти побои, так вот, это Егор, и не то чтобы это было плохо, ведь я сам позволил. Иногда накатывает, и, чтобы вновь почувствовать себя живым, вытворяю подобные вещи. Как будто что-то сломалось во мне. Знаешь, как сломанная игрушка на фабрике. — Расскажи мне, — просит парень. Опускаю голову и выпускаю его руку из своей. Я бы хотел кому-то рассказать это, но ведь взваливать свои проблемы на Кирилла банально нечестно. Одноклассник тяжело вздыхает, выпускает меня из объятий, из-за чего вдруг снова чувствую себя одиноко, и, взяв со стола пачку сигарет, закуривает, садясь на пол рядом с кроватью и вместо пепельницы используя фарфоровое блюдце. Сильнее кутаюсь в одеяло и решаюсь. Хочу, чтобы он доверял мне, так что пора сделать для этого хоть что-то. Рассказываю всё, не оставляя втайне ничего. Как ушла мать, как спился отец, как тетя Марина постоянно выделяла мне палату в больнице. Про смерть отца, про то, что чувствую себя в этом виноватым, про бывших друзей, почему решил перевестись в новую школу. О Егоре, матери и бабке. Я благодарен, что после этого он не говорит что-то типа: «Мне жаль». Наверное, после такого я бы снова замкнулся. Возможно, даже в каком-то смысле возненавидел его после таких неискренних слов, потому что, будем честны, людям похуй на других людей. — Я бы хотел сказать, что-то крутое, правда, чтобы тебе стало легче, но я не знаю, что именно, — тихо говорит Кирилл, садясь на край кровати. — Прости, я плох в этом, но хочу, чтобы ты знал, что я хочу помочь, поддержать. У меня родители на неделю свалили, можешь пока пожить здесь, а потом придумаем что-нибудь, ладно? Смысл сказанного ускальзывает. Завороженно киваю, неотрывно глядя в его глаза, утопая в бесконечно синих океанах. — Вот и здорово, — улыбается и подается вперед, заваливаясь на меня, из-за чего падаю на кровать, а Кирилл оказывается сверху, придавливая своим восхитительным телом. — Всё будет хорошо, честно, — зарывается пальцами в мои волосы и шепчет на самое ухо. И хули он такой милый? Сердце бешено стучит в груди.