Unbound

      Сказать, что друзья Соласа были шокированы при виде их нового союзника – ничего не сказать. Они ожидали увидеть кого угодно: посла Митал, кого-нибудь из ее придворных магов, да и саму ее, но уж никак не узника Черной крепости.       Урдин опешил настолько, что не заметил, как от удивления у него приоткрылся рот; Десилас долго не могла поверить своим глазам, но, приблизившись к гостю и поняв, что он не мираж, широко улыбнулась. Рилофир замер подобно статуе, и только Лауриль не стала особо зацикливаться на Забытом, а сразу же пошла искать чистые бинты и лекарства, чтобы заняться ранами своих гостей.       Сам Анарис помрачнел пуще прежнего. Первые признаки его разочарования стали очевидны сразу же, как роскошные дворцы сменились на бедные низкие домики, которые всем своим видом кричали о том, что ремонт им нужен так же сильно, как кислород всем живым существам. Затем, когда вместо ухоженной и красиво одетой знати перед повстанцем стали мелькать грязные эльфы в рваных лохмотьях и с рабскими знаками магов-королей на лицах, Забытый и вовсе опустил голову и посильнее натянул капюшон. Ему было неуютно от всех тех удивленных взглядов, которыми его одаривали эльфы. Он был белой вороной среди них: выше большинства взрослых мужчин, с растрепанной белой косой, свисающей почти до пояса, а самое главное – с чистым лицом, лишенным валласлина.       Когда они наконец дошли до лачуги Рилофира, Солас увидел на лице своего спутника печаль, которую тот быстро скрыл, заметив внимание мага. Волк пытался понять его, поставить себя на место Анариса. Был бы он доволен, увидев, что все принесенные жертвы оказались напрасны? Что враг процветает, а родной народ медленно, но верно увядает? Может, Анарис и был жестоким, холодным и использовал запретную магию, но Солас не верил в то, что тот всегда был таким. Злодеями не рождаются – ими становятся. И Ужасному Волку было любопытно, что или кто был для Анариса побуждающим к действиям толчком. Из-за чего он сражался? Даже когда молодой маг был в Вир Диртаре, то не нашел никаких записей о тех временах. Забытых, их истинные мотивы, просто вычеркнули из истории, оставив только самые кровавые факты, чтобы в глазах всего народа они выглядели тиранами.       Когда Лауриль пригласила их в дом, Солас мысленно взмолился, чтобы никто из эльфов не назвал его настоящим именем. Даже самый маленький обман мог посеять в душе Анариса сомнения в Волке, в правдивости его слов. Митал ясно дала понять Соласу, что тот должен стать для Забытого близким другом и помощником. А как он сможет сдерживать альбиноса и направлять его, если тот не будет ему доверять?       Когда Лауриль обработала раны Соласа, он поспешил к столу, за которым сидел Анарис и Десилас. Усталость навалилась на плечи эльфа тяжким грузом: он с трудом передвигал ногами, и ужасная слабость растекалась по всем его мышцам. Он понимал, что стоит ему прилечь, как сон утянет его в Тень, но не мог позволить себе отдохнуть. Нужно было еще немного потерпеть и сгладить то напряжение, которое повисло в доме с приходом Забытого. Однако не успел маг дойти до стула, как Рилофир оттянул его за перегородку, разделяющую кухню и столовую, и прижал к стене.       — Ты с ума сошел?! — прошипел он сквозь зубу, испепеляя Соласа взглядом.       Волк понимал его гнев. Он бы тоже злился, если бы кто-нибудь привел в дом к его жене и сыну одного из самых опасных преступников в истории империи.       Руки бывшего избранника Андруил до боли вжимали мага в глиняную стену, но тот не подавал вида, что это его как-то тревожит.       — Ты обещал нам помощь Митал, а сам привел к нам бессовестного убийцу! — продолжил охотник, не позволяя Соласу вставить хоть слово. — О чем ты думал? Он же погубит всех нас! Его цели очень сильно отличаются от наших!       Солас вздохнул и ухватил друга за запястье, сбросив с себя одну его руку.       — Ты думаешь, я бы смог найти его и освободить, если бы этого не позволила сама Митал? — шепотом спросил он.       Рилофир опешил и отступил назад, не веря своим ушам.       — Эта женщина, видимо, совсем не понимает, что творит, — Рилофир тяжело выдохнул и закрыл лицо руками. Теперь он начал по-настоящему осознавать, как опасна игра, которую они затеяли.       — Или понимает слишком хорошо, — парировал Солас. — Послушай, он… он не должен знать о том, кто я на самом деле. Не должен знать о моих договоренностях с Митал. Для него я – Фен’Харел, предатель в стане эванурисов.       Рилофир поджал губы, затем посмотрел на Соласа и неуверенно кивнул.       — Ладно, — сказал он, — пусть останется и отдохнет, но завтра он должен уйти. И ты вместе с ним. Любое восстание с магом крови во главе не стоит для меня жизней Лауриль и Мелара.       Слова Рилофира ранили Соласа. Он сам удивился тому, как резко волна грусти и сожаления накрыла его. Он привязался к охотнику и его чудесной семье, и ему было сложно представить, куда он пойдет теперь – тем более в паре с Забытым.       Волк понимал, что если бы он привел сюда посланца Защитницы, то реакция полуслепого эльфа была бы не столь негативной. Однако он привел Анариса, за простое укрывательство которого Рилофир мог лишиться любимых.       Десилас вела оживленную беседу, рассказывая альбиносу обо всем, что происходило с Элвенаном, пока тот был в заключении. Анарис ее внимательно слушал и сперва даже не обратил внимания на присевшего по правую сторону от него мага. Руки Забытого были воспалены, а из нанесенных самому себе порезов сочилась кровь и гной. Анарис вежливо отказался от услуг Лауриль и казалось, что такая маленькая боль причиняет ему лишь удовольствие. Его могущество заключалось в крови и, наверное, он чувствовал себя гораздо увереннее, осознавая, что в любой момент может наложить на себя мощный барьер и защититься.       — Я все-таки помню тебя, эльфийка. Ты служила в одном из наших разведывательных отрядов, — задумчиво проговорил блондин, прервав рассказ бывшей рабыни.       — Да, милорд, — кивнула Десилас, — Я и мой муж – одни из немногих, кому посчастливилось спастись.       — И после всего произошедшего вы смирились с гнетом эванурисов, — не скрывая своего презрения, сказал Анарис, откинувшись на спинку стула. — Вы вернули на свои лица их клейма и стали служить, выполняя для них всю грязную работу. Позор.       Десилас не нашлась, что ответить, и она виновато опустила глаза на свои руки. Солас испытал удивительное желание утешить ее и приободрить, коснуться ее пальцев и сказать, что Анарис неправ.       — И тем не менее, она сейчас здесь. С вами. Готовая служить, — только и смог выдавить из себя Волк. Глаза Десилас зажглись задорными искорками, и она интенсивно закивала.       Анарис строго взглянул на нее, но затем утвердительно кивнул. Сейчас он был не в том положении, чтобы отказываться от предлагаемой помощи. Урдин стоял у входа, не решаясь подойти, и тихо о чем-то переговаривался с Рилофиром, который пристально смотрел единственным здоровым глазом на альбиноса.       — Но мы не можем оставаться здесь, — сказал Солас, отвернувшись от друга.       — Мы и не будем, — согласился Анарис и изящным жестом руки разрешил Десилас говорить.       — Под Арлатаном существует сеть заброшенных туннелей. Они достаточно обширны и входов в них осталось не так много – никто лишний нас не потревожит. Мы могли бы поселиться там и начать готовить рабов к восстанию. Представить им их лидера…       — Имей терпение, женщина, — резко прервал ее Анарис. — Восстание не поднимается за один день. В прошлом мы с братом годами выжидали, подготавливая почву и настраивая элвен против эванурисов. Сейчас же в нашем распоряжении не столь влиятельные персоны… У вас нет ни оружия, ни хорошо подготовленных воинов, а в одиночку я не смогу принести вам победу даже при всем своем желании. Только если… — Забытый замолчал. Его красные глаза опустились на собственные израненные ладони, бледные губы затронула едва заметная улыбка.       Солас, будто прочитав его мысли, ответил:       — Нет, мы не будем резать эльфов.       Анарис нахмурился.       — Жаль, могло бы сработать, — пожав широкими плечами, сказал он. — Поверь, от желающих добиться свободы для будущих поколений отбоя бы не было.       Солас обменялся взглядами с Десилас, и эльфийка стыдливо отвела глаза в сторону. Ей уже доводилось принимать участие в кровавых ритуалах Забытых, и этим она явно не гордилась.       