Unbound

      Когда раскаленный солнечный шар начал клониться к горизонту, разукрашивая небеса всполохами багрянца, тени удлинились и потемнели, сливаясь с подступающими сумерками; морозы крепчали, а ночь покрывала улицы плащом сумрака. С уходом света пустел дивный Арлатан, и эльфы, повинуясь распоряжению о комендантском часе, спешили вернуться в свои дома, укрывшись от опасности, что невидимой дланью нависла над их жизнями.       Рилофир сидел на крыше музея, под сводами которого эванурисы возвели памятник своему величию, призванный напоминать их подданным о божественном происхождении эльфийских владык. Охотник много раз бывал там в своей молодости, после того как Жатва была свершена и юноши со всех концов великой империи были согнаны в Арлатан, чтобы вступить в личную армию какого-нибудь из богов или же, если повезет, стать членом свиты одного из королей, обрести знания, богатство, силу и статус в обществе. Для кого-то это было пределом мечтаний, и Рилофир не мог отрицать того, что когда-то он и сам более всего желал примкнуть к магам-королям и их прекрасным королевам. Но тогда он еще не знал, что плата за служение высшим слишком велика и взимается лишь кровью, болью и отказом от прежней жизни и себя самого. А когда узнал, поворачивать назад было поздно. И тогда он изменился, принял новое имя и новую жизнь под крылом Андруил. Посещал музей едва ли не каждый день и смотрел на фрески, пока в глазах не начинало рябить от ярких красок. Впитывал в свою память хитросплетение историй, несомненно приукрашенных, и принимал их за истину.       Но сейчас, будучи изгнанным и смешанным с грязью, он чувствовал, что освободился от этих цепей, змеями вившихся вокруг его мыслей и мешавших эльфу углубить свои рассуждения, выйдя за рамки придуманного эванурисами канона.       Теперь все легенды о происхождении Эльгарнана и остальных владык эльфийского пантеона казались Рилофиру красивой нелепостью. Он считал, что золотоволосый король-маг был всего лишь титулованным сыном титулованных родителей, а вся солнечная символика наверняка имела подноготную в виде унаследованного семейного герба. Митал, по его мнению, не вышла из пен морских, а приплыла откуда-то из-за моря. Возможно, вместе с армией и примеряя на себе маску завоевательницы. Все-таки история Элвенана знала много войн и насчитывала много веков; в архивах Вир-Диртары числились имена многих великих родов, ныне исчезнувших и забытых, а потому Рилофир не удивился бы, если бы оказалось, что брак между Сыном Солнца и Великой Защитницей был заключен только для завершения войны между двумя могущественными кланами и их последующего объединения. Но было и кое-что еще… Кто-то, чье имя было магией стерто с пожелтевших страниц старинных летописей. Кто-то, кто правил Элвенаном до его расцвета под властью эванурисов; тот, кому эльфы молились и кого воспевали в балладах до прихода новой династии к власти.       «Ты уверен, что он будет здесь?» — охотник едва дернулся, оборвав густой поток ненужных мыслей, что так стремились заполнить его сознание, развеять скуку и отвлечь от созерцания серых во власти ночи зданий. Финнен, в отличие от Рилофира, не сидел на козырьке изумрудной крыши, а находился на земле вместе со своим учеником, скрытый завесой плотной магии, мешавшей посторонним сосредоточить на нем взгляд и разглядеть два дрожащих прозрачных силуэта на фоне стен.       Полуслепой эльф тихо цокнул. Ему было не впервой поддерживать мысленную связь со своими компаньонами – на службе у Андруил охотники часто проворачивали подобный трюк, чтобы случайно не подстрелить кого-то из своих вместо намеченной добычи, действовать слаженно и точно, – но он никогда не делал этого с теми, кого почти не знал, и Рилофиру было некомфортно от того, что любые думы, любая, даже самая короткая мысль, промелькнувшая в его голове, тут же становится ясна и двум прислужникам Митал, долг которых – служба интересам эванурисов. Но с другой стороны, связь эта была обоюдной, и Рилофиру было открыто сознание Сенана и его наставника. Вот только свои эмоции и рассуждения они держали под строжайшим контролем и, сколько бы Рилофир не пытался узнать их, он вечно натыкался на невидимую стену. Впрочем, он и сам отгородился от них подобной, хотя прекрасно понимал, что если его спутники задумают ментальный штурм, он потерпит сокрушительное поражение. И только Финнен немного поделился с ним своими впечатлениями, беззвучно сказав Рилофиру, что он мыслит, как изменник и еретик. Тогда их мысленный диалог на этом кончился, и они на долгое время засели в своей засаде, ожидая возвращения Обмана.       