Unbound

      На следующее утро улицы столицы утонули под покровом густого влажного тумана, окрашенного в молочно-розовый оттенок лучами только-только выглянувшего из-за горизонта солнца. По дорогам, собравшись в небольшие группы под предводительством пастырей, двигались служители Фалон’Дина и напевали скорбную поминальную песнь. В руках своих они несли магические светильники, и те озаряли пространство мягким жемчужным сиянием. Все эльфы, вне зависимости от статуса, вышли на улицы и выстроились в длинные шеренги вдоль своих домов. Кто-то оплакивал родных, кто-то отдавал последнюю дань погибшим, но большинству элвен, которые за всю свою бессмертную жизнь ни разу не бывали в трущобах, было все равно. Они пришли только потому что один из их правителей счел это уместным, и не явиться на данное мероприятие было бы оскорблением.       Сам владыка удачи возглавлял самую длинную колону священнослужителей, что двигалась по центру Арлатана по направлению к Святилищу Мертвых, где и должна была состояться панихида. Одет он был в свой черный траурный наряд и на платиновой маске-черепе оседали небольшие капельки влаги.       Солас тоже пришел разделить скорбь своего народа, но он никак не выдал себя и стоял в толпе толкающихся зевак, желавших воочию увидеть могущественного Летанавира, прославленного сына их любимца Эльгарнана.       Лицо Ужасного Волка более не имело на себе красного валласлина, и маг до сих пор не мог свыкнуться с чувством легкости и пьянящей радости, которое овладело им, когда письмо на крови исчезло, выжженное голубым пламенем. Правда, заклинание оказалось довольно заковыристым в плане формулировки и требовало особой концентрации и внимания, отчего свое освобождение Солас отметил внезапным криком боли и двумя глубокими ранами – одной на подбородке, другой над бровью. Однако это не испортило его настроения, ведь отныне Солас был волен делать все, что не позволялось ему как рабу раньше. Он мог посещать заведения, куда вход был ранее для него закрыт, мог завязывать диалог с любым эльфом, не боясь получить за проявленную дерзость пинка; мог поступить в один из университетов и углубить свои познания в магии под бдительным надзором лучших чародеев Элвенана. Но теперь и это казалось Волку мелочью, ибо вскоре его одарят такой властью, что он будет в состоянии разделить эту радость и с другими эльфами. Он уже мечтал о том, как нижние районы будут перестроены; о том, как дети пойдут в школы, будут изучать историю, математику, магическое искусство и родной эльфийский язык, как их родителям поднимут плату за труд и нищета в скором времени будет искоренена. И все эти планы согревали его душу в столь мрачный час, хоть Солас и понимал, что при дворе ему легко не будет. Во дворце его подстерегало слишком много опасностей, главная из которых только что прошествовала мимо толпы притихших эльфов, гордо выпрямив спину и всем своим видом показывая, у кого здесь реальная власть над судьбой народа.       Солас хотел покончить с ним, но понимал, что дерзкое нападение с применением грубой силы будет крайне опрометчивым шагом. И, если он хотел причинить Фалон’Дину боль, то ему следовало быть хитрее и изобретательнее. Волк знал, что Хранитель Тайн любит власть; любит, когда его обожают, а значит его нужно этого лишить. Однако подстроить эванурису ловушку у Соласа еще не хватало влияния, и ему оставалось лишь до поры до времени взять контроль над своими чувствами и покорно ждать подходящей для мести возможности.       Когда последний пастырь прошел перед носами эльфов, они развернулись и последовали за ним, забивая крупное здание Святилища до отказа. Те, кому не хватило места внутри, остались снаружи, прыгая над головами рядом стоящих, чтобы через распахнутые настежь двери увидеть, что происходит внутри. Солас хотел бы присутствовать на моменте, когда Летанавир начнет нараспев читать молитву по усопшим, но за всеми остальными он не последовал по двум причинам: во-первых, сам король-маг, не говоря уже о его голосе, Волку опротивел, а во-вторых, внимание его привлек один из демонов, подчиненных богом удачи.       В то время, как один злой дух залетел внутрь Святилища и скрылся под высокими куполообразными сводами, другой, покружив над толпой, начал снижаться и, едва различимый в завесе тумана, исчез в открытом окне одного из домов, построенных вокруг центральной площади.       Соласу это показалось странным, ведь воля демонов была подчинена Фалон’Дину и любое их действие зависело от его решения. Значит, демон влетел в дом с особым умыслом, и Волк хотел узнать, что тот ищет. К тому же магу было бы полезно обзавестись своими рычагами давления на эвануриса, и пренебречь такой возможностью он просто не мог.       