Фрост

— Ешь, Эльза. Неприлично оставлять так много еды.       Тяжело дышу. Я не готова была засунуть в себя целый круассан. Кофе — ладно, но что-то есть! Я же завтракала, но ему глубоко плевать на этот факт. Почему Джексону это так важно? — Буду весьма признательна, если разрешишь мне оставить его на тарелке таким, какой он сейчас. — Нет, Элизабетт, не разрешу. Потому что, — добавляет он после паузы, облизывая верхнюю губу, а во рту у меня пересыхает, — не переношу этого. — А что ты переносишь? — вырывается у меня из дурацкого рта, и я мысленно кричу себе: «Молчи, самоубийца!»       В его глазах появляется лед, и Джек спокойно, на удивление, отвечает: — Тебе лучше не знать.       Коротко, ясно. И я не понимаю, что делать дальше. Я ведь не привыкла есть так много. В детдоме меня недокармливали, а поэтому мой желудок просто не готов принять эту пищу. — Ладно! Я съем! — сдаюсь я и откусываю несчастный круассан. Джексон улыбается, чувствуя себя победителем.       Я пробую еще. Привкус… хм… сладкое. — Что это? — Мед, — говорит, отпивая свой кофе. — Яфно, — бормочу я с набитым ртом. И тут моя рука падает на стол, и моя голова тоже.       Последнее, что я вижу, это испуганные глаза Джексона.       Самые красивые…