Как подсказал ритуал, ждать демона нужно было в святилище Диртамена, расположенном прямо напротив музея. Пустое и заброшенное, оно служило для Обмана временным логовом, куда он возвращался, чтобы связаться со своим хозяином и выгадать время для нового нападения. Удивительно, как быстро исчезала любовь эльфов к тем, в ком они разочаровались. Она словно бы испарялась, как капли воды под безжалостно палящим солнцем. Еще недавно Диртамен был всеми любимым и почитаемым Покровителем Тайн, благородным и милосердным, а теперь – плод обмана одного из богов, игравшего со своими подданными. Когда же правда вскрылась, гордые элвен, сочтя двуличие Фалон’Дина оскорбительным, отвернулись от него, и святилище ложного бога утонуло в тишине, и ни одна молитва более не вознеслась к хрустальному куполу, откликнувшись тихим шепотом от мозаичных стен.       Теперь же это здание служило маленьким оплотом для того, кто едва ли не каждый день отнимал жизни, принося их в жертву безумию своего владыки. Превратилось в сосредоточие зла и смерти из места, где царили покой и вера. Еще год назад Рилофир и помыслить не мог о том, чтобы пронести в это священное место оружие, а сегодня он чертил на обвитых каменным плющом колоннах магические руны и смазывал свой кинжал ядом против демонов, в то время как Финнен под хмурым взором статуи Диртамена накладывал на полу в центре святилища пентаграмму.       И вот теперь, завершив все дела внутри здания, они расположились снаружи и ждали. Долго ждали, и солнце успело подняться над их головами, пройти свой путь от одного горизонта к другому, прикрываемое пеленой рваных молочно-белых облаков, и, напоследок показавшись во всей своей красе, скрыться за острыми пиками гор, оставив землю во власти холодной зимней ночи.       Сенану не хватало терпения, и Рилофир это чувствовал, однако рыцарь-паладин, взявший его в ученики, сдерживал сиюминутные порывы юноши, не позволяя ему покинуть прикрытие и отправиться на самостоятельные поиски врага.       «Будь это простой тренировкой, я бы позволил тебе, дитя, испить из чаши собственной глупости до дна, — поучал его Финнен, не скрывая своих мыслей от Рилофира, — но сейчас от каждого принимаемого нами решения зависят жизни невинных, и я не позволю твоему нетерпению стать причиной нашего поражения».       За мысленным упреком последовал и подзатыльник, который, однако, не имел физического воплощения. И Рилофир сильно удивился, почувствовав сильный шлепок и на своем затылке тоже. Обратившись к рыцарю за разъяснениями, он не услышал слов, но невольно сжался и притих под колким взглядом пронзительных золотых глаз, чье внимание он почувствовал на себе. И в мыслях его вновь пронеслись презрительные слова, которыми служитель Митал окрестил его часом ранее.       Изменник и еретик.       Был ли он изменником? Разумеется, ведь охотник помогал Фен’Харелу, когда тот нашел себе союзника в лице Анариса. И пусть Финнен назвал его так за то, что он отрекся от богов, то от правды, сокрытой в глубинах сознания, сам Рилофир спрятаться не мог. Был ли он еретиком? Несомненно, ибо не видел в ликах властителей мира никакой божественности. Однако истина эта открылась ему только теперь, сбив его с толку и содрав с глаз вуаль самообмана. Рилофир верил в то, что действовал во благо империи, но сейчас внезапно почувствовал себя одиноким и чужим в этом городе, где за каждым поворотом кричали о величии небесных владык и проклинали Забытых. Почему-то раньше это казалось Рилофиру незначительной мелочью, сейчас же в его мыслях эта истина приобрела немалый вес и тяжким бременем давила на плечи.       «В Храме Митал для каждого найдется место. Уверен, светлейшая госпожа простит тебе твои провинности и подарит новый смысл твоей жизни», — голос легкий, словно ветерок, пощекотал сознание охотника и тот встряхнул головой, чтобы прогнать это наваждение.       «Вот только мозги мне промывать не надо, — недовольно пробурчал он про себя, — я более никому не служу и служить не буду».       На это последовал незамедлительный ответ:       «Взгляни на свое отражение в зеркале. Ты все еще несешь клеймо рабства на своем лице. Зовешь себя свободным, но по правде все еще связан рисунком крови с волею наших владык. Они всегда найдут тебя, если пожелают, и приструнят, если сочтут опасным для себя».       Рилофир хотел было спросить, почему тогда Соласу никто не воспрепятствовал, но потом вспомнил, что тому покровительствовала сама Митал, в то время как он по большей части был предоставлен самому себе. Валласлин стал жечь – а может, то была лишь игра воображения? – и слепой на один глаз эльф впился ногтями в зудящую кожу лица, намереваясь скрести ненавистный узор с плоти, но ему помешал Сенан. Он коснулся его сознания волной понимания и сочувствия, и взор Рилофира прояснился, а внезапное безумие растаяло в глубинах тревожных мыслей. В конце концов, Солас освободился от рабской метки, возможно ли, что он освободит и его? Или же этой привилегией он ни с кем не поделится?       