Unbound

      Фалон’Дин с трудом мог поверить своим глазам. Казалось, что сам мир обезумел, накинулся на него, осыпая ударами неудач. У него даже мысли не возникало, что он может проиграть… что его подручный может подвести его. Он смотрел с высоты своей ложи на круг арены, злорадно ухмылялся, когда его герой увиливал от вражеских выпадов и шутливо играл с противником, выдерживая дистанцию. Потом, когда щит раскололся, бог удачи до боли закусил губу и глаза его расширились от ужаса непонимания происходящего. Он ведь все сделал правильно, наложил заклинание защиты на каждую деталь доспеха и на само оружие. Что же случилось? Затем и сама броня не смогла сдержать атаки, и живот Страха украсила длинная рваная полоса, через которую можно было увидеть проблеск бледной кожи. После демон показал свое мастерство и начал теснить врага градом мощных атак, но самонадеянность взяла над ним верх и, утратив внимание, подручный Летанавира расслабился. Совершил ошибку, за которую заплатил высокую цену. Однако эвануриса более всего заинтересовал сам момент смерти Страха. Пузырящаяся и дымящаяся черная кровь, разбухание разгоряченного тела, невозможность вернуть себе свой родной облик… И меч, сияющий в подступивших сумерках магическими письменами. Его кто-то предал. Кто-то осведомил воина Эльгарнана, что тому предстоит сражаться против демона, и он успел подготовиться. Фалон’Дин без колебаний свалил бы вину на обиженного рыцаря, которому бог предпочел своего подручного, но тот был мертв, спрятан в темноте с перерезанным горлом, и никак не мог донести на своего бывшего господина. Возможно, то был оруженосец…       — Я бы не проиграл, — отвлекая Летанавира от его раздумий, буркнул Обман, стоя за его троном.       — Заткнись, — вместо привычного «лжешь», ответил тот.       Гиланнайн понурила голову под его тяжелым взглядом, но не извинилась и даже как-то оправдаться не пыталась. Она не видела своей вины в произошедшем, даже несмотря на то, что это ее монстр только что преклонил колено перед тираном-отцом.       Фалон’Дин глубоко вздохнул и встал со стула. Возмущение толпы, казалось, ощущалось в самом воздухе, атмосфера на арене стала гнетущей, и эванурис хотел уйти.       — Подожди-ка, — ухватив его за руку, Андруил кивнула на ристалище, в центр которого вышел мудрец из свиты Эльгарнана. Он спустил с головы парчовую ткань капюшона, открывая взору худое бледное лицо с золотыми губами и ресницами, и поднял вверх руку с длинными ногтями, призывая народ к тишине. И гомон голосов тут же оборвался. Трибуны утонули в тишине, и только усиливающийся ветер завывал и посвистывал, теребя одежды эльфов и качая из стороны в сторону навесы.       — Глубокоуважаемые дамы и господа, — произнес сторонник Сына Солнца, обведя трибуны взглядом, — вы все были свидетелями произошедшего, — мудрец развернулся и указательным пальцем ткнул в сторону Фалон’Дина, — ваш любимец, прекрасный эванурис, который веками заботился о почивших эльфах, Друг Мертвых, владыка удачи – великий обманщик.       Летанавир почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он не мог поверить в то, что Эльгарнан решил уничтожить его репутацию именно таким образом. Он надеялся, что это дело они закроют без широкой огласки, позволив Диртамену «умереть», став легендой, о которой их потомки в будущем будут слагать красивые песни и чарующие сказки. Но то, что происходило сейчас, было куда хуже, куда разрушительнее.       Небо над ареной совсем потемнело и около двух десятков светящихся шаров материализовалось в воздухе, распределившись по разным секторам, а один завис прямо в нескольких метрах над площадкой.       