***

      Сразу после сна, не понимаешь реальности, и поэтому тебе нужен кто-то, кто может объяснить твое местонахождение и, ах, да, если ты упал в обморок, что же произошло.       Когда я открываю глаза, Бог уже предоставил мне этого человека. Джексон внимательно и одновременно нежно смотрит на меня.       Наверное, думаю я, он наблюдал за мной все время, пока я была в отключке. — Я тут, — говорю я, пытаясь показать глазами, что хочу все знать. — Да, — он моргает и, мать его, становится жутко строгим. — Почему ты мне не сказала, что у тебя аллергия на мед? Что? — Я не знала этого. То есть… ну, я никогда не ела мед. Наверное, странно, но нам не позволяли такую роскошь. — Ты перестала дышать. Насколько мгновений я думал… — смена настроения! Теперь он стал таким ранимым, хрупким. — Эльза, все хорошо сейчас?       И если даже я хотела бы ответить нет, у меня бы не получилось. — Да. С тобой — да.       Он резко вдыхает, и я чувствую, как воздух, весь кислород и азот в нем, электризуется, сердце начинает биться быстрее, мне катострофически жарко.       И хоть Джексон сидит со мной на кровати, а я лежу, и нас отделяют всего несколько сантиметров, я жажду, чтобы он ко мне прикоснулся. — Пойдем, — шепчет он, когда я уже прикрываю глаза.       Я встаю за ним, и он ведет меня через коридор, мы проходим несколько дверей, они белого цвета, и останавливаемся около черной, как смоль, двери. — Ты должна мне пообещать, Эльза.       Что? Что такое, Фрост? — Да… — Если ты, — он крепче сжимает мою руку, поглаживая большим пальцем костяшки моих пальцев, — вдруг, почувствуешь, что не хочешь меня видеть больше, то… дверь открыта. Ты можешь уйти в любой момент.       Он выгоняет меня? Нет! Я не хочу! У меня кружит голову от его ласканий, внизу живота опять жарко, я облизываю губы. — Джексон, что там такое?       Почему ты так говоришь? — Эльза, пообещай. — Окей, да. Я обещаю. Только открой уже эту чертову дверь.       Фрост отпускает мою руку и медленно достает из кармана брюк маленький черный ключ. Тянет за ручку и испуганно, настороженно смотрит на меня, впуская в комнату.       Сердце отбивает бешенный ритм, живот скрутило. В комнате мало света, но я все отчетливо вижу. Вижу. Все.       Черные стенды с плетками и ремнями. На стенах висят наручники и прочая фигня. Напротив двери, откуда я вошла, деревянный крест, в виде буквы Х. Мне становится тошно, потому что я понимаю, что это он делает с людьми. Ну, девушками, наверное.       Справа темная кровать просто огромного размера, и я сразу представляю себе, что я там лежу с ним. Мотаю головой. Я же не этого хотела, да? Я же вообще ничего не хотела.       Двигаться с места нет сил, и мне начинает казаться, что Джек знал, что мне будет страшно, и это он так меня отшивает. Ничего лучше нельзя придумать.       Пячусь назад и слышу, как он громко выдыхает: — Эльза, не спеши. — А какой ты реакции ожидал? — я уже шепчу, не могу успокоить биение сердца. — Ты же ничего не знаешь и… — Не понимаю, — добавляю я. — Тебе это нравится? Бить? — Это удовольствие, Элизабет.       Я смеюсь. Правда, смеюсь. О каком удовольствии может идти речь, если тут все садистские штучки? — Секс — распространённое понятие. Кто-то занимается любовью, а кто-то, как я, трахается. Там нет чувств. Вернее, только удовольствие, - он произносит последнее слово низким тоном голоса, и все внутри меня скручивается.       Когда он видит, что я продолжаю молчать, добавляет: — Я доминант. Мне нужны сабы. Есть кое-какие правила в этих договоренных отношениях, но это не встречания. — Ладно. — Ты не ушла, — он удивлен? — Пойдем на кухню.       Покорно иду за ним. Я действительно рассматриваю тот вариант, что буду рабыней? Это же так называется? Нет, я хотела нормальных отношений.       Думала, с Джеком они будут замечательным примером их, а оказалось… мать вашу. Просто супер. Кто еще знает об этой комнате? Ханс? Моана? Родители, думаю, не в восторге от этого. — Кто знает о твоих наклонностях? — Наклонностях? — он усмехается, достает пару бокалов, — Это образ жизни. Никто. Только мои бывшие сабмиссивы.       Мне не нравятся эти слова. И я не хочу быть их частью. Но я хочу быть с ним. Да! Я хочу. Хочу его. Но не уверенна, что смогу. — Давай об этом поговорим, — я киваю. — Ты должна мне рассказать. Что тебе не нравилось, когда ты занималась сексом?       Я сильно хмурюсь. Он не подозревает, что я девственница. — Эльза, чтобы мы смогли продолжить, надо чтобы ты говорила.       Мне нравится, как он сказал «мы». Значит «мы» существует. — Я… Как сказать? Джек, я девственница и я очень сильно хочу тебя, но без твоих извращений.       Его синие глаза полны обожания и чего? Желания? А что если он хочет меня? Конечно хочет, дуреха, иначе не предлагал бы тебе секс в черной комнате. — У меня не было никого, — на одном дыхании проговариваю я, садясь за барную стойку.       Его челюсть падает, и я удивляюсь, как бокалы не грохаются на пол. Джексон в шоке — и это что-то. — Что? — между его бровями прорисовываются две морщинки; я пугаюсь.       Он молниеносно подходит ко мне, ставит фужеры на стойку, и ловит руками мою голову. — Правда? — его почти не слышно. — Элизабет… ты не хочешь уйти? — наконец спрашивает он. — Если ты меня не выгоняешь… то нет.       Джек опускает голову мне на плечо, и я глажу его волосы.       Мне так хорошо, спокойно, но я понимаю, что вскоре он поднимет лицо и что-то предпримет. Может, скажет покинуть его квартиру, может, еще что-нибудь. — Не думай.       А? — Не думай так много. И вообще, давай исправим эту ситуацию.       Он ведет меня не в ту комнату, а в белую, просторную. Это его, думаю я, и мы становимся около кровати. Его настроение сменяется на серьезное и игривое. Я не успеваю за ним. Как можно в себе столько всегодержать?       Обнимает меня за талию двумя руками, поглаживая выпирающие кости бедер большими пальцами и заглядывая мне в лицо. Тянет за край майки вверх, и я остаюсь только в черном лифчике да юбке. Ох, как быстро. — Какая ты красивая… — шепчет он, снимая и юбку. От его голоса, я промокаю. И вспоминаю о черной комнате. — Хорошие девочки делают плохие вещи, Эльза. Да? — он разворачивает меня и шлепает по попе. — Ай! — это больно. Но и приятно, когда он ласкает место, где ударил, и оттягивает в сторону трусики. И залезает. Туда.       Я стону и падаю на кровать, а он садится на меня сверху и продолжает вводить палец. — Ты так промокла… — Джек! А-а-а! — это приятно. Ужасно классно. Он проталкивает еще один палец и начинает ими двигать, а я не могу уже себя сдерживать.       Сжимаю простынь руками, открываю рот, стону и желаю. Сгораю от пошлых мыслей. Я уже совсем наверху, и он вынимает пальцы из меня, засовывает мне в рот. — Соси. Быстрее, — и сам охает. Его это заводит? Я принимаюсь еще быстрее их сосать и кусаю. — Ну все! — он смеется, опять шлепая меня, и входит.       Я кричу. Мне больно, и это не удар по попе: меня как будто разрывает на куски. Джексон шепчет мне, что боль утихнет, но мне легче не становится. Слышу, как застежка лифчика открывается, и его рука накрывает одну грудь, принимаясь теребить сосок.       Сжимает его, вертит, и я почти забываю о боли, уже извиваясь под его умелыми пальцами. Он начинает двигаться, медленно, неспешно, но потом я слышу хлопки о мою задницу, наши стоны, и кончаю, громко крича. — Я тут, — он гладит меня по лицу. Бог секса. Вот кто он. — Я тут, — вторю я ему. — Понравилось? — Да… — и я проваливаюсь в сон. Мне снится черная комната и Джек с плеткой.