Alma Mater

Открыв глаза. Джим нервно осматривается по сторонам – первый вопрос, приходящий в голову: что он делает в чужой комнате и, что еще намного хуже – в чужой постели? Обводит взглядом окружающее пространство: неширокая кровать, застеленная темно-синим постельным бельем, слегка смятым местами; книжные полки, стол, ноут. Одежный шкаф. За окном темнеет - скоро на колледж опустится ночь. А он один. Почему, черт возьми, один? По щекам неконтролируемо начинают стекать жгучие, злые слезы. Сам себя анализируя, Джеймс признает, что это, скорее всего, последствия стресса, но успокаиваться не собирается – обхватывает колени руками и опускает голову, тихонько всхлипывая. Просыпаться одному после… после такого – не лучшая идея. С тихим подвыванием Джим проводит пальцами по чуть опухшим губам. И откуда столько противоречий… Он точно помнит, что хотел… не просто не сопротивлялся – а хотел всего этого: стонов этого чертова парня, его рук, его прикосновений, искристых голубых глаз. А сейчас? Сейчас его изнутри словно сжигает чувство стыда. Проводит ладонями по ногам, упираясь лбом в колени, поджимает губки и тихо-тихо, обиженно постанывает. Становится темно, а он сам не знает – что делать: одеться и уйти? В коридор выйти страшно, тем более, что оттуда постоянно доносится шум, а меньше всего, выходя из чужой комнаты хочется столкнуться с кем-нибудь из учителей или однокурсников. Вообще никого не хочется видеть… И где, интересно, носит самого обитателя комнаты? Его видеть, впрочем, тоже не особо хочется… Или нет? Как он мог себе такое позволить? Ну как? Сейчас Джеймс этого совершенно не понимает. Стыдно. Страшно. Медленно ложится на кровать, зарываясь лицом в подушку. Ну почему так сложно разобраться в себе… Сам же хотел… безумно, страстно… как в книжках, наверное… никогда ранее не испытывав подобного, сейчас Джим больше всего на свете хотел бы и дальше ничего об этом не знать. Задумавшись, он почти пропустил момент, когда открылась дверь в комнату – если бы не скрип, ею производимый, он, возможно и не заметил бы ничего. А так – с достойной восхищения скоростью маленький брюнет нырнул под одеяло, натянув его почти до глаз и мелко вздрагивая. В голову ему пришли всевозможные варианты ответа на вопрос – кто сейчас войдет в комнату? От преподавателя, до какого-нибудь приятеля Себастьяна, и в любом случае Джим не знал, что ему делать. Самый простой ответ, однако, затерялся в волне страха и Мориарти, увидев Себастьяна, выдохнул с таким облегчением, что удостоился недоуменного взгляда. - Есть хочешь? – Моран приглаживает влажные волосы. Джим с тихим стоном прикрывает глаза: таким соблазнительным ему кажется этот парень, стоящий в пижамных штанах, с накинутым на плечи полотенцем. Только из душа… Джим чуть виновато жмурится, качая головой, усаживаясь на кровати и позволяя одеялу соскользнуть на ноги. Сдается. Вот так легко. - Уверен? Ужин уже прошел. – Моран довольно скалится, подходя ближе. – Ты соня. Мальчишка невольно улыбается в ответ на такое заявление. - А сколько я спал? - Часа три, наверное… - Блондин пожимает плечами, забираясь на кровать. Джим отползает от него на несколько дюймов, и хищник в Моране ликует – добыча! Вот она! - а чего проснулся? Кончики пальцев соскальзывают с кровати, и Джеймс замирает – больше некуда двигаться. В карих глазах поблескивает озорной огонек – ему явно нравится то, что он видит перед собой: Себастьян двигается за ним, очень медленно, с кошачьей грацией. - Я замерз… - шепчут пухлые губки, а глаза одаривают юношу лукавым взглядом. Сейчас Джиму нет дела до размышлений, что давили на него буквально несколько минут назад. - Замерз, значит… - губы в губы, и Джеймс с легкой тоской осознает, что действительно не умеет целоваться. Блондин облизывает губы, с нескрываемой похотью глядя на мальчика. Сам ведь напрашивается… снова. - Тебя согреть, котенок? – Себ придвигается еще ближе, отмечая, как покорно мальчик разводит ноги. Покорно, пошло и соблазнительно. Опирается на руки, не сводит взгляда с лица, шумно дышит. И