А тем временем мудрец продолжал свою речь:       — …он пренебрег правилами поединка, послал демона сражаться за свою честь, — толпа оживленно начала высказывать свое недовольство, однако мудрец снова призвал всех к молчанию. — Да-да, вы не ослышались. Именно его честь и только, ведь Диртамена никогда не существовало!       Летанавир ощутил, как оцепенело его тело и задрожали плотно сомкнутые губы. Он не мог сдвинуться с места, не мог скрыться, а взгляды всех эльфов под влиянием слов мудреца обратились к нему. Те, кто его так радушно приветствовал на ярмарке, теперь смотрели с презрением и непониманием.       — Он играл с вами, заставляя вас метаться в выборе между двумя его личностями, требуя преданного служения и себе, и Диртамену. Он забрал для Хранителя Тайн территории, которые могли бы отойти к другому, более достойному эванурису. И, возможно, сейчас бы не было этих столкновений между нашей Великой Охотницей и мудрым изобретателем Джуном, которым наша империя очень гордится.       Фалон’Дин поймал на себе взгляд Андруил и ясно в нем прочитал, что королева-маг призадумалась над сказанными эльфом словами. Бог удачи был прекрасно осведомлен о ее жадности, и теперь простое осознание того, что земли Диртамена могли принадлежать ей, было способно разрушить ту хлипкую дружбу между ними, на которую Летанавир в будущем возлагал большие надежды.       — Взгляните же в глаза тому, для кого вы не более, чем игрушки! Выскажите свое презрение тому, кто плел вокруг вас паутину лжи целыми столетиями! Спросите себя, считаете ли вы его достойным места на небесах?       И мудрец замолк, позволив толпе разразиться возмущенным гудением и проклятьями. А Фалон’Дин посмотрел на своего отца, наблюдавшего за происходящим с злорадной ухмылкой. Он победил, он низверг своего сына в глазах элвен, и эванурис не знал, сжечь ли эту арену вместе со всеми свидетелями его позора и с самим собой заодно или попробовать ответить перед своим народом за свою ошибку. Произнести трогательную речь и вымолить прощение у тех, кто никогда не познает истинной ценности бессмертия и божественного могущества.       Нет, он не склонит головы.       — Да ты побледнел, братец, — заметила Андруил. — Неужто правда глаза режет?       Руки Летанавира коснулся Обман.       — Оставим этих недостойных наедине с их ложью, — произнес демон. И впервые Фалон’Дин признал, что тот прав. Кто знает, вдруг, если он не уйдет прямо сейчас, то потом Эльгарнан просто не позволит ему этого сделать и отдаст на растерзание разгневанной обманом толпе.       И бог удачи, развернувшись, покинул ложу, судорожно вспоминая, где находится самый близкий элювиан. Однако покинуть злосчастную арену ему просто так не дали. В одном из коридоров дорогу ему преградила Митал и пара ее рыцарей-паладинов. Увидев лицо сына, она сразу же поняла, что произошло, однако не успокоила и не приободрила. Наоборот, она гордо выпрямилась, вздернув подбородок, и усмирила эвануриса взглядом.       — Жаль, что я опоздала и не увидела этого поединка воочию, — сказала она, — должно быть, зрелище было впечатляющее. Возможно, будь ты на моей стороне, все сложилось бы иначе, но теперь уже ничего не изменить.       — Вы пришли позлорадствовать надо мной, драгоценная матушка? — спросил Фалон’Дин. Он полностью контролировал свое лицо, но голос выдал его положение: то разочарование, пожирающее его изнутри, тот страх перед будущим, которое он видел столь неясно.       — Нет, я пришла вынести тебе приговор, — ответила она, на секунду опустив взгляд, словно собираясь с силами, чтобы озвучить решение Верховного эвануриса. — Эльгарнан хочет, чтобы ты поплатился за свою ложь жизнью, но эта жажда твоей смерти обусловлена политикой и личной неприязнью. Разумнее будет другое решение, которое мы с ним обговорили еще задолго до поединка, и с которым твой отец неохотно, но все-таки согласился.       — Не жалейте меня, — подгоняя верховную богиню к развязке, произнес он, чувствуя, с каким трудом язык поворачивается во рту, а голосовые связки едва ли издают звуки. В тот момент для бога удачи смерть была предпочтительнее жизни в позоре.       — Территории, которые принадлежали твоему выдуманному брату-близнецу, перейдут к тому, кто действительно сможет использовать их во благо империи и позаботиться о подданных, что проживают в той местности. И как раз среди нас появился такой эльф.       Фалон’Дин печально усмехнулся и исторг из себя ядовитый смешок.       — Солас? Безродный Волк, бывший раб, рожденный в снегах под северным небом, будет владеть моими землями и командовать моими эльфами?! Это безумие!       — Безумие – это то, что ты себе позволял, — строго произнесла Великая Защитница, и скулы на ее лице заострились от подступающего гнева. — Он же тот эльф, в котором Элвенан сейчас нуждается более всего. Он даст рабам то, чего они так хотят, в то время как ты не предпринял бы ничего, чтобы ублажить интересы своего народа. Или ты не помнишь, что в наш клан мы не принимаем всех подряд, а только тех, кто может принести выгоду? Была бы Гиланнайн среди нас, если бы не ее пристрастие сочетать несочетаемое? Или Джун, обладающий особым взглядом на привычные для нас вещи? Нет. Мы берем только тех, кто нужен для величия Элвенана, ты же об этом позабыл.       — И какое удивительное совпадение, что и Джун, и Гиланнайн являются любовниками ваших дочерей! — фыркнул Фалон’Дин, всплеснув руками. — А Солас? Кому пассия он? Хм, должно быть, вам…       Звон пощечины, резкая вспышка в глазах и пульсирующая боль в стремительно краснеющей щеке. Голова Фалон’Дина откинулась в сторону от удара. Прядь темных волос выбилась из зализанной прически и упала на глаза. Летанавир подавил в себе сразу же возникшее желание ответить на столь позорную родительскую затрещину, но вовремя опомнился и выпрямился, встретившись взглядом со своей матерью.       — Не забывай, с кем ты разговариваешь, — напомнил ему один из ее рыцарей-паладинов, угрожающе выдвинув из ножен свой меч, — иначе я отрежу тебе язык и скормлю его псам!       — Да кто ты такой, чтобы угрожать мне? — процедил сквозь зубы бог удачи и демон за его спиной напрягся, готовый кинуться вперед и заслонить собой своего господина.       — Помимо всего прочего, — продолжила как ни в чем не бывало драконья владычица, и рыцарь тут же утих, вернувшись в исходную позицию, — мы с твоим отцом сошлись на том, что для тебя же будет лучше, если ты покинешь столицу без права возврата и отправишься управлять тем, что осталось от твоих земель. Покажешь себя хорошим правителем и, возможно, мы пересмотрим свое решение, позволив тебе изредка посещать Арлатан, — сделав особый упор на этих словах, сказала Митал и отступила в сторону, открывая сыну путь.       Фалон’Дин, проглотив свою злобу, горечью набравшуюся во рту, прошел вперед, однако Митал его тут же окликнула.       — И запомни, — поучительно произнесла она, — тебе лучше не покидать границ своих владений без моего позволения, иначе палачи Эльгарнана не заставят себя долго ждать.       