Со стороны Финнена Рилофир ощутил явное недоумение, ибо тот не знал, кто такой Солас и почему он лишен клейма, а посему все свое внимание охотник перенаправил на расстелившуюся перед его глазами улочку – призрачно тихую и темную, как подземелья, что растянулись сетью туннелей под Арлатаном. За исключением бродячих животных, скитающихся в поисках пропитания, никто не проходил по вымощенным брусчаткой дорожкам, но мужчины и не уделяли внимание земле, ведь каждый из них знал, что враг спускается с неба.       И затянувшееся ожидание было вознаграждено, когда сквозь густые облака начал проглядывать серебристый серп месяца. Сперва Рилофир ощутил, как нагревается медальон в его кармане, и скрылся под своим плащом с головой, затаив дыхание и обострив слух. За жаром, чувствовавшимся сквозь одежду, последовало карканье, доносившееся издалека. Затем, когда ворон подлетел ближе, шелест крыльев. Ворон не кружил над святилищем, а, сложив крылья, стрелой промчался вниз и пролетел под высокой стрельчатой аркой. Тяжелые двери послушно распахнулись перед ним, движимые силой его воли.       Обман не заметил никого из своих преследователей, а потому без опаски залетел в здание и, судя по вспышке, промелькнувшей за витражными окнами, попал в плен магической ловушки, которую Финнен и Рилофир подготовили к его приходу.       Рилофир потянулся мыслями к своим спутникам, однако те и без него уже знали, что демон попался. Чрезмерная самоуверенность и спешка стали его ошибкой, расплату за которую Рилофир хотел взять его жизнью.       На то, чтобы спуститься с крыши, у Рилофира ушло несколько минут. Сенан ждал его у входа, в то время как его учитель скрылся за дверьми, намереваясь покончить с демоном. Но войдя в святилище, эльфы обнаружили демона живым: он стоял посреди пылающей на полу пентаграммы и вокруг него живым пламенем струились прутья магической ловушки. Финнен стоял напротив него, сложив руки на груди, и слушал ядовитые речи, однако не поддавался им.       — Ты будешь владыкой, воздвигнешь целые города, и эльфы будут выкрикивать твое имя, стоя на широких площадях, названных в твою честь, — молвил демон, впившись взглядом в лицо рыцаря-паладина.       — Не думай, что я забыл, кто передо мной, — отмахнулся Финнен, — твои обещания полнятся ложью и ядом, смущающим сознание любого неподготовленного к встрече с тобой.       — Я – дитя самой Тени. Дух, сотканный магией и мыслью – мне многое ведомо. О тебе и о твоих друзьях, — взгляд демона проскользил по вошедшим и вернулся к рыцарю.       Рилофир встал немного поодаль остальных и осмотрел свою добычу. Поддавшись своей злобе, демон начал утрачивать свое эльфийское обличье. На руках и шее его часто пульсировали огненно-рыжие вены, глаза его потемнели, и сами очертания его тела стали расплывчатыми и неясными, словно мираж, ибо Обман был изменчив и каждый видел его по-своему. Рилофиру, то, что он лицезрел, не нравилось. Ему казалось, что демон вырос с того последнего раза, когда он видел его, и, если бы такое было возможно, охотник решил бы, что тот после череды жестоких убийств изменил своей сути и стал перевоплощаться в Гнев. Однако демон продолжал лгать, и с потемневших губ капала вязкая черная слюна.       — Служение Фалон’Дину вознаграждается щедро, в то время как ты прозябаешь в тени Митал, растрачивая свой истинный потенциал на воспитание своенравного отрока, — говорил Обман и смотрел на Финнена. Он не моргал и застыл, точно статуя, облаченная в камень.       — Зачем ему убивать своих подданных? Неужели он не понимает, что только ухудшает этой бессмысленной жестокостью свое положение? — поинтересовался Финнен, а Сенан прошел за спиной старшего и начал обходить ловушку кругом, рассматривая сияющие на колоннах руны.       Демон усмехнулся, словно ответ был очевиден.       — Он наказывает их, как любое божество карает тех, кто отвернулся от него. Скажи мне, о могучий рыцарь-паладин, разве Эльгарнана знают только как Сына Солнца? Не обращаются ли к нему с просьбами о свершении мести, как к тому, кто ее воплощает? А Андруил? Не устраивает ли она дикий гон за теми, кто без ее благословения начинает охоту? А что до Митал… Драконы, коих она приручила, в прошлом пожгли немало городов, ведомые ее приказом.       — У каждой медали две стороны, да, — видя, что слова демона возымели эффект и Финнен в задумчивости своей нахмурился, Рилофир решил вмешаться, оборвав ту незримую нить, что словами демон свил между собой и тем, на кого хотел повлиять. Рыцарь встряхнул головой, отгоняя от себя чары, а Сенан вытащил свой клинок – не духовный, а сильверитовый, и отблеск пламенных прутьев отразился от гладкого лезвия, ударив Рилофиру в единственный целый глаз. — Но безумие, на которое Летанавир дал тебе свое согласие, переходит все границы.       Демон резко обернулся и с силой навалился на прутья магической решетки. Оплавилась кожа, зашипело мясо и удушающая вонь разлилась в воздухе. Руки Обмана за несколько секунд обуглились и почернели, как и лицо в тех местах, где его лизнуло пламя.       — Безу-у-умие, — протянул он, широко улыбаясь и демонстрируя острые зубы, — как приятно слышать это от тебя, Рилофир, всеми отвергнутый и брошенный на растерзание Волку. Мы с тобой оба – безумцы, ибо служим владыкам двуличным и жестоким!       — Что? — удивился последователь Митал, и Обман ликующе улыбнулся. Он на это и рассчитывал, желал посеять смуту между ними, столкнуть, чтобы выиграть себе время и освободиться. — Ты служишь Фен’Харелу?       — Эй! — Рилофир и сам не заметил, как в руке у него оказался кинжал и острие его указало прямо Финнену в грудь. — Ты слышишь это от демона и словам его верить – себя не уважать.       — Даже в руках демона обмана правда может послужить смертоносным оружием, — парировал заключенный в ловушку злой дух. — Вы можете убить меня, но правда об Ужасном Волке обязательно всплывет наружу. Не сегодня, так завтра, а может и через пару столетий, но это обязательно произойдет!       — Заткнись! — охотник перевел лезвие на Обмана и, плотно сжав губы, приблизился к магической клетке, а демон, издеваясь, откинул голову, открыв эльфу шею для удара.       — Мы не будем его убивать, — этих слов хватило, чтобы Рилофир остановился, чувствуя недоумение и то, как конечности его замирают, охваченные магией. — Заключим его здесь до прихода Ее Величества, как и тебя, изменник. Митал разберется с вами обоими.       — О, должен признать, приятную компанию ты мне оставил, — демон захохотал и, обернувшись, кивнул на Сенана, — Дитя тогда тоже, ибо он лгал тебе больше, чем я.        — Что он имеет в виду? — строго спросил рыцарь-паладин, обращаясь к своему ученику.       — Да, объясни ему, что я имею в виду! — потребовал Обман и, подобно волку, завыл, дав паладину намек.       Сенан побледнел в свете магических знаков, и зеленый валласлин на его лице стал отчетливее. Юноша с опаской взглянул на своего учителя, но не обратил взора на охотника, не выдавая себя лишний раз, за что тот был ему премного благодарен. Нельзя было давать Финнену повод думать, что демон в кои-то веки говорит правду.       — Ты подавишься своими словами, демон. Я лично отрежу твой длинный язык! — Сенан рванулся вперед, намереваясь просунуть клинок меж прутьев и резким движением вонзить острие врагу в грудь, но тот отклонился в сторону, перехватил его руку, выбил из нее меч и ударом в грудь отправил юношу лететь до ближайшей колонны. Сенан с силой врезался в камень и, словно кукла, осел на пол, понурив голову, а по колонне поползли черные трещины, и защитная руна на ней, повредившись, потускнела. Этого хватило, чтобы ловушка утратила часть своей силы и демон, воспользовавшись секундным замешательством своих пленителей, вырвался наружу, обрушив на эльфов весь свой гнев и безумие, одолевавшее его с тех пор, как Фалон’Дин дал ему свободу в мире яви.       Развоплотившись, Обман обратил магию, заключившую его в клетке, против тех, кто ее создал, и оба мужчины, жадно глотая воздух, повалились на пол, в то время как демон ядовитым облаком взвился в высь, пробиваясь через каменные своды и обрушая тяжелые плиты на своих врагов.       — Сенан! — уворачиваясь от падающих сверху глыб, крикнул Финнен, но ученик его не откликнулся. Тогда, скрепя зубами и перешагивая через себя самого, он вернул Рилофиру, что находился к юноше ближе всего, власть над собственным телом. Тот, быстро поднявшись, метнулся к молодому эльфу и, подхватив его на руки, вынес из святилища, пока крыша совсем не обвалилась, погребя их под лавиной из камней и битого хрусталя.       Выбравшись на улицу, Финнен упал на колени и закашлял, с головой погрузившись в поднявшееся облако пыли, хлынувшее сквозь распахнутые двери святилища. Рилофир же по-прежнему держал подростка на руках, пусть и мышцы его пронзало болью неудачно снятое заклинание. Вокруг было тихо, и только эльфы из жилых домов по соседству со святилищем и музеем с интересом наблюдали за происходящим из окон.       