Проталкиваясь среди эльфов, Солас выбрался из общей толпы и торопливо подошел к жилому зданию, прильнув к двери и отперев ее одним простым заклинанием.       Внутри было темно и тихо, с потолка, качаясь от движения воздуха, свисала паутина, мебель была покрыта тканью, а на полках лежал толстый слой пыли. Солас даже удивился, как недвижимость в центре города может пустовать, но потом припомнил, что, когда начались волнения, связанные с недовольством рабов, некоторые особо трусливые аристократы временно переехали в свои летние резиденции за чертой города.       Солас остановился в вестибюле, прислушиваясь, и, когда со второго этажа донеслись голоса, он начал осторожно подниматься по лестнице, стараясь не создавать лишнего шума.       — Ты ведь слышишь клич хозяина, эльфийка? — спросил демон – понять, какой из двух, пока не представлялось возможным.       — Даже если и слышу, то не твоего ума это дело, — плохо скрывая в голосе злость, ответила девушка.       У Волка мурашки пробежали по коже, когда он узнал тембр Десилас, и внутренняя злость, которую он сдерживал уже второй день, вновь попросилась наружу. Где же была мятежница на момент резни? Почему никак не предупредила его о том, что Анарис уже провел ритуал и окончательно подчинил себе эльфов? Эти вопросы ему так хотелось задать ей лично, глядя в ее темные глаза, что маг, ведомый эмоциями, позабыл о какой-либо осторожности и, взбежав по лестнице, ворвался в комнату, где посланец Фалон’Дина беседовал с эльфийкой.       Демон в черных доспехах и шлеме в виде вороньей головы, не медля ни секунды, исчез в сиреневой вспышке и, вновь обернувшись вороной, вылетел через единственное открытое окно, оставив Десилас саму разбираться с Волком. Девушка же глазами, полными ужаса и удивления, уставилась на вошедшего.       — Солас… Твое лицо! — пролепетала она, но опомнилась, когда маг, ничего не ответив, двинулся к ней и воздух вокруг него угрожающе затрещал.       И тогда мятежница метнулась в сторону, запрыгнув на невысокий комод, взобралась на подоконник и спрыгнула на крышу соседнего, более низкого дома.       Черепица из голубого хрусталя звоном отозвалась на рухнувшую сверху тяжесть, а отколовшиеся кусочки заскользили по склону и, перелетев через край, понеслись с большой скоростью вниз, разлетевшись звенящими осколками при ударе о тротуар.       Солас выругался и выглянул из окна, метнув в девушку заклинание замедления, но та перекатилась на бок и, поднявшись на ноги, побежала прочь. Тогда Волк, чтобы не терять время на спуск по лестнице, тоже покинул дом через окно и, смягчив свое падение магией, начал двигаться по мощеным гладкой плиткой улочкам. Мужчина практически не смотрел себе под ноги – взор его был обращен на мятежницу, что ловко перепрыгивала с крыши на крышу, а когда не долетала – цеплялась за карниз и, быстро подтянувшись, вновь взбиралась на верх. Она бежала вперед, не обращая внимания ни на какие препятствия. Эльфийка доверяла своему телу и, с изяществом кошки пробегая по перилам, грациозно перепрыгивала через высокие парапеты и взбегала по стенам. Казалось, что подняться по фасаду здания, хватаясь за различные выступы, для нее было не сложнее, чем вскарабкаться на дерево, и Солас понял, почему Анарис простил ей служение эванурисам. Он ценил эльфийку за ее навыки, за ловкость и скорость, за неприметность. Десилас могла пробраться куда угодно и когда угодно, и в прошлом наверняка была не простой разведчицей, но и убийцей на посылках у Забытых, и даже богам вряд ли было ведомо, сколько жизней она забрала прежде, чем начать тяжелый путь искупления в роли рабыни.       Это преследование продолжалось на протяжении нескольких десятков минут, а затем, когда эльфийка была вынуждена спуститься вниз, чтобы пересечь парковую аллею, Солас кинулся ей наперерез, но схватить не успел, и пальцы его сжали воздух в считанных сантиметрах от медных волос мятежницы. Кто-то с силой врезался в молодого мага, повалив его на землю и дав Десилас шанс скрыться.       Падение выбило из легких Соласа весь кислород, а в затылке от удара о землю запульсировала острая боль. Сердце безжалостно билось в груди, стуча по ребрам, а перед глазами у мага заплясали черные точки. Сперва он попытался подняться на четвереньки, но не преуспел и повалился на бок. Затем, восстановив дыхание, маг призвал к себе силы и магией снизил боль. И только после этого Волк все-таки смог встать на ноги и выпрямиться, однако зрение его по-прежнему не прояснилось и рассмотреть нападающего он так и не смог. Единственное, что он увидел – это высокую черную фигуру, скрытую под плащом, которая быстро растаяла в воздухе, словно зловещий мираж.       