Unbound

      Прекрасная мелодия разливалась по покоям одного из эванурисов, звуча подобно перезвону хрустальных и серебряных капель, успокаивая и лаская слух своим дивным напевом. Молодая эльфийская дева увлеченно перебирала длинными пальцами по натянутым струнам золотой арфы, и работа рук ее отвлекала Фалон’Дина от мрака, поселившегося в его сердце, и мыслями он был далеко – скитался по долине водопадов, где переправой через широкие бурлящие реки служили радужные мосты, а водная пыль бриллиантовыми каплями окропляла лицо, милостиво охлаждая кожу в знойный летний день.       Но отдых его внезапно прервался, и арфа затихла, разрушив столь яркую и приятную сердцу иллюзию. Фалон’Дин открыл глаза и обнаружил себя сидящим у подножья кровати на холодном полу из черного мрамора и спиной опирающимся на мягкую перину, покрытую покрывалом из столь любимого им синего бархата. За окнами царила зима, и ночной мороз разукрасил окна белыми завитками из тонкого льда, а на пороге покоев эльфийского бога застыл слуга, столь резко и нахально прервавший сладкую дрему Летанавира.       — Милорд, — почтительно низко склонив голову, поприветствовал короля-мага мужчина. Фалон’Дин не знал его имени. Впрочем, он никогда не интересовался именами тех, кто сидел у его ног на короткой привязи, и совсем не запоминал их лиц. Они все были для него одинаковы, словно безликие пешки на шахматной доске. — В замок пришли просители, которые настаивают на аудиенции.       Летанавир закатил глаза и сжал губы, откинув голову назад. Локти его легли на острые колени, а пальцы сцепились в замок, точно в борьбе друг с другом.       — Ты знаешь, какой сейчас час? — недовольно спросил он, обозревая потолок, украшенный великолепной картиной с пейзажем небесного дворца эванурисов, из которого Летанавир был позорно изгнан. Облака, вечно собирающиеся вокруг парящего островка, были из серебра, стены и башни – из переливающегося перламутра, а стрельчатые крыши были выложены искрящимися даже в тусклом свете голубыми топазами. Изображение восхищало его, печалило и в то же время вдохновляло. Он стремился вернуться туда и занять свое место на солнечном престоле отца. — Пусть ожидают утра и тогда я, возможно, приму их. В порядке очереди, разумеется.       Слуга виновато опустил голову и плечи. Эльфийка, сидевшая у арфы в ожидании дальнейших приказов, переводила взгляд с одного мужчины на другого и теребила темные кудри, что спускались вниз по плечам и ложились на обнаженную грудь.       — Прошу прощения, Ваше Величество, — промямлил в ответ слуга. — Но… они настаивают.       — Тогда они будет ждать аудиенции в темнице, — отмахнулся Фалон’Дин. С тех пор, как он покинул Арлатан и вернулся на свои земли – осколок от былых территорий, – отбоя от подданных у него не было. За то время, что он пребывал в столице, в его собственных владениях накопилось много дел и проблем, которые было необходимо решить. Каждый день он встречался с лизоблюдами, каждый день выслушивал их речи и скрытый за красотой слов шантаж. Ведь у каждого аристократа, носившего фамилию именитого праотца, в Арлатане имелись свои шпионы. Гнусные доносчики, которые удивительным образом избежали преследований Обмана и принесли своим хозяевам вести об очередном раздоре между владыками. Фалон’Дин уже устал указывать каждому зазнавшемуся эльфу, решившему вить из бога веревки угрозами раскрытия темных тайн, его место. И без Диртамена ему было гораздо тяжелее вести свою Игру. Впрочем, как и без двойника. Ему задавали вопросы о Соласе, о Короле Нищих, коим знать презрительно нарекла Фен’Харела, а он уставал уходить от ответов, усмехаясь про себя из-за того, что только ему была ведома тайна истинной личности Ужасного Волка. И он мог бы рассказать ее во всеуслышание и низвергнуть молодого мага в тот же миг, но правду эту он решил попридержать. Ведь падение Фен’Харела неизменно влекло за собой в пучину и его мать, а к таким изменениям стоило подготовиться, иначе всю власть к рукам тут же приберет его золотоволосый отец, и ни один эванурис более не осмелится ставить ему палки в колеса.       