И после этих слов буря эмоций, терзавшая Летанавира, отступила. Он испытал странный прилив спокойствия и холодной решимости. Казалось, что все ниточки, связывающие его с семьей, разом оборвались, и теперь он был абсолютно свободен от чужого влияния и сковывающих его руки привязанностей. И, остановившись, он, даже не оглянувшись, сказал слова, которые в его мыслях абсолютно также приравнивались к приговору, который он вынес своей семье, да и всей империи, что так легко от него отвернулась:       — Когда-то я любил вас, матушка. Слушался вас, почитал… Вы были жемчужиной моей жизни. Но теперь вы для меня никто. — Эванурис почти физически ощущал, как взгляд Митал буравит его спину, но все же он почувствовал себя полностью удовлетворенным, когда напускаемая матерью строгость дрогнула – он заметил это в том, как резко сузилась область, в зоне которой ярко горела ее сила. Раз, и вместо невидимой глазу, но ощущаемой своим теплом мощью ее энергии короля-мага обдало холодом. Словно глава эванурисов позволила себе замкнуться, чтобы обдумать и примириться со всем услышанным. — Однако вы были щедры ко мне и даже дали совет, как защитить свою жизнь. Я отвечу вам тем же. Считайте это моим последним подарком вам. В Арлатане у вас много врагов. Почаще оглядывайтесь, ибо кто знает, от кого из них вы можете получить удар в спину.       И он покинул ее, оставив в раздумьях. Митал тяжело вздохнула и, прислонившись спиной к холодной каменной кладке стены, закрыла глаза. Ее рыцари-паладины смотрели на нее с жалостью, и она не хотела этого видеть. Она ненавидела, когда ее жалели, но запретить им сочувствовать не могла. Впрочем, как и себе.

***

      На следующий день Фалон’Дин, еще до зари собрав свои вещи и переодевшись в походный костюм, направился в зал с зеркалами, намереваясь покинуть столицу прежде, чем его родственники проснутся и явятся проводить его, а заодно и лишний раз напомнить ему о том, как низко тот пал. Он активировал элювиан и слуги исчезли в нем, унося с собой сундуки с его вещами. Один черный ворон, немного покружив под потолком, хлопая крыльями, сел богу удачи на плечо.       Летанавир никогда не думал, что будет переживать из-за потери демона. Это ощущение было сравнимо с тем, как если бы он потерял палец: пока тот присутствует на руке, владелец особо не зацикливает на нем свое внимание, но стоит его отсечь, как приходит осознание, насколько он необходим в повседневной жизни и как без него неудобно обходиться. Разумеется, эванурис запросто мог подчинить и вытренировать для себя нового подручного, но за столетия он настолько свыкся со Страхом, что кого-то другого на его месте представить не мог.       — Это еще не конец. Я обязательно вернусь, — пообещал Обману темноволосый эльф, гладя тому выпуклую грудину с гладким покровом из черных перьев. — А пока здесь будешь ты. Ты отомстишь за меня, заставишь их бояться.       Ворон согласно каркнул и, сорвавшись с плеча господина, облетел его по кругу и метнулся через высокую арку, слившись с синевой предрассветного неба.       — Я постараюсь всеми силами этого не допустить, — Фалон’Дин нахмурился, узнав мужской голос, и, сжав кулаки, медленно повернулся к Соласу, подпирающему своим плечом широкий дверной косяк. — Ты и так принес много вреда и без тебя всем будет лучше.       — Да как ты смеешь говорить мне такое? — огрызнулся Летанавир в ответ, двинувшись на мага. — Ты – отребье из трущоб, ренегат, предавший доверие своей госпожи и служивший под началом Забытого. Теперь ты вернулся во дворец и всеми силами пытаешься прикрыть истинную гниль своей сущности. Да, Ужасный Волк?       