После этого их разговор продлился еще несколько минут, после чего Лауриль принесла им достаточно скромный завтрак и отправилась готовить гостям постели. Весь оставшийся день и грядущую за ним ночь Ужасный Волк и альбинос провели, отдыхая и восстанавливая силы. Солас спал крепко, но вот сон Анариса был тревожен, и повстанец порой просыпался, словно увидев кошмар, заставляющий его сердце болезненно сжиматься. Стоило ему закрыть глаза, как он видел перед собой брата: одинокого, запертого в холодном подземелье. Даэрнтал взывал к нему сквозь тьму, словно почувствовав, что старший брат вернулся в мир. Иссушенные тела адептов дергались и извивались в своих гробницах, чувствуя его воздействие. Анарис ощущал боль каждого из них, и только Гельдауран оставался нем, словно отгородившись от своих воспитанников и последователей плотным ментальным щитом.       Единственным эльфом, к которому в тот день сон так и не пришел, был Рилофир. Он сидел на краю постели, в которой, обнявшись, лежали его жена и сын. Сам же охотник, не смыкая очей, наблюдал за Забытым. Рилофира пугало присутствие этого мужчины в его доме, и он не стыдился признаться себе в этом. В мире вообще было очень мало чудовищ, которых он боялся – за это Андруил и приняла его в ряды своих избранников когда-то, – но Анарис был одним из них. При воспоминаниях о битве, в которой ему однажды довелось принять участие, о кроваво-красных глазах, мельком прошедшихся по нему, по спине пробежал холодок, и охотник невольно вздрогнул. И только осознание того, что завтра Анарис уберется с его глаз долой, утешало эльфа.

***

      Фалон’Дин вместе со своей сестрой, Силейз, стоял на крыше одной из башен, окружающих парящий в море облаков дворец. Высоко над их головами, плавно снижаясь, кружил красный дракон. Когда ящер оказался достаточно низко, он изменил положение тела, выставив лапы вперед, и махнул широкими кожаными крыльями. На эванурисов обрушился шквал холодного ветра, разметая их одежды. Туника Силейз трепещущим шелком прилипла к телу, подчеркнув все достоинства ее фигуры, фиолетовый плащ Фалон’Дина начал шелестеть и путаться за его спиной.       Дракон с грохотом приземлился, и пол под ногами брата и сестры дрогнул. Понюхав воздух, покрытое твердой чешуей создание развернулось, гордо вытянуло шею с парой изогнутых рогов и исчезло в яркой вспышке, сопровождаемой громким треском. Когда обратное превращение было завершено, под дождем из оранжевых огненных сноп стояла богиня.       Митал, узнав от своего первенца все тревожные новости, не сочла нужным использовать для перехода в Арлатан один из городских элювианов и потратила на перелет от своего храма до столицы два дня. И целых два дня Эльгарнан выплескивал свой гнев на собственных детей: на Фалон’Дина за то, что тот не закрыл за собой портал и позволил Анарису так легко себя провести, и на Силейз – просто потому, что она слишком напоминала ему его супругу. Великая Защитница решила уколоть мужа, лишний раз показав ему, что она – не собачонка, которая прибежит к хозяину, стоит тому ее позвать. Но теперь, увидев усталость на лицах собственных детей, эванурис поняла, что лучше бы она переступила через свою гордость и явилась сразу же, как только о возвращении одного из Забытых стало известно.       Королева пошла навстречу своим детям, крепко обняв сперва дочь, а затем сына. Почему-то объятия Фалон’Дина были не такими теплыми, как прежде, и, в отличие от Силейз, он не поцеловал ее в щеку и не произнес приветственных слов. У Митал болело сердце при виде того, что с ним творится, но ничего исправить без его желания она не могла.       Великая Защитница, хмурым взглядом окинув вереницу стражей и слуг, пришедших сопроводить их, вместе со своими детьми направилась в тронный зал, где, по словам Фалон’Дина, ее уже заждался супруг.       — Мы с братом понемногу восстанавливаем элювианы, — сообщила Силейз, не отставая от матери. Митал оглянулась на дочь и кивнула, про себя подметив, как та изменилась за те несколько месяцев, что они не виделись. Красивое лицо осунулось, золотые волосы, собранные под сеткой с россыпью драгоценных камней, потускнели, а в сапфирах глаз поселилась глубокая печаль. Владычица драконов знала, что вечные ссоры и стычки с Андруил из-за территорий очень сильно огорчают Силейз. Однако, подобно своей матери, богиня привыкла отстаивать то, что считала справедливым, до конца, а потому упорно вела борьбу за земли, принадлежащие ей по праву, с приемной сестрой, которая стремилась расширить свои владения за счет других эванурисов.       — Джун не придет на совет? — осведомилась Митал.       — Нет, — покачав головой, отозвалась эльфийка.       — И Андруил тоже, — добавил Фалон’Дин, — Они решили остаться на границах своих земель и продолжить строить баррикады друг против друга.       — А Гиланнайн? — вздохнув, спросила Митал.       — Она уже здесь. Внизу, в своих лабораториях. Сказала, что закончит делать заметки и присоединится к обсуждению.       Королева-маг кивнула, хотя внутри у нее все сжималось от возмущения. Как Андруил и Джун могли быть так слепы? Как могли позволить себе ссориться друг с другом, когда их государству грозила опасность?       Митал понимала, что причина всему этому – она сама. Однако женщина надеялась, что известие о бегстве Анариса соберет их всех вместе, и она сможет вразумить их, напомнив, что величия они всегда достигали, объединяясь и безгранично доверяя друг другу. Что ж, одна из ее надежд рушилась на глазах, но план был еще в силе и до его кульминации было еще далеко.       Тронный зал был самым большим помещением во дворце и отличался высокими потолками, укрепленными подпорками из широких каменных колонн. Стены были изрисованы красочными фресками, повсюду были размещены жаровни, пылающие синим огнем, а в центре на специальном возвышении стояло два трона: один украшенный вулканическим золотом и с зубцами из завесного кварца, выступающими из-за спинки подобно кольям, а другой – более скромный, из железной коры, и отделанный драконьей костью.       На главном троне восседал Эльгарнан, и глаза его гневно вспыхнули при виде супруги. Митал подошла к нему, поклонилась, и он соизволил встать и поприветствовать ее поцелуем – в зале было много посторонних наблюдателей, и супругам было некстати показывать отвращение друг к другу на публику. Позади престолов полукругом стояли высокие металлические статуи. Внутри них гулко бились каменные сердца, а по жилам вместо крови тек лириум. Стоило кому-нибудь из эванурисов выкрикнуть специальное слово, и те пробудились бы от забытья, и стали защищать хозяев. Митал чувствовала себя некомфортно в их присутствии. Почему-то ей казалось, что рано или поздно они обернутся против нее.       — Наконец-то ты соизволила явиться, дорогая жена! — торжественно произнес Эльгарнан, и яд, прозвучавший в его голосе, мог бы отравить целую деревушку.       — Я не могла покинуть храм, не объяснившись с паломниками, пришедшими искать моей помощи и защиты.       Эльгарнан усердно закивал, одобряя ее благородные побуждения и посмотрел на Фалон’Дина.       — Среди нас есть предатель, — сказал Сын Солнца, не сводя строгого взгляда с сына.       Созванные на встречу аристократы начали перешептываться между собой, возмущенные такой новостью. Подозрения могли пасть на любого из них. Впрочем, как и на слуг, которые в данный момент казались напуганными и сбитыми с толку.       — Мы проведем расследование, — спокойно начала говорить Митал, и все посторонние голоса разом затихли, внимая ей. — Выявим всех предателей, и они наведут нас на Анариса. К счастью, он бежал один, и серьезной опасности для нас не представляет. Если, конечно, мы будем действовать все вместе, а не поодиночке.       Эльгарнан наигранно вздохнул и, подавив ухмылку, склонил голову набок.       — Ты требуешь от нас единства и уважения друг к другу, а сама же промедлила и не явилась сразу же по моему зову. С чего же я должен слушать твои советы теперь?       Великая Защитница почувствовала, как ее сердце замерло на мгновенье. Простая дерзость с ее стороны стала ошибкой, которую Эльгарнан теперь использовал против нее. Митал ощутила на себе взгляды своих детей и поняла, что она действительно не вправе требовать от них хоть какого-то послушания, ведь она, сама того не замечая, подавала им плохой пример все те годы, что они с Эльгарнаном собачились друг с другом.       