разводит свои тонкие бледные ножки, разрешая властвовать над собой. Кажется, Моран знает, что будет видеться ему в эротических снах еще очень долгое время. Пальцами по внутренней стороне бедер, по нежной, чувствительной коже, вторую руку под поясницу, притягивая к себе, чтоб мальчишка не свалился с кровати. Джеймс послушно откидывается на спину, позволяя парню улечься сверху. Такой сильный… горячий и сексуальный… ну как же удержаться?.. Джиму нравится подчиняться, сдаваться без пререканий. Как это может не нравиться, когда на тебе двигается такое гибкое, жаркое тело, когда кожу обжигает дыханием, когда даже голос завораживает, возбуждая. Даже читай Себастьян заупокойную молитву на латыни – Джим почти уверен, что он и тогда бы застонал, как сейчас, от звуков этого голоса. - Моя маленькая шлюшка… - Моран учащенно дышит, лаская внутреннюю сторону бедер и пах юнца, а тот, издав протяжный и долгий стон, по-кошачьи выгибается ему навстречу, - хочешь меня… откуда столько блядства в таком маленьком мальчике? - Хищная улыбка украшает лицо, а густые пряди влажных блондинистых волос беспорядочно спадают на вспотевший лоб, лезут в глаза – Себ раздраженно дергает головой. - Я хочу… - брюнет чуть приподнимает бедра, и длинные пальцы ложатся на ягодицы, раздвигая, проскальзывая между ними. Блондин жадно облизывает губы. Минет это хорошо. Но поиметь еще раз эту узкую задницу – еще лучше. - Ты сам сказал… - голос почти ласковый, от такой интонации все сильнее стягивает низ живота. - Да… - мальчик кусает губки, прогибаясь под юношей. – Сделай… пожалуйста… Моран облизывает пальцы, прижимая кончики к узкому входу в тело мальчишки, чуть надавливает, массируя. - Один слишком громкий звук – я уткну тебя лицом в подушку и выебу. Понял? – Джим кивает, чуть покачивая бедрами в нетерпении. – Давай… скажи... – пальцы второй руки поглаживают тонкую кожу пухлых губ, – произнеси, маленькая шлюшка… Мориарти беспомощно стонет, чуть не плача, и не может выговорить и слова на просьбу юноши - Говори … Джим мотает головой, сильнее двигая бедрами, позволяя длинным пальцам проникать в него, жмурится от боли, но продолжает двигаться, кусая красивые губки. - Плохой мальчик… - Моран укладывает ладони на бедра, резко переворачивая на живот, - стоит тебя наказать… – ухмыляется как герой дешевой германской порнухи, прижимая брюнета к кровати. Джим, памятуя о приказе не кричать, шумно дышит, чуть хрипя и всхлипывая от снова накатившего испуга. Себастьян тянется куда-то – то ли под кровать, то ли в тумбочку – и Джим снова чувствует прикосновение пальцев, на этот раз обильно смазанных каким-то кремом. Блондин покусывает загривок, нетерпеливо растягивая мальчика, шепчет что-то успокаивающее. Джеймс кусает свое запястье, захлебываясь в жгучей боли. - Не вой… - первый осторожный толчок приносит новую волну боли, и Джим хрипло вскрикивает. – Тише… малыш… Хороший мальчик… От этих слов брюнет расслабляется и Моран продолжает, медленно погружаясь в горячую и узкую глубину податливого тела: - Хороший… вот так… потерпи… - горячие губы прикасаются к хрупкой шее, и Джеймс стонет, изгибая шейку. – Тише… Становится душно… и жарко. И перед глазами плывет. Джим, потерявшийся где-то на грани между наслаждением и болью, натужно выдыхает, вскидывая бедра, почти неосознанно и шепчет что-то неразборчивое. Тоненькие пальцы сминают простынь, хрупкое маленькое тело изгибается, вздрагивая… Он не кричит, и даже не стонет, только шумно дышит, но даже этот звук сводит с ума трахающего его юношу. Моран тихонько постанывает, наслаждаясь пульсацией тугих мышц вокруг члена, прижимаясь губами к уху мальчика. Говорит ему что-то, то ласковое, то грубое. Двигается вволю, притягивая мальчишку за бедра к себе, покусывает плечи, глуша стоны. - Хороший мальчик… хороший… - Себастьян шепчет, как одержимый, лаская мальчишку руками, двигаясь в нем, оставляя засосы на бледной тонкой коже. Джим тонко, остро вскрикивает, широко распахивая глаза – Себастьян молниеносно зажимает ему рот ладонью, двигаясь еще быстрее и