Когда пыль осела, Финнен поднялся и, забрав у охотника своего ученика, уложил его на скамью, растянувшуюся вдоль небольшой лужайки близь музея.       Демона нигде не было видно и, сколько бы Рилофир не пытался его вычислить, медальон-маяк, как и его инстинкты, молчал.       Рыцарь-паладин безуспешно пытался привести своего ученика в чувства, но тот не приходил в себя, хотя искра жизни еще теплилась в его теле. Рилофир хотел помочь ему, решив, что демон трусливо сбежал, однако он не знал, что не все злые духи уступают страху перед возможностью отмщения и, не ведая того, повернулся к незримому врагу спиной. Обман же старался не повторять ошибок своего собрата и сбросил сковывающую его плоть, а вместе с ним – и свое собственное зримое обличье. И так случилось, что рефлексы Рилофира подвели его и, почувствовав опасность, он не успел развернуться и дать демону достойный отпор.       Обман возник за ним всего за долю секунды до удара, и Рилофир даже выругаться не успел, как уже с легкостью, свойственной лишь перышку, был поднят в воздух и отброшен в неглубокий водный канал, обтекающий музей по периметру и питающий влагой вечно зеленую лужайку. Вода смягчила падение, но удар о поверхность выбил весь воздух из легких, а последующее погружение забило глотку холодной жидкостью, сковав тело судорогой. Финнен рванулся к товарищу и вытянул его из воды прежде, чем тот начал захлебываться, но не успел он ухватиться за оружие, как Обман настиг его и, сделавшись видимым, ударил его наотмашь по челюсти, и та хрустнула, заставив эльфа взвыть от резкой вспышки ужасающей боли.       Рилофир, откашливаясь, поднялся и достал свой кинжал. Он хотел воспользоваться моментом, пока Обман не развоплотился вновь, и порезать его, пустив наружу горячую и черную демоническую кровь. Но охотник не успел, и лезвие со свистом рассекло воздух.       — Глупцы, — прошипел демон. Определить, откуда звучит его голос, не представлялось возможным, ибо он звучал ниоткуда и отовсюду сразу. — Я был свидетелем зарождения вашей расы, я стал воплощением ваших тайн. Вам не победить меня!       — Вот и я думаю, что ты слишком уж задержался среди живых, — Рилофир настороженно вертел головой по сторонам, ожидая следующего удара. Боль в мышцах ослабла, но не исчезла, поэтому ему было трудно не то что сражаться, но и просто стоять на ногах. Однако он проникся игрой со смертью, и азарт возродил в его душе, казалось бы, давно потухший огонь. Рилофир вновь был на охоте и не желал становиться жертвой – тем паче жертвой демона, который пролил реки крови на землю Арлатана.       Охотник обострил свои чувства, замедлил дыхание и неистовое биение сердца в груди. Он не слышал шагов, но чувствовал движение воздуха. А потому, когда Обман вновь появился перед ним, смог блокировать его удар и сделать ответный выпад, однако демон стал бестелесным прежде, чем смазанное ядом лезвие коснулось его силуэта, а потому кинжал прошел насквозь, не причинив ему никакого вреда.       А затем на Рилофира со всех сторон посыпался град быстрых ударов, и далеко не на все он успевал ответить, остро чувствуя боль, с которой ломаются его ребра. Обман не задерживался подолгу на одном месте: точно платье накидывал он на себя свое неясное туманное обличье для того, чтобы нанести вред, а после рассеивался, словно дым, стоило охотнику направить руку с кинжалом в его сторону. Выгадав момент, Обман мощным ударом выбил оружие из одной его руки и перехватил вторую, сжатую в кулак, с силой сдавив призрачные пальцы вокруг кисти.       — Чего ты добиваешься, Рилофир? — осведомился демон, удерживая напор эльфа. — Хочешь славы? Я дам ее тебе. Хочешь свободы? Отрекись от Ужасного Волка и примкни к моему господину – и он даст ее тебе и всем тем, кого ты любишь.       Лицо демона начало приобретать знакомые очертания, и Рилофир тяжело выдохнул, когда к нему обратились глаза возлюбленной супруги, полные слез, а голос, слабый от горя, взмолился:       — Любимый, прошу тебя, спаси нас! Освободи нас из-под гнета Эльгарнана! Подари нам мир! — лицо ее исказила гримаса боли, и Рилофир заметил, как вспыхнул валласлин и зашипела под ним нежная кожа. Рабское клеймо жгло, и пропитанный магией крови узор убивал ее.       