И все же эванурис нашла в себе силы для ответа.       — С того, что Анарис явился именно к тебе в покои. Очевидно, что он не забыл давние обиды и ничего не простил. Ты – его главная цель и тебе нужна поддержка твоей семьи.       Для Сына Солнца ее слова стали ударом под дых. Она заметила, как румянец прилил к его щекам, а руки сжались в кулаки. Митал была права, и он не мог отрицать этого. В конце концов, помимо Забытых было много и других конкурентов. Конечно, не столь внушительных, но каждый из них хотя бы раз пытался убить Эльгарнана, и только близость кого-то из семьи всегда спасала его. Митал самой не единожды доводилось убивать изменников, сумевших подобраться слишком близко к когда-то любимому супругу.       — Матушка права, отец, — подала голос Силейз.       Митал почувствовала волну силы, исходящую от дочери. Ее магия ощущалась подобно мягкому и теплому одеялу, накрывающему с головой и дарящему успокоение. Однако Эльгарнан, только почувствовав ее воздействие, сразу же отгородился.       Король-маг резко встал и в два шага преодолел расстояние, отделяющее его от Фалон’Дина. Схватив его за подбородок, эванурис обратил на себя его взгляд. Бог удачи напрягся всем телом и плотно сжал челюсти.       — Это все твоя вина, — проговорил Эльгарнан в лицо своего первенца. — Возможно, ты и есть тот самый предатель. Может и не было никакого отвлекающего маневра, и ты просто впустил Анариса во дворец.       Фалон’Дин не подал виду, что ему больно. И вовсе не от пальцев отца, болезненно сжимающих его подбородок, а от заклинания, которое тот всегда использовал в таких случаях. Митал знала, что придворные эльфы видят лишь грубый разговор отца с нерадивым сыном, но на самом же деле это была хорошо прикрытая пытка. Эльгарнан обжигал Летанавира там, где тело эвануриса скрывал кафтан, и тот, дабы не подавать слабости, мужественно терпел все издевки отца.       У Митал сердце обливалось кровью. Ей хотелось выйти вперед и во всем признаться, лишь бы не видеть мук своего ребенка. Но вечно ее что-нибудь останавливало. Какая-то холодная решимость довести дело до конца и понимание того, что Эльгарнан не убьет Фалон’Дина, а тот всегда сможет залечить свои раны. Мысли Великой Защитницы обращались к народу, который она поставит под удар своим признанием, к бедным рабам и перспективному магу, всей душой переживающему за них.       Покуда сын не отвечал, Эльгарнан продолжил:       — Ты не в первый раз разочаровываешь меня, Фалон’Дин. До меня доходят тревожные слухи о том, что ты изучаешь черную магию, подобную той, которой пользуется Анарис, — зрачки бога удачи расширились и он побледнел. Его интерес к запретному искусству стал для отца козырем против него. — Ты не смог удержать его между мирами, и я более тебе не верю. Однако все мы заслуживаем шанса искупить свою вину, верно? — обратился Эльгарнан ко всем присутствующим, и эльфы одобрительно закивали и начали поддакивать. — Ты найдешь Анариса для меня, достанешь его, где бы он ни прятался, и приведешь ко мне вместе со всеми сообщниками.       Пальцы Эльгарнана разжались, выпустив челюсть эвануриса, и тот облегченно, но как-то прерывисто вздохнул, словно пытаясь совладать с эмоциями.       — А если я не преуспею? — спросил Летанавир хриплым голосом.       — Если не преуспеешь, то я отрекусь от тебя, и низвергну с твоего трона. Ты займешь место подле других помойных крыс, наводнивших нижние районы, и сгинешь в нищете. Одинокий и всеми презираемый. А теперь ступай, у тебя много дел, — король-маг сделал легкий жест, взмахнув кистью, и выглядело это так, будто он отгонял назойливую муху, а не отпускал своего первенца.       Фалон’Дин, обменявшись краткими взглядами с матерью, сделал несколько шагов назад, поклонился и, резко развернувшись, поспешил прочь из зала. Он не горбился и держал голову высоко поднятой, хотя Защитница подозревала, что чувствует себя ее первенец далеко не хорошо. Двери резко распахнулись перед ним, ударившись створками о стены.       