И, когда состояние мага окончательно стабилизировалось, – если не учитывать нарастающую усталость, – эльфийка уже исчезла из его поля зрения. Однако Солас не был бы самим собой, если бы не присущее ему едва ли не с детства упрямство. Он не мог позволить Десилас уйти, не дав ему ответов. Волк желал знать, что связывает мятежницу и Фалон’Дина, а потому выход из сложившегося положения ему подсказало само его прозвище.       Пожалев о том, что его волчья шкура, значительно упрощающая превращение, осталась в сундуке под кроватью в его комнате, затерянной среди семейных склепов, он начал колдовать, выражая свою злость в резкости и громкости слов давно заученного заклинания. Магия обрела видимость и, подобно воде, обволокла его тело с ног до головы, меняя строение конечностей, контуры фигуры и внешний вид. Само перевоплощение заняло от силы несколько секунд, однако для Соласа в этот момент время текло иначе, медленнее. Он остро чувствовал, как перестраивается его организм, как сердце начинает биться иначе, – ритмичнее, быстрее; как меняется строение скелета, а одежда, истончаясь, пропадает и из-под кожи лезет жесткий черный мех.       Когда обращение было завершено и остатки магии вихрем разошлись по округе, на земле твердо стоял не эльф, но крупный шестиглазый волк, который словно бы сошел со страниц старых страшилок.       Разумеется, появляться в таком обличье в городе было рискованно, но сама природа играла Соласу на руку, напустив на Арлатан утренний туман, а большая часть подданных империи сейчас была стянута в центр и участвовала в поминальной панихиде и потому улицы пустовали.       И пусть Солас был в шкуре зверя, мыслил он как эльф, и среди огромного количества разных запахов смог выделить тот, что принадлежал Десилас. От нее всегда исходил робкий аромат ванили и теперь, когда он смешивался с запахом пота, волку не составило труда найти нужный след и, перебирая крупными когтистыми лапами, помчаться по нему.       Он пересек парковую аллею и снова окунулся в путаницу жилых улиц. Покуда волк находился уже далеко от центра города, дома здесь были попроще и расстояние, отделяющее их друг от друга, существенно сократилось. В этой части Арлатана жили немногочисленные представители среднего класса, коих было гораздо меньше, чем тех же аристократов или же крестьян. В основном это были ремесленники, ткачи, кузнецы и торговцы, жившие разъездами и продажей товаров в самых разных уголках империи. И, пожалуй, это были единственные эльфы, которых положение дел в Элвенане не особо волновало. Гнев рабов был обращен на верхушку их общества, а сами они были свободны, но недостаточно богаты, чтобы обзаводиться прислугой; представители высшего сословия их и вовсе не замечали, а потому все народные волнения обходили их стороной.       Промчавшись мимо скромной ювелирной мастерской, маг замедлил свой ход, пустившись рысью. Он понял, что Десилас намеревается покинуть город, и в мыслях у него возникла идея последовать за ней тайно и узнать, куда та направляется. Может, она просто боялась, что ее раскроют как сообщницу Анариса и призовут к ответу, но что-то подсказывало Соласу, что за этим кроется нечто большее. Эльфийка всегда становилась на сторону победителя, движимая страхом за собственную жизнь. Возможно, теперь она выполняла поручения Фалон’Дина… Вот только разговор о «кличе» наводил эльфийского мага на мысли об Анарисе, а не о Летанавире.       Все это было слишком подозрительно и разжигало в Соласе искру любопытства. Он мог с такой легкостью кинуться за ней вдогонку и пересечь главные городские ворота, но удержал себя. Митал взвалила на него большую ответственность и уйти сейчас, – пусть и руководствуясь исключительно благими намерениями, – означало предать ее доверие. Пусть его еще и не представили среди рабов как нового защитника их интересов, день, когда это произойдет, неумолимо приближался. И потому он должен был остаться в столице и подготовить себя к принятию новых обязанностей.       И волк отступил, выбрав для себя более предпочтительный путь. Его опасения насчет мятежницы могли не оправдаться, и он бы лишь зазря потратил время. Здесь же, в Аралатане, будучи представителем рабов при дворе, он мог добиться куда большего, мог принести реальную пользу, а жертвовать своим народом в угоду собственному интересу было не в его характере.       Огромный мохнатый волк недовольно клацнул зубами в воздухе и, прежде чем хозяин ювелирной мастерской успел выйти наружу, чтобы подмести порог, зверь растаял среди тумана, словно волшебное наваждение.