И пусть охотник понимал, что перед ним не Лауриль, ему все равно сделалось нестерпимо больно от услышанного, а потом он разглядел на ее тонкой шее рабский ошейник, сжимающий так сильно, что кожа по его контурам покраснела. И ноги его подогнулись от внезапно возникшей слабости, а взор стал размыленным от слез, подступившим к глазам. Ему казалось, что с момента битвы с Обманом прошли века, и в этом будущем эльф узрел свое поражение и мучительную гибель супруги и сына, а за их спинами – высокие и статные фигуры эванурисов, с надменными улыбками взирающих на него сверху вниз. И среди них увидел он и Фен’Харела, и только Фалон’Дина в видении этом не было. Нет, демон внушал ему, что Летанавир – его спаситель и единственный истинный владыка, час которого скоро настанет. И как бы Рилофир не пытался противиться чарам Обмана, ему не доставало сноровки, и возвести мысленный барьер эльф не мог. И пока мысли его горели в агонии боли, страха, отчаяния и гнева, тело сдавалось и оседало на землю, а демон стоял над ним с отнятым кинжалом в руках, и сама Смерть притаилась на кончике его острия.       И, когда Рилофир уже смирился с неизбежным, Обман возопил и выронил кинжал из своей руки, а охотник его тут же поймал и по привычке крепко сжал в ладони. Улучив возможность, он нанес размашистый удар, и серая дымка вечно менявшей очертания фигуры была рассечена, подобно туману, и крик сделался настолько неестественно громким, что Рилофир зажал уши, чтобы не сойти с ума.       Краем глаза он заметил, как Обман ополчился на едва живого Финнена, чья сломанная челюсть низко отвисла, но не успел он хоть что-либо предпринять, как демон стал самим воздухом и, подхватив рыцаря-паладина, вознесся с ним в высь, а после толкнул его вниз и тот с силой впечатался в землю, разбив под собой твердый камень.       Рилофир видел сторонника Митал – сломанный, словно старая деревянная игрушка, он лежал на холодной земле недвижимый, и даже кольчуга и доспехи не уберегли его от многочисленных переломов. Охотник видел, как часть позвоночника кровавым обломком торчала у того из шеи, а остекленевшие глаза обратились к небу, точно в последней безмолвной молитве. От осознания того, что именно Фалон’Дин является проводником на тот свет для мертвых элвен, Рилофиру стало горестно. И пусть он почти не знал Финнена, он уважал его, и эта утрата тупой болью отзывалась в его сердце, хотя охотник ловил себя на мысли, что должен ощущать облегчение, ибо из-за их ментальной связи Финнен узнал многое из того, что знать ему не полагалось. Сенану же приходилось еще хуже. Рилофир не видел, когда тот проснулся, но теперь заметил, как эльф с неверием смотрит на мертвое тело своего учителя и глотает слезы, одновременно пытаясь заглушить всхлипывания, чтобы не казаться маленьким и слабым мальчиком.       — Сенан, — позвал охотник юношу, но тот не отвел своего взгляда от сраженного рыцаря-паладина. — Сенан, ты должен помочь мне!       — Ты же охотник! Почему, почему ты не справился?! — слепой упрек, в котором так и слышалась тень обиды и боль, стал ему ответом.       — Я и подумать не мог, что Обман откажется от плоти, заложником которой он был почти тысячу лет! Страх такого не сделал в час нужды, и я решил, что… Ах, я ошибся, Сенан, и за ошибку эту готов понести наказание, но я знаю, как остановить его и для этого мне нужен ты!       Рилофир поднялся. Припадая на одну ногу, он обошел труп и приблизился к юноше, протянув ему дрожащую руку.       — Я переоценил свои возможности, ведь я уже далеко не тот прославленный охотник, каким был, но я все еще обладаю знанием, которое сможет нам помочь.       Сенан поднял на него глаза медового оттенка и, ухватившись за раскрытую ладонь, встал, охнув от боли в спине.       — Что мне нужно делать? — спросил он.       — Возьми духовную рукоять своего наставника, — приказал ему Рилофир. — Когда демон облачен в плоть, его можно поранить любым оружием, но когда он в бестелесной форме, то тут нужен специальный клинок, создать который может только опытный маг, коим я не являюсь.       Искра понимания зажглась в глазах молодого эльфа и он бросился к телу своего учителя, намереваясь взять рукоять оружия в свои руки, но, прежде чем он успел сжать на ней пальцы, невидимая сила выбила ее из узкой ладони, отшвырнув далеко в сторону.       — Интересно, а пронзить им твою жену и сына я тоже смогу? — в следующую секунду Обман был уже возле Рилофира. Охотник слышал его, чувствовал его близость, но самого демона не видел. Повинуясь инстинктам, он припал на одно колено, низко опустив голову, и сильный поток воздуха прошел над его головой, врезавшись в одну из колонн-подпорок, удерживающих фасад музея. — Неужели ты думал, что я просто так буду витать где-то, пока вы думаете, как меня убить?       — Ну, ты мог бы сделать подобное… одолжение, чтобы… ох... чтобы уравнять шансы! — Рилофир, несмотря на с трудом сгибающиеся конечности, боль в сломанных ребрах и страх, что осколок кости при любом неловком движении может пронзить легкое, совершал перекаты и увороты. Обман более не показывался ему, но теперь Рилофир видел, как тот двигается, в дрожи воздуха, в движении ветра и, что удивительно, в тенях, которые чернели и плясали вокруг бесформенного нечто, что то и дело нападало на него.       — Твоя наглость мне нравится, но, боюсь, я вынужден отказать, — ответил Обман, напав сзади. Однако на сей раз застать врасплох охотника у него не получилось, а секундой спустя появился Сенан, в чьих руках полыхал духовный клинок.       — Забавно, — увидев его, произнес демон. — Посмотрим, как твой последыш справится со своей задачей.       И… демон окончательно исчез, растворившись в воздухе. Рилофир более не чувствовал его присутствия и на уши его давила ночная тишина, лишь слегка разбавляемая тихим стрекотанием сверчков. Сенан медленными, осторожными шагами продвигался к нему, и меч в его руках светился не так ярко, как в руках учителя, но Рилофир надеялся, что вложенной в него силы хватит, чтобы сразить ручного пса двуликого эвануриса.       По команде Рилофира они встали спиной к спине и сосредоточенно начали ждать возвращения незримого врага, но демон не появлялся, зная, что Рилофир прикрывает юноше тыл и напасть исподтишка у него не получится. Охотнику оставалось лишь догадываться, какую стратегию противник изберет на этот раз.       — Надеюсь, рука твоя не дрогнет в решающий момент, — тихо произнес Рилофир, чтобы только Сенан услышал. — Он притворился моей женой и – звезды мне свидетели! – его чары казались такими реальными, что я не мог противиться.       — Я знаю, видел, — отозвался молодой эльф, — вот только вместо твоей жены была Митал. И мне казалось, что ты напал на нее, а я должен ее защитить. Я хотел убить тебя, Рилофир.       — В этом вся его суть, его оружие… Нам кажется, что пока он бесформенный и невидимый, то сила на его стороне, но это не так. Он обнажен, а значит уязвим.       Неподалеку от них раздался грохот, и окна ближайшего жилого дома вылетели из рам, градом искрящихся серебряных осколков осыпавшись на брусчатку. Изнутри послышались душераздирающие вопли и в свете канделябров заплясали тени.       Таков был замысел Обмана – заманить их в дом и диктовать эльфам свои условия игры, а если они не послушаются, то кто-то обязательно умрет.       — Рилофи-и-ир, — нежным звоном послышался Рилофиру голос его жены, Сенан за его спиной напрягся.       — Не поддавайся эмоциям, а то проиграешь! — приказал он юноше.       — Я слышу Митал так ясно! — испугано произнес Сенан. Рилофир закусил губу, поняв, что чары затуманили разум юнца куда быстрее, чем он надеялся. — Она пришла, чтобы помочь нам, но попала в ловушку и теперь она в опасности сидит там, вместе с другими эльфами. Они ведь погибнут, Рилофир! Я должен прекратить это!       — То, что ты слышишь – голос Обмана, измененный его чарами. Он заманивает тебя в ловушку на верную смерть, — как можно спокойнее пояснил охотник. Он старался сдерживать дрожь в руках и коленях и дивился ею. Еще никогда и никто не играл подобным образом с его сознанием. Обман ломал его, давил на больное, использовал каждую уязвимость. Среди чужих голосов он расслышал надрывный крик своего ребенка и сердце болезненно сжалось в его груди, а ноги подкосились. Боль в ребрах, которую он старался игнорировать, разгорелась с новой силой, а Сенан, более никем не сдерживаемый, рванулся вперед, к порогу дома, за дверями которого его поджидал самый жестокий из всех демонов, которых Рилофиру довелось поведать за несколько долгих веков своей жизни.       Охотник пытался заставить себя встать, понимая, что Сенан в силу своей юности и неопытности может не справиться, но ноги не слушались его, а боль жгла тело изнутри, лавой растекаясь по венам. Сколько страданий может он вынести прежде, чем в глазах окончательно потемнеет и жизнь покинет его? Воистину, с болью Рилофир был хорошо знаком. Он пришел в мир под крики боли собственной матери; он причинял ее врагам Андруил. Выслеживал и убивал, ибо веление богини было для него всем, что он ведал, и очень часто случалось так, что желанная ею добыча обитала не среди зелени лесной, а среди камня и стекла. И пусть официально существовал лишь Путь Трех Древ, каждый знал, что есть и Путь Тени, ведомый лишь ее личным убийцам, коих за пару столетий набралось немало. И теперь, спустя века, Рилофиру казалось, что все зло, некогда учиненное им, возвращается к нему бумерангом. Он предвидел великое страдание в будущем. Эпоху Печали и Заката, и даже если картина эта была плодом опаленного усталостью и болью разума, то она пугала его сильнее, чем любое чудовище, с которым его когда-либо сталкивала Андруил.       И среди этой неутихающей бури отчаянья и мрака, уловил он легкое прикосновение чужих мыслей, которое, подобно лучу яркого солнечного света, пробилось сквозь тьму и ласково коснулось покрытой слоем грязи и пота кожи.       