И только одно радовало Фалон’Дина: любимцу Митал во владениях Диртамена приходилось не лучше. И вряд ли ему доставляло удовольствие сидеть на чужом троне в твердыне Тарасил'ан те'лас, удобно расположенной среди заснеженных пиков высоких гор. Народ, живущий в тех краях, был суров и скрытен, а потому более всех эванурисов любили они Диртамена, что бережно хранил их тайны и щедро делился мудростями, недоступными другим. Летанавир знал, что они не примут его. По крайней мере, не сразу. И это давало ему время и надежду на то, что события все еще можно повернуть вспять и вернуть себе былую власть. Но вот с другой стороны радость эту омрачало понимание того, что волки уж очень комфортно чувствуют себя среди снегов.       — Ты все еще здесь, — заметил черноволосый бог, подняв голову и сощурив взгляд на слуге.       — Мне было приказано не покидать вас, пока я не добьюсь аудиенции, — признался эльф.       Арфистка удивленно вскинула тонкие брови и озадаченно посмотрела на своего господина.       Фалон’Дину стало любопытно. Единственным властителем здесь был только он и более никто, однако каким-то удивительным образом нашелся тот, кто осмелился применить магию принуждения на его слуге, управляя им, точно марионеткой, безвольной куклой, которую дергают за ниточки, делая с ней все, что захочется. Сильная и запрещенная для многих магия, а также – плевок в лицо, демонстрирующий прямое непослушание законам эванурисов.       — Ладно, — Летанавир поднялся на ноги и отряхнул одежду. Таинственному незнакомцу удалось привлечь его внимание и, в зависимости от причины визита, бог либо покарает его за запретные чары, либо терпеливо выслушает и, быть может, даже поможет. — Но я не желаю спускаться в тронный зал. Зови их сюда.       — Они уже здесь, милорд.       Взгляд слуги метнулся Фалон’Дину за спину и тот, сжимая руки в кулаки и призывая защитную магию к пальцам, медленно развернулся, готовый к атаке. Но никого не увидел. Только тьма в углу его комнаты разрасталась, черной паутиной охватывая стены и пожирая тусклые огоньки свеч. Тьма холодная, ненасытная и всепоглощающая.       Летанавир гордо выпрямился, решив не показывать страха. Эльфийка позади него тихо пискнула, обхватив обнаженное мраморно-белое тело руками, и выбежала из покоев, едва не сбив с ног мужчину, безвольно застывшего в дверях в ожидании пока невидимый кукловод вновь потянет за ниточку. Черные щупальца потянулись к лицу Друга Мертвых, коснулись волос и прошлись по щеке, не причиняя никакой боли.       Фалон’Дин хмыкнул. Все происходящее было лишь приветственной шуткой. Ночные визитеры не хотели убивать его, и сгустки тьмы, которые, будь их создатель настроен враждебно, могли бы запросто забраться к жертве в рот и удушить ее, лишь ласкали его кожу, точно прикосновение рук самых искусных блудниц.       — Довольно, — пробурчал Летанавир, отгоняя визуальную магию, размахивая рукой, словно веером. — Заканчивайте это представление и покажитесь.       — Мне жаль, что ты не оценил сей шутки, — из тьмы вышел статный рыжеволосый эльф в белой длинной куртке из прочной кожи, высоких сапогах с металлическими вставками и перчатками по локоть. Стоячий воротник, подбитый густым мехом, закрывал его шею, а на животе довольно свободную куртку утягивал серебряный пояс, украшенный сапфирами и изумрудами. — Твоя печаль перчаткой боли сжала мое сердце, и я решил развеять хоть немного ту тучу темных мыслей, что нависла над тобой. Разогнать смуту в твоей душе страхом и ужасом, но ты, увы, за годы жизни стал в разы скучнее.       