***

      Митал сидела на обитой синим бархатом софе напротив открытого балкона. Проникающий внутрь помещения воздух холодными пальцами теребил ее черные волосы и плотную ткань одежды, однако женщине до этого не было никакого дела. Куда больше ее беспокоила находка слуги, которой она поручила проверить вещи ее сына при следующей уборке. Найденный служанкой голубой кристалл Митал раскрошила между пальцами, и алмазная крошка осыпалась на пол, ветром заметаемая под мебель.       И пусть все факты были неоспоримы, королеве-магу все еще было сложно поверить в то, что ее отпрыск собирал улики против нее. Тот, кого она защищала перед мужем, намеревался воткнуть кинжал ей в спину при любом удобном случае. Но на что Фалон’Дин надеялся? Возвыситься в глазах отца? Передать ей статус самой коварной из богов? Стать еще одним Верховным эванурисом? Или виной тому было простое недопонимание?       Как бы то ни было, ее сын уже встал на этот путь, а значит определился со своими чувствами по отношению к матери. Так почему она должна была вести себя с ним мягче?       Ожидание Великой Защитницы затянулось, и она уже собиралась покинуть покои сына и подождать его возвращения у себя, когда двери распахнулись и две вороны залетели внутрь, направившись прямиком в открытые подвешенные к потолку клетки, заняв свои места на покачивающихся взад-вперед перекладинах. Следом за ними в комнату вошел и сам бог удачи, однако он замялся у входа, неторопливо прикрывая за собой двустворчатые двери.       — Чем обязан вашему визиту, матушка? — спросил он, пройдя в центр комнаты, попутно снимая с себя свою выходную одежду траурных цветов. И, что удивительно, он убрал с лица маску, а значит не собирался прятать за ней свои эмоции.       Раньше Митал сочла бы это хорошим знаком, наивно полагая, что таким образом сын выказывает матери свое доверие, сейчас же ей казалось, что он просто осмелел и был слишком уверен в своей неприкасаемости. Совсем как его отец.       — У тебя еще хватает совести спрашивать? — возмутилась Великая Защитница, поднимаясь с софы. — Как смеешь ты хватать эльфов и бросать их за решетку?       Летанавир нахмурился. Видимо, об освобождении Рилофира и Сенана ему еще никто не донес. Оно и понятно, ведь до самого утра он вместе с Эльгарнаном бродил по Перекрестку и был отлучен от своих шпионов, пока Сын Солнца проверял, все ли в порядке в Черной крепости.       — Я вел расследование, — совладав с эмоциями и пожав плечами, ответил король-маг. Подойдя к небольшому круглому столику, темноволосый эльф взял серебряный графин с узорчатой гравировкой и наполнил прозрачный бокал темно-красным ароматным вином.       — Я не о твоих бедных агентах в стане Анариса, — отмахнулась Митал, наблюдая за сыном. Тот уселся на кресло с высокой спинкой и расслаблено пил. — Я о моем послушнике и избраннике Андруил.       — Изгнанном избраннике, — поправил ее Летанавир, подняв вверх указательный палец с сияющем на нем широком обруче перстня, инкрустированного большим круглым сапфиром. — А подросток, что состоит у вас на службе, имел дерзость выгораживать опасного преступника, чьи действия едва не ввергли нашу империю в смуту.       Он говорил четко и уверенно, мастерски подбирая слова, и богиня поняла, что в данный момент обе его личности – и Диртамен, которому не плевать на Элвенан, и настырный Фалон’Дин, – сплотились в одной персоне, и перед ней снова сидел ее умный, сдержанный мальчик. Однако драконья владычица прогнала от себя материнские чувства, делающие ее слабой, и заставила себя расценивать Фалон’Дина, как и любого другого придворного лорда.       — Ты так уверен, что подзащитный моего слуги тот самый преступник, которого ты искал?       — А что, мне нужно было схватить вас? — бог удачи склонил голову набок и в его темных фиолетовых глазах Великая Защитница увидела отражение той боли, с которой ему дались эти слова. — Это ведь вы дали Соласу ключ от тюрьмы Забытых. Вы прикрывали его… А сегодня я и вовсе узнал о распоряжении дать ему должность при дворе. Вестник угнетенной части нашего народа. Ну что за вздор!       — Все, что я делала, было направлено исключительно на благо всех элвен! — Митал смотрела прямо перед собой, сложив руки в замок под грудью. Она и сама не заметила того, как сильно сжала пальцы и те побледнели пуще прежнего.       — И поэтому даровали свободу тому, чью революцию мы с огромным трудом подавили! — Фалон’Дин всплеснул руками и вино едва не выплеснулось из его бокала. Однако затем эльф глубоко вздохнул и лицо его вновь приобрело спокойное и сосредоточенное выражение.       — Мы бы победили его и сейчас, если бы в этом возникла нужда, — Митал подошла ближе к сыну, встав позади него, и провела рукой по спинке кресла, сделанной из тисового дерева.       — Погибли эльфы, — подражая ее голосу, напомнил Летанавир. — Или благосостояние наших подданных для вас уже не первостепенная цель?       — Если бы ты не вмешался, я бы вывела Анариса из игры, когда надобность в нем отпала бы, — ответила богиня. — Ты же своими действами поднял шумиху во дворце, спровоцировал своего отца дать тебе это задание и своими действиями или словами раздразнил Анариса и вынудил его защищаться ценой жизней простых эльфов.       Фалон’Дин раздраженно поджал губы, прикрыл глаза и выдохнул, подавляя гнев.       — Не вешайте на меня свои грехи, матушка, — процедил он сквозь зубы. — Я знаю, чего вы добивались и, если подобная уловка сработала двести лет назад, то это не значит, что мы вновь сплотимся воедино против общего врага. Времена меняются и под каждую эпоху нужно подстраиваться. Ничто не остается неизменным.       — Да, именно, все меняется, — согласилась она. — И золотые века правления эльфийского пантеона давно подошли к концу. Нынче надобности в таком большом количестве богов нет, но я всеми силами старалась отсрочить этот момент, и сделать это я могла, только объединив интересы остальных эванурисов, указав им общую цель. Мы не удержим власть над империей, если каждый из нас будет делать исключительно то, что ему хочется. Где это видано, чтобы в каждом городе государства были свои законы и традиции? Любой приезжий эльф может убить старого недруга, как-то напакостившего его семье, и вернуться в родное поселение, находящееся на территории того эвануриса, который не имеет ничего против кровной мести и по его законам за это преступление никто не несет ответ. Это я, кстати, про тебя, сын мой. Поверь, на данный момент самая большая угроза – это мы, не Забытые.       Фалон’Дин долго молчал, внимательно ее слушая, а затем, поставив бокал на столик, положил руки на подлокотники и откинул голову на мягкую обивку.       — Своими словами вы лишь подтвердили мои собственные мысли, драгоценная мать-королева, — сказал он тоном холодным настолько, что Великой Защитнице показалось, будто температура в покоях сына начала стремительно падать. Вороны громко закаркали, и клетки, противно скрипя, медленно закачались из стороны в сторону.       — Ты не хотел вставать на одну ступень с Эльгарнаном, — Митал нахмурилась и, опустив взгляд, задумчиво потерла лоб рукой. — Ты планировал его свергнуть.       — И не только его, — мечтательно произнес эванурис, подтвердив догадку матери.       — И еще называешь предателем меня, — Митал разочарованно покачала головой. — Я хотя бы пыталась провернуть все свои дела, не лишая своих родных привычной им жизни и власти. Ты же хотел избавиться сперва от меня, затем от Эльгарнана, а после этого отстранить от власти остальных тебе не составило бы особого труда.       — Сперва моей целью был только отец, — признался ей Летанавир, — но вы подвернулись под руку первой, глубоко ранив мои чувства своей теневой игрой.       Взгляд бога удачи был каким-то отстраненным и, казалось, что он смотрит не на свою мать, а сквозь нее, будто она всего лишь призрачная фигура, созданная его воображением.       — Ты уступил своей жажде власти и отказался от родных, — Митал устало вздохнула и, отвернувшись, подошла к камину. Мановением руки драконья владычица разожгла огонь, который тут же принялся с тихим треском пожирать поленья.       — Они сделали это первыми, — равнодушно отозвался Фалон’Дин. — Отец обозлился на меня, когда я за счет Диртамена приобрел большее влияние при дворе, Силейз меня отвергла…       — Не смей даже мечтать о Силейз! — рявкнула Митал, не отворачивая своего взора от оранжевых язычков пламени. — Я даже не хочу ничего слышать о твоих чувствах к ней! Ты ей брат, но и только. У Силейз есть любимый муж, и в ее сердце для тебя нет места.       Фалон’Дин немного помолчал, ибо слова матери его сильно задели. Однако, заставив себя проглотить обиду, он продолжил:       — … а с остальными эванурисами я никогда не был особо близок. И пусть вы называете Андруил своей дочерью, для меня она всего лишь далекая подруга, с которой я порой выезжаю в лес на охоту. Они – ваши родные, не мои.       Митал глубоко вздохнула и, собравшись с силами, развернулась лицом к своему сыну.       — Я до последнего надеялась, что ты одумаешься, но ты, похоже, твердо уверен в своем решении завоевать небесный трон в свое личное пользование. Что ж, можешь постараться, однако с этого момента мне безразлична твоя судьба, и любая твоя ошибка будет стоить тебе жизни, — Великая Защитница медленными шагами направилась к выходу, — и не потому, что я так захотела, а потому что Эльгарнан не побрезгует казнить своего единственного сына, ведь ты давно встал ему поперек горла. И отныне меня не будет рядом, чтобы защитить тебя и отговорить твоего отца от этой идеи. — Митал остановилась у дверей, и те с тихим скрипом отворились. Напоследок обернувшись, она отметила, что Фалон’Дин не сводит с нее пристального взгляда, и даже его демоны, казалось, прислушивались к словам эванурис. — Если хочешь, можешь рассказать Эльгарнану о своих открытиях, но меня он не тронет, ведь мне есть, в чем его упрекнуть. Тебя же он накажет за то, что ты промедлил и не сообщил ему о моем проступке раньше, и плохо в этом случае будет только тебе.       И богиня ушла, пусть и видела, что Фалон’Дин открыл рот, чтобы что-то сказать в ответ.       По пути к тронному залу она не переставала размышлять о том, чтобы было бы, будь Фалон’Дин менее эгоистичным. Он мог с самого начала обо всем ей рассказать, поддержать мать, и она никогда бы не обидела бы его и не предала оказанного доверия. Будь он для нее надежной опорой, Митал, возможно, и подумала бы о том, чтобы сместить Эльгарнана с престола, запретив тому даже думать о своих детях. Но нет, произошедшего не изменить. Теперь она со своим сыном по разные стороны баррикад, и ей необходимо избавиться от него прежде, чем тот успеет сделать что-нибудь еще – ведь богиня не знала, каких еще тузов Летанавир запрятал у себя в рукавах. Однако она была уверена, что Хранитель Тайн не побежит раскрывать личность Ужасного Волка отцу. Нет, он, как любая уважающая себя змея, терпеливо ждет, прежде чем добыча подойдет ближе, и только потом делает один быстрый, но смертоносный выпад. Он Соласа не тронет, пока нет.       Душа верховной королевы кричала от боли, но возможность пресечь попытки Летанавира узурпировать власть уже маячила на горизонте. Оставалось лишь попридержать своенравного эвануриса до первого снега.