резче в медленно расслабляющемся теле. Вторая ладонь, влажная от спермы, ласково скользит по животу – Моран резко, хрипло, выдыхает, кончая и напряженно замирает над мальчишкой, стараясь не придавить своим весом. Отстраняется, и ложится рядом, на спину. Хочется курить, но в стенах колледжа это почти нереально, а идти на улицу уже и не охота. Мальчик покачиваясь садится на кровати – на лице блуждающая улыбка сменяется беспокойством, и снова – улыбкой. Он устало вздыхает, медленно моргая. - Тебе в душ надо, - Себастьян лениво оглядывает юнца, прикидывая – а не покурить ли в окно? - Да… - голос тонкий и слегка сиплый. – Я, наверное, к себе пойду… Вопросительные интонации это мило, - думает блондин. Но оставлять мальчишку на ночь у себя? Еще чего. - Я тебя провожу, - в ответ на какой-то возражающий звук успокаивающе вскидывает руку, - я все равно курить иду. Тогда Джим кивает. Медленно одевается, кутаясь в высохшую, теплую одежду, приглаживает волосы, стараясь дышать ровно и медленно. Двигаться тяжело, а завтра, как подсказывает опыт, будет еще хуже. Оглядывается на юношу, нетерпеливо замершего у дверей – тот протягивает ему книгу и Джим благодарно кивает, он почти и забыл про нее. Да что там «почти»: напрочь забыл. Пути расходятся на первом этаже – Моран, крадучись, выскальзывает на улицу, быстрым шагом проходя на задний двор, раскуривая сигарету. День определенно удался. Живая маленькая игрушка – Себастьяна забавляет мальчишка. Пепел небольшими столбиками опадает с сигареты, блондин делает затяжку за затяжкой – медленно, растягивая удовольствие. С одной после такого вечера не накуришься – вторая сигарета, щелчок зажигалки, тлеющий огонек сигареты. Морану очень хочется не думать. Совсем не думать: что, как, почему, зачем… Джим, приняв душ, оседает на кровати, раскрывая книги и на удивление легко сосредотачиваясь. Мысли будто замыкает и мозг выдает неоновую табличку, ярко осветившую все последующие мыслительные процессы «А что такого?». Не, ну правда, а что… Пока что – ничего. Мориарти без интереса читает «Записки о Галльской войне» Цезаря. Латынь дается ему легко, как и многое другое – отрешенно перелистывает страницы. Неожиданно – неинтересно. Умерший язык – любимый предмет Джеймса. Сам он это объясняет тем, что мертвый язык уже никто не трогает, не совершенствует и не переделывает. Не открывает ничего нового и не утверждает в итоге, что параллельные прямые все-таки пересекаются, пускай и в другой геометрии или, что деление на ноль возможно, хоть немного и не в том смысле. Джеймса бесит эта неопределенность. Отучишься еще два года, и что еще тебе скажут? Взгляд невидяще скользит по строчкам – Мориарти необязательно осмыслять прочитанное, чтоб запомнить. Джеймс откладывает труд великого римлянина и берется за одолженную книгу. Чтение отвлекает от ненужных мыслей, витиеватый даже в переводе язык усыпляет. Джим засыпает с книгой в руках, закутавшись в одеяло. Следующую неделю своей жизни Джим обозначил бы, как самую… странную, пожалуй. Сосредоточиться на учебе было несложно, мальчик всегда умел абстрагироваться от окружающего мира, от окружающих обстоятельств. Не пересекаясь с блондином днем, Джеймс часто вспоминал о нем, зачастую совершенно не ко времени заливаясь краской от захлестывающей все тело смеси стыда, возбуждения и желания. А вечер – совершенно другое дело. Можно пройтись вечером за колледжем – Моран часто там курит, в основном в одиночестве, тогда можно подойти, по-кошачьи ластясь под руку, разглядывая невольную довольную улыбку ирландца. Постельное белье всегда темных тонов, скользкое, но приятное на коже. Холодное, но этого не замечаешь, когда прижимаешься спиной к горячей груди, когда выгибаешься, еле сдерживая стоны. Джеймсу очень хочется стонать в голос, а не так – тихонько, контролируя себя, сдерживаясь. Хочется остаться на ночь – спать, прижавшись к горячему, сильному телу. Но мальчик рад и тому, что получает – Моран ласков с ним, хоть с тела и не сходят синяки и царапины, Джим чувствует, что Себастьян, получив