То был Сенан и ему была нужна помощь. Обман ранил его, повредил ногу, и сейчас Рилофир видел происходящее глазами юноши. Видел, как молодой эльф забился в угол, волоча за собой поврежденную конечность; видел клинок, упирающийся в бесформенное, расплывчатое облако, и большие от ужаса глаза эльфов позади него, их бледные лица, пожираемые подступающими со всех сторон зловещими тенями. А затем все свечи резко погасли, и не осталось света, кроме желтого мерцания духовного меча.       «Бой с Обманом, будучи честным, не выиграть», — пронеслась догадка у Рилофира в голове, но Сенан ухватился за эту мысль, как за спасительную соломинку. Меч его потух, а сам юноша задышал глубоко и часто и даже взмолился о пощаде, чтобы привлечь к себе внимание демона и заставить его показаться.       — Что, сдаешься? Вот так просто? — уловка сработала, и Обман вновь натянул на себя эльфийское обличье, но подходить близко не спешил – его силуэт виделся на противоположном конце комнаты, возле эльфов, и вены его пульсировали во тьме подобно лириумным жилам в недрах земли. Демон словно раздумывал, поиздеваться ли ему еще над семейством, которому не хватило ума спрятаться, поняв, что за окнами идет битва, или же приняться за более лакомый кусочек – за юношу, подчиненного воле Митал, которая отвернулась от его хозяина, оставив его один на один со всеми проблемами и всеобщим презрением.       — Я… я боюсь умирать, — сказал Сенан, и отчасти слова его были правдой. Он боялся небытия, боялся осознавать себя после смерти и вечность пребывать в леденящей тьме. И, покуда страх его был неподдельным, Обман поверил ему и подошел ближе.       — Будь здесь мой брат, его бы обрадовали твои слова, — он опустился на корточки возле юноши и, по-птичьи склонив голову набок, вперил взгляд в молодое лицо. — Он бы выпил тебя, иссушил твое тело, насытился бы твоим страхом… Я же ограничусь простым убийством.       «Давай», — скомандовал Рилофир. Он лежал на земле поодаль от Финнена, прильнув затылком к холодному камню, коим были аккуратно выложены все дороги. Охотник не хотел тратить последние силы, напрасно пытаясь добраться до захваченного демоном дома. Он знал, что демоны часто видят картину целиком, но не обращают внимание на мелкие детали. Так и Обман увидел побежденного врага, в страхе молящего о пощаде и трепещущего пред ликом Смерти, но совершенно позабыл о том, что тот по-прежнему сжимал рукоять духовного клинка в своих руках и поддерживал мысленную связь с охотником, который всячески его подбадривал.       И прежде, чем демон успел отступить, сияющий клинок пронзил его насквозь, а желтое сияние охватило лицо, вытянувшееся от удивления.       — Твоего брата здесь нет, но я отправлю тебя к нему, — прошипел Сенан, приблизившись лицом к лицу демона. — Именем Митал я приговариваю тебя к смерти за все совершенные тобою убийства! — эльф вонзил клинок глубже, с легкостью разрезав плоть, и прокрутил его, наслаждаясь зрелищем того, как темные струйки шипящей крови сбегают вниз под белой рубахой и черными кляксами впитываются в ткань.       Затем Обман резко оттолкнул юношу и клинок вышел из его тела. С нечеловеческими воплями демон, шатаясь и пытаясь вернуться в бесформенное состояние, ринулся прочь, на улицу. Оступившись, он кубарем слетел с крыльца, ударяясь о каждую ступеньку, и на четвереньках пополз в сторону Рилофира, обессилевшего и недвижимого. Охотник увидел во взгляде демона безумную ярость и желание прибрать хоть кого-нибудь с собой на тот свет, но рана его разрасталась, и злой дух сгорал изнутри. Когда он приблизился к охотнику, изо рта его исторглась смолистая черная кровь, и Обман, пытаясь дышать, тщетно хватал ртом воздух, но у него ничего не получалось из-за того, что грудина его полностью обуглилась и начала рассыпаться прахом,       Перед смертью своей демон начал читать какое-то древнее заклинание, в котором Рилофир не смог разобрать ни слова, но речь его резко оборвалась и пустая оболочка опустилась на землю, обратившись в пыль с первым же дуновением зимнего ветра.       Рилофир облегченно вздохнул и хотел было прикрыть глаза и дать телу столь желанное забвение, как увидел отряды стражи, выбегающие из-за угла. Он хотел поинтересоваться у них, всегда ли они ждут конца боя и только потом появляются, или это какое-то странное везение, что именно он всегда натыкается на таких нерасторопных блюстителей порядка, но сил не хватило и сознание, измученное болью, в своей жажде избавления окунулось в мир снов. Последним, что увидел Рилофир была ухмылка, растянувшаяся на посиневших губах рыцаря-паладина.