Проводив сына взглядом, Митал повернулась к мужу, пытаясь усмирить клокочущую внутри ярость. Никто не посмеет так говорить с ее ребенком.       — Все вон, — громко сказала она, но никто не сдвинулся со своих мест, и это вызвало очередную самодовольную улыбку на лице Эльгарнана. Он подкупил их золотом, расположил к себе, пока ее не было в столице. Кормил их обещаниями, которые не мог исполнить без согласия Митал. Пока не мог. — Вон, я сказала!       Аристократы, стражи и слуги потянулись к выходу. Даже фрейлины Силейз, робко глядя на свою госпожу, попятились назад и покинули тронный зал в общем потоке.       Сын Солнца и Великая Защитница стояли напротив друг друга и обменивались яростными взглядами. Силейз казалось, что она – мотылек, мечущийся между двух огней. Однако стоит ей подлететь к любому из них, как она опалит свои крылья и упадет. Ей было ненавистно участвовать в семейных ссорах, но обычно она была именно той, кто первой разнимала супругов, не позволяя им убить друг друга в пылу очередного спора.       — Силейз, ты нужна своему брату. Иди, — как-то отстраненно проговорила Митал, не отводя золотых глаз от лица мужа.       Покровительница искусства и ремесла не посмела возражать, хотя ей очень хотелось, и покинула супругов, оставив их наедине. Эльфийке оставалось лишь надеяться на то, что через несколько минут дворец по-прежнему будет висеть в небе, а не превратится в пыль силами ее родителей.       Она быстро шла по коридору, отослав девушек, увязавшихся за ней. Вскоре она встретила Мать Галл, которая, расправляя платье, спешила к тронному залу.       Гиланнайн тепло улыбнулась ей той самой милой улыбкой, способной завораживать окружающих. Улыбкой, давно вскружившей Андруил голову. Силейз не ответила ей тем же и не предупредила ученую о том, что той лучше сейчас же вернуться в свою лабораторию, а не соваться к Митал и Эльгарнану. В конце концов, именно Гиланнайн подпитывала пыл богини охоты в ее вечной войне за территории, и именно из-за нее сестры никак не могли наладить отношений друг с другом. Поэтому, проигнорировав белокурую красавицу, Силейз пошла дальше и поднялась в покои своего брата.       Когда двери за ней закрылись, она увидела кафтан, сброшенный у самого порога, и плащ, небрежно закинутый на ручку кресла. Сам Летанавир стоял у рабочего стола напротив камина, и упирался в деревянную поверхность пальцами. Из одежды на нем остались лишь черные штаны, и Силейз смогла в деталях рассмотреть те увечья, которые успел нанести ему Эльгарнан. Спина темноволосого эльфа покраснела и опухла, а вдоль позвоночника тянулись ужасающего вида волдыри и пузыри. Фалон’Дин тихо стонал, а его ноги дрожали, готовые подогнуться в любой момент.       Силейз направилась к нему, почти беззвучно ступая по холодному мрамору. Гнев Летанавира ощущался в воздухе, и вся мебель в его покоях ходила ходуном, а мелкие предметы летали из стороны в сторону, грозясь попасть богине в голову. Увернувшись от подсвечника, она занесла ладонь, готовая притронуться к его плечу и начать шептать заклинание, но он резко развернулся, перехватив ее руку, и больно сжал кисть.       — Мне не нужна твоя помощь, сестрица, — прошипел он, отпустив ее. —Я и сам могу себя излечить.       Силейз не стала возражать и сделала шаг назад, стараясь не обращать внимания на те ожоги, что изуродовали грудь ее брата.       Фалон’Дин, не заметив никакого негативного отклика с ее стороны, печально вздохнул.       — Прости меня, — сказал он, отпуская свой гнев. Взгляд его упал на полупрозрачную маску перевоплощения, которая хранилась под толстым стеклом витрины, подвешенной над камином. — Ты меньше всех заслуживаешь моего гнева.       Силейз кивнула, принимая извинения.       — Отец тоже простит тебя, — серьезно сказала она, пытаясь убедить в этом не только брата, но и себя.       При упоминании Эльгарнана брови бога удачи вновь сошлись на переносице и глаза гневно сверкнули в полутьме, подобно двум аметистам.       — Мне не нужно его прощение, — отчеканил он. — Я и сам хочу найти Анариса. Хочу лично содрать с него кожу, а затем и с его брата, и с проклятого перебежчика Гельдаурана. Я буду орудием смерти, что отправит их на тот свет.       — Тебе не нужно быть таким, — перебила его Силейз, все-таки коснувшись рукой братского плеча, чудом не задетого ожогами. — Прояви свойственную тебе мудрость и действуй скрытно. Не нужно убивать всех, кто когда-то был знаком с Забытыми, не нужно выпытывать информацию у подданных. Если будешь руководствоваться гневом, предатели затаятся, а если протянешь элвен раскрытую ладонь, они найдут его за тебя.       — Диртамен… — сдавленно прошептал он.       — Нет, — снова перебив его, резко вставила Силейз, позволив себе аккуратно приобнять брата, чтобы не причинить ему лишнюю боль. — Это должен сделать Фалон’Дин, храбрый и справедливый владыка.       Летанавир ответил на ее объятья, руки его сошлись на ее спине, а горячее дыхание опалило шею. Силейз содрогнулась, почувствовав, как их ауры сплелись воедино, но посчитала это добрым знаком. Может, он послушается ее?       — Все, что я делаю, неправильно. Как и все, что я чувствую, — прошептал он ей на ухо, после чего прижал сестру к себе и впился в ее губы требовательным поцелуем.       Силейз возмущенно замычала и с силой оттолкнула брата, толчком в грудь.       Фалон’Дин скривился от боли, но не отвел от нее глаз.       Эванурис не могла поверить в то, что ее брат так глубоко погряз в пороках. Что он изменился настолько, что уже не замечал грани, которую ему строго-настрого было запрещено переступать. Сперва он ожесточился, потом создал себе вторую личину, начал изучать магию крови, а теперь еще посмел возжелать собственную сестру!       Усмирив вихрем поднявшиеся в душе эмоции, Силейз строго сказала:       — Я забуду об этом, но если прикоснешься ко мне вновь – Джун обо всем узнает.       — И тогда я убью его, — пожал плечами бог удачи, стиснув губы из-за боли, которую ему принесло это движение.       Силейз хотела сказать ему, что ее супруг будет не один, и, если понадобится, то она поднимет оружие против брата, но никогда не позволит ему разрушить ее брак. И все же она корила себя за то, что не заметила всех его чересчур нежных и пристальных взглядов раньше. За то, что позволила ему привязаться к себе так сильно и не пресекла запретные чувства еще в зародыше. Ведь она уже давно могла догадаться обо всем! Еще на редких приемах, когда они все собирались вместе и он садился рядом с ней, преподнося сестре какой-нибудь дорогой и прекрасный подарок. В моменты встреч, когда он являлся в ее дворец, чтобы проверить благополучие сестры и поздороваться с Джуном. Но она была слепа и теперь расплачивалась за это.       — Послушай, — прерывая затянувшуюся тишину, начала говорить она, стараясь подавить в себе то возмущение, которое вызвал Летанавир своими действиями. — Я действительно хочу помочь тебе…       Фалон’Дин раздраженно фыркнул и, шагнув сквозь Тень, вновь оказался совсем близко, но Силейз не отступила.       — Не нужна мне твоя помощь, сестрица, — выплевывая каждое слово, повторил он. — Я же не лезу к тебе под юбку выяснять, почему ты уже которое столетие не можешь забеременеть!       Если бы рядом с королевой сейчас находились ее фрейлины, то все они сразу же попадали бы на пол, изображая обморок и вместо нее показывая все возмущение словами бога. Но их рядом не было, а подобную дерзость стерпеть Силейз уже не могла.       Она влепила брату пощечину, вложив в удар всю боль, которую ей причинили его слова. Однако единственной реакцией на это был смех, и эльфийка в очередной раз поймала себя на мысли, что слишком плохо знает своего брата. Точнее, она совсем не знает то чудовище, в которое тот превратился.       Его смех пробирал до костей, ибо в нем звенело безумие. Он не нес в себе радости, и брат ее был похож на подбитое животное, изнывающее с пеной у рта. Силейз не знала, что ей делать, а потому просто отступила, оставив брата наедине с его альтер эго. Ей хотелось убежать, скрыться, покинуть столицу, где ее всегда поджидали лишь несчастья и многочисленные разочарования, и вернуться домой. И только осознание того, что она нужна своей матери, убедило покровительницу искусств остаться. К тому же, теперь ее брат был опасен, и, когда они покончат с Анарисом, им с матерью нужно будет решить, как привести в чувства столь нестабильного эвануриса.