Фалон’Дин узнал его. Могли пройти сотни, а то и тысячи лет, но эти васильковые глаза по-прежнему будут преследовать его в кошмарах, как и мертвецы, которых их обладатель поднимал из могил. Даэрнтал был очень похож на своего брата, Анариса, но, в отличие от него, унаследовал характерные черты своих родителей. Он был красив и очарователен, и в то время, как Анарис был нелюдим и холоден, Даэрнтал казался дружелюбным и притягивал к себе всеобщее внимание. В далеком прошлом и сам Фалон’Дин поддался его обаянию. Они долгое время дружили, а после Анарис попытался свергнуть эванурисов и Даэрнтал его поддержал, использовав против Летанавира все те слабости, о которых успел прознать за время общения. Фалон’Дин до сих пор не простил ему предательства, не мог без отвращения взирать на это усеянное веснушками лицо и задорную улыбку, а Даэрнтал, словно издеваясь, продолжал ухмыляться как мальчишка, которым Друг Мертвых знал его в юности.       Следом за братом из черноты возник и белобрысый маг крови, однако он молча прошествовал мимо и совсем по-хозяйски распахнул двери на балкон, впуская внутрь вальсирующие в воздухе снежинки. Тяжелый черный плащ шелестел и плавно развевался на ветру, пока Забытый любовался красотами, раскинувшегося у подножия замка города.       — Великолепный вид, — сказал он, положив руки на перила. Волосы его серебрил месяц, проглядывающий сквозь стремительно проплывающие по ночному небу рваные тучи. — Под землей, где ты оставил нас, пейзажи куда скуднее: камни, голубые лириумные жилы, пронизывающие основания гор, и снова камни.       Фалон’Дин усмехнулся и тело его вздрогнуло от холода, стремительно остужающего согретую на ночь комнату.       — Надоели бесконечные коридоры Глубинных Троп? Что ж, возвращайтесь на поверхность, и моя родня быстро покончит с вами и вашими страданиями.       — И с тобой заодно, — добавил Анарис.       — А мне подземные чертоги пришлись по нраву, — Даэрнтал бесцеремонно уселся на заправленную кровать и провел по покрывалу рукой. — Ша-бритолы являются частыми гостями, в безумии своем опекая того, кто давно мертв. Я тренируюсь на них, оттачивая свое мастерство в темном искусстве, — некромант широко улыбнулся, обнажая белые зубы. — Воистину, когда придет наш час, они станут моими солдатами в последующей войне, ибо никто так не знает землю, как они.       — Разумно ли рассказывать об этом мне? — спросил Летанавир.       Даэрнтал наклонился вперед.       — Ну мы же друзья, не так ли? — поинтересовался он, приподняв рыжую бровь. Пышная коса соскользнула с его плеча и легла на грудь, и кисточку вьющихся волос Забытый намотал на указательный палец, а потом, одернув себя, торопливо расчесал быстрыми движениями рук и закинул обратно за спину.       Делясь такими незначительными мелочами, как составная часть формирующихся войск, Забытые рисковали. Но и Фалон’Дин подставлял себя под удар уже только тем, что решил прибегнуть к помощи преступников в борьбе за трон. Он знал, что рано или поздно они предадут его, однако эванурис хотел предать их первым.       — Зачем вы здесь? — игнорируя внимательный взгляд Даэрнтала, спросил король-маг, повернувшись к его старшему брату.       — Узнать, полезен ли ты нам еще или уже нет, — ответил Анарис, всматриваясь в месяц, зависший на темно-синем полотне неба. — Тебя изгнали, лишили второй личности, а тот, кто клялся служить мне, неожиданно возвысился под незнакомым мне именем. Я подозревал, что Фен’Харел что-то скрывает, но чтобы сама Митал решила пробудить меня и, запугав своих родственников, продвинуть к власти своего агента… неожиданность для нас. Великая Защитница и раньше славилась необычными решениями, но сейчас она, видимо, тонет от отчаяния, раз использует старых врагов.       — Он поимел тебя, — съязвил Фалон’Дин, и Анарис резко повернулся к нему лицом, исказившимся от злобы. — Ты собрал для него подпольную армию и закалил ее под восстание, которое он сможет устроить в любой момент, если его попытаются скинуть с завоеванного пьедестала. «Свободу рабам!» будут кричать они, и на устах их будет его имя, не твое.       Даэрнтал помрачнел и перевел взгляд на брата, любопытствуя, чем тот ответит. Анарис же быстро совладал со своими эмоциями, выпрямился и вернулся в комнату, встав перед лицом Фалон’Дина. И Летанавиру совсем