Солас наморщил нос и смело выступил ему навстречу. Напряжение между ними возросло, и Фалон’Дин подумал, что будет совсем нелепо, если они сейчас подерутся, подобно мальчишкам, которые не смогли поделить игрушечного бронто.       — Я делал то, что считал правильным, — сквозь плотно сомкнутые зубы процедил Солас своему собеседнику в лицо.       — И ты даже не отрицаешь, — эванурис усмехнулся.       — А смысл отпираться, если твои шпионы все выяснили? Вот только у тебя сложилось неправильное впечатление обо мне. Я бы никогда не позволил Анарису перейти границы и, пока ты не вмешался, жертв не было.       — Вообще-то были, — подметил Фалон’Дин, — когда я пришел за ним, в катакомбах пахло кровью. Он уже в тайне от тебя приносил жертвы для наращивания собственного могущества. Но ты был занят тем, что пудрил моей матушке мозги, навязывая ей необходимость твоего присутствия при дворе.       — Решения, принимаемые здесь, тебя более не касаются, — напомнил ему Солас. Бог удачи сразу понял, что Волк не собирается оправдываться перед ним. — Ты изгнан.       Фалон’Дин усмехнулся резко загоревшемуся в голове ощущению повтора. Подобный диалог уже звучал в стенах этого зала. Разговор между отцом и сыном… И на душе у Фалон’Дина полегчало, ибо быть изгнанным ему было не в новинку. И всегда он возвращался, обретая власть куда большую, чем та, что была утеряна, отнята наказанием. И сейчас он словно смотрел на отражение самого себя в юности.       — В твоих глазах я вижу хорошо знакомую мне дерзость, — не постеснялся признать Летанавир, с широкой улыбкой наблюдая, как гнев на лице Соласа сменяется удивлением.       — Я – не ты, — покачав головой, сказал молодой маг, отступая на шаг назад.       — Да неужели? — с губ Фалон’Дина сорвался очередной смешок. — Такой же трикстер и обманщик. И, если меня за мою провинность всего лишь изгнали, обнародовав мою ложь, то тебя убьют. Ведь, чтобы ты ни делал, ты никогда не будешь одним из нас. И Митал в час твоей нужды никогда не заступится за тебя, если это не будет соответствовать ее интересам. Здесь у тебя нет ни сторонников, ни друзей, и я очень удивлюсь, если ты продержишься на своей должности хотя бы год.       Солас не сразу ответил, и Фалон’Дин с удовольствием отметил, что его слова задели бывшего раба за живое. Он, по-видимому, и сам об этом задумывался, а эванурис лишь посильнее надавил на и без того кровоточащую рану. Положение Ужасного Волка было вовсе не таким надежным, как могло показаться со стороны, и если он в будущем не найдет для себя опоры при дворе, то судьбу мага решат его же реформы. Если они создадут хотя бы хрупкую иллюзию равновесия между сословиями, то Фен’Харел более не будет нужен и сможет спокойно уйти, не привлекая к себе особого внимания. Если же они с треском провалятся, то под вопросом будет только то, кто разорвет Волка быстрее: разгневанная толпа или раздосадованные короли-маги?       — Я еще удивлю тебя, Фалон’Дин, — наконец ответил Солас, и в глазах его Летанавир увидел самый настоящий вызов. — А когда ты сюда вернешься, – если ты, конечно же, вернешься, – глазам твоим откроется новый мир.       — Возможно, ты и сможешь приструнить элвен, но вот эванурисов? Нет… Думаю, моя сестрица быстро укажет тебе твое место у ее ноги. Ибо раб, одень его хоть в сто слоев шелка, всегда будет рабом, и по жилам его никогда не будет струиться золото.       Солас хотел было возразить, но Летанавир властно поднял руку, обрывая их беседу. Он не хотел, чтобы Волк портил последние секунды его пребывания под сводами небесного дворца, а потому развернулся и, сцепив руки за спиной и гордо выпрямившись, исчез среди дрожащей поверхности портала, оставив Соласа наедине с его мыслями.