покорную игрушку, играет осторожно, не стараясь сломать еще больше. - Научи меня целоваться. - Зачем тебе? – Моран хмыкает, перелистывая страницы учебника, - твои губы, черт возьми, созданы явно для другого. Пошлая ухмылка заставляет Джима покраснеть, не оставляя сомнений в смысле сказанного. Джим сидит на кровати, в одной футболке, вчитываясь в новейшие экономические теории, Себастьян, прикусывая губы, пишет эссе по философии. Этот предмет ему не особо дается, философствования на трезвую голову, по мнению юноши – пустая трата времени. - Ну пожалуйста. Как-то очень быстро мальчик стал почти неотъемлемой частью вечернего времяпрепровождения. Еще недели не прошло, а он смотрится здесь так гармонично… Морану сложно объяснить это даже самому себе. С сомнением смотрит на исписанные вручную листы. Преподаватель философии странный мужчина – не принимает распечатанных работ. Хорошо, что хоть не заставляет писать на пергаментных свитках гусиным пером. - Ладно, иди сюда, - отворачивается от стола, хитро глядя на мальчишку, проводит рукой по бедру, чуть похлопывая, и не сводя взгляда с мальчика. Джим может быть неожиданно грациозным – этого не ожидаешь от маленького, тощего, нескладного подростка. Несколько плавных движений и маленький брюнет садится, не стесняясь ни капли – кладет узкие ладони на плечи, чуть прикрывает глаза, и Себастьян несколько мгновений просто любуется изогнутыми подрагивающими ресницами. В мальчишке много красивого, но глаза, ресницы и губы – это нечто особенное. - Не напрягайся, - губы невольно изгибаются в улыбке.- Это точно не больно. Мальчик старается дышать размеренно, выжидающе поглядывает из-под ресниц, но тонкие пальцы почти неосознанно поглаживают основание шеи, маленький компульсивный жест, заставляющий жилку на шее Морана пульсировать в бешеном ритме. Руки парня обвивают тонкую талию Джима, притягивая к себе еще теснее. - И… что мне делать? Себастьян качает головой, поглаживая напряженную спинку, проводит ладонью по шее и груди, и Джим расслабляется совершенно - жадный до ласки, получив ее он впадает в состояние близкое к эйфории. Нежная кожа щек покрывается легким румянцем, аккуратные пухлые губы приоткрыты, а глаза напротив – почти закрыты. - Просто повторяй за мной и не торопись, ладно? - Себ… - маленький брюнет издает тихий, но протяжный стон, прикасаясь к пухлым и сухим губам Себастьяна. Он немного боится и слегка в себе неуверен. В какой-то момент ему даже захотелось провалиться сквозь землю от стыда, от того, что он еще не умеет целоваться. Но парень ведет себя уверено и ничем не показывает, что ему смешно или неприятно, наоборот он чувствует себя в доминирующем положении над этим неопытным юнцом, чуть улыбаясь и нежно целуя губки Джеймса. Он не торопится и не покусывает губы, как делает это обычно, он хочет растянуть это сладкое удовольствие, это чувство, которое образовалось комочком внизу живота, потягивая. Черт. Как же заводит эта власть над кем-то. Как это приятно осознавать. Юный Мориарти, наконец, поняв, что ему бояться нечего, обмякает в руках своего растлителя и отдается в его владычество. Запустив язык в рот мальчишки, Моран учащенно дышит, выдыхая через нос, и начинает играть с язычком маленького шалуна, медленно опуская руки на его ягодицы. Застонав, Джеймс чуть откидывает голову назад, напрягая ягодицы и чувствуя наплывающее возбуждение. Это дикое, невозможное влечение… у обоих еще никогда такого не было.… Оба парня еще никогда не чувствовали ни к кому такой сильной привязанности. Но в таком юном возрасте другие проблемы кажутся совершенно простыми, ведь не о чем не задумываешься, грезя лишь о том, что хочется, грезя о том, что это произойдет. Столько глупых, необдуманных вещей совершаются в таком возрасте, которые в будущем приводят к серьезным проблемам. Но сейчас… в эти дивные минуты, когда кажется, что никаких бед вовсе не существует, что вообще ничего не существует, разве можно думать о каких-то дурацких проблемах и их последствиях?.. Сейчас ничего не важно. Да и было ли когда-нибудь?