***

      Солас мерил свои покои, а по совместительству и рабочий кабинет, широкими шагами. Лафаил и Рилофир сидели за столом, провожая его фигуру глазами, и если кастелян, искренне сопереживая Волку, гадал, какие мысли того терзают, то Рилофира заботил лишь вопрос, когда на пятках у его друга натрутся мозоли и он, перестав маячить перед задернутым плотным занавесом окном, усядется на свое кресло и расскажет им, для чего, собственно, он их к себе позвал.       И, наконец, чудо свершилось. Солас резко остановился, взглянув на своих помощников так, будто заметил их только что, и опустился в кресло, сложив руки на столе перед собой. И сразу же зажглась небольшая свечка, осветив мягким светом его лицо, заостряя черты и осветляя радужки глаз.       — Как вы уже знаете, волею Митал и Эльгарнана мне дарованы земли, ранее принадлежащие Диртамену, и завтра я буду обязан отправиться туда и объявить о своей власти. — Лафаил глубоко вздохнул, начиная понимать, к чему клонит Волк. — Пока меня не будет в Арлатане, вы – мои глаза и уши, я доверяю вам. И хочу кое о чем попросить.       Рилофир, скрытый с головой под коричневым холщовым плащом, наклонился вперед, готовый слушать, а дворцовый управленец над слугами напрягся пуще прежнего, предвидя грядущие трудности.       — Сторонники Фалон’Дина не позволят правде снизить его, а заодно и их влияние над обществом и они обязательно дадут о себе знать. Митал наверняка откажется выгонять из столицы лордов, имеющих здесь недвижимость, только за то, что они слуги ее сына, поэтому я осведомил о возможных беспорядках Эльгарнана, и он был только рад выслать всех членов свиты Летанавира куда подальше. Приказ уже готовиться и скоро вступит в силу. — Солас пристально посмотрел в глаза Рилофира, и полуслепой эльф увидел веру в него, проскользнувшую мимолетным огоньком во взгляде друга. — Но Фалон’Дин оставил в Арлатане своего демона. И, боюсь, что указания, которые он ему дал, приведут к череде бессмысленных убийств с целью запугать народ и призвать их к молчанию. Эванурис не позволит молве о Диртамене приобрести широкое распространение среди горожан, а потому все, кто сидел на трибунах во время поединка, в большой опасности. Это касается и бедных, и знатных.       Рилофир широко улыбнулся и откинулся на спинку стула, подняв свой взор на исписанный узорами потолок. Присмотревшись, он заметил маленькую трещинку и недовольно цокнул языком. Совсем их Творцы запустили свои королевские хоромы, раз позволяют трещинам уродовать свои потолки.       — И ты решил обратиться за помощью ко мне, — предположил полуслепой эльф.       — Ибо ты был одним из охотников Андруил и в походах с ней встречал существ гораздо страшнее, — кивнул Солас. — Пора тряхнуть стариной и принести пользу своей родине.       — Думаю, это будет жутко опасно, — нахмурившись и напустив на себя притворную серьезность, произнес Рилофир таким тоном, будто собирался отказаться, снова указав Ужасному Волку на то, что у него есть семья и рисковать собой он не намерен. Однако эльф не смог побороть улыбки, и уголки его губ приподнялись, сводя весь эффект на нет. — Но ладно, друг мой, я сделаю это ради тебя. Ну и ради собственного удовольствия, конечно же.       — А какие у вас идеи относительно моих обязанностей? — робко спросил Лафаил, без особого энтузиазма встревая в беседу двух эльфов.       — Ты будешь следить за Андруил, — ответил Солас и встал. Маг подошел к постели, на которой лежала его волчья шкура, и провел по жесткой шерсти рукой. — Она опасна, и я должен иметь возможность ответить ей, если Великая Охотница начнет шантажировать меня. Выведывай ее тайны и вели служанкам по возможности подливать ей в еду это.       Ужасный Волк подошел к книжному стеллажу, растянувшемуся вдоль стены, и достал из маленькой резной шкатулки, стоящей на полке, надежно закупоренную пробкой стеклянную склянку с плескающейся внутри полупрозрачной розовой жидкостью.       — Это яд? — побледнев, спросил Лафаил, уже готовый отказать Фен’Харелу, если тот велит причинить одной из его владык серьезный вред.       — Я не так часто в своей жизни варил зелья, так что, возможно, у нее и будет от него изжога, но не более, — пожав плечами, ответил Солас и, вернувшись к столу, поставил сосуд под носом у Лафаила. — Я магией вложил в него образ, который оно должно стереть из ее памяти. За дегустаторов тоже можешь не бояться, им абсолютно ничего от этого не будет.       Кастелян, разом успокоившись, согласно кивнул и мигом спрятал склянку во внутреннем кармане своего камзола.       — Можешь идти, — одарив мужчину благодарной улыбкой, сказал Солас, и Лафаил, вежливо попрощавшись с охотником, поспешно удалился, дабы как можно скорее вернуться к своим делам, пока его никто не хватился.       Когда эльфы остались вдвоем, Рилофир спустил капюшон и, более не сдерживая смеха, тут же воскликнул:       — О, демоны и духи, Творцы и Забытые, что случилось с твоими волосами?! Ты похож на одного из тех занудных старых служителей Митал!       Солас тяжело вздохнул. Воистину, за пару дней ему уже сотни раз задавали подобные вопросы, и он уже устал на них отвечать.       — Андруил случилась, — ответил он, проведя по обритой голове ладонью. — К тому же так удобней. Не надо беспокоиться, что кто-нибудь ухватит тебя за прядь или подожжёт прическу. Да и в глаза ничего не лезет… Мне казалось, что так я буду выглядеть мудрее и старше, — Солас обернулся, глянув на себя в зеркало, — разве не так?       — Определенно так! — прыская со смеху, отозвался Рилофир. — Просто это… так неожиданно!       Солас нахмурился, чувствуя мимолетное раздражение, однако полуслепой эльф, заметив то, что шутка утратила актуальность, прокашлялся и, отведя взгляд в сторону, спросил:       — Для меня будут еще какие-нибудь приказы?       — Это не приказ, а просьба! — возразил Ужасный Волк, всплеснув руками. — Ты ведь знаешь, что мне больше не на кого положиться в этом вопросе. У меня нет ни сторонников среди знати, ни собственной армии, ни свиты… Только слуги, которых в мое отсутствие и защитить-то толком некому. Ты – единственный в моем круге общения, кто обладает нужными для охоты за демоном навыками. И поверь, я не стал бы просить тебя об этом, если бы мог уделить этому свое внимание, однако меня отзывают из столицы, а все проблемы остаются здесь.       Рилофир понимающе кивнул.       — Я с удовольствием помогу тебе, правда, — заверил он друга. — И, когда ты вернешься, я лично преподнесу тебе останки этого демона.       Соласу заметно полегчало. Мимические морщины разгладились на его лице и, подойдя к окну, он отодвинул тяжелый занавес, впуская в комнату по-зимнему блеклые лучи дневного солнца, что периодически скрывалось за густыми серыми облаками. И Рилофир, вновь скрывшись под прикрытием широкого капюшона, покинул его, признавая тот факт, что друг его изменился. Они всегда вместе мечтали о переменах, делясь друг с другом своими предположениями. В их мыслях обеспечить рабов если не свободой, то некоторыми правами было легко, – всего-то нужно было напугать эванурисов восстанием, – но на деле все оказалось куда запутаннее и сложнее. Теперь на плечи Ужасного Волка свалилось тяжелое бремя правления, и Рилофир видел, с каким нежеланием его друг примеряет на себя новую роль, как на него давит неожиданно возросший груз ответственности. Однако Солас не жаловался и был готов нести эту ношу, если это было необходимо. Разделить с ним всю трудность намеченного пути Рилофир не мог, чувствуя, что молодой маг, которого он когда-то приютил у себя, как бездомного котенка, постепенно отдаляется, превращаясь в кого-то нового. И полуслепой эльф был не в состоянии что-либо изменить, ибо ум его не был заточен под политические игрища и хитроумные интриги. Но он был охотником, в силах которого было одолеть одного нахального и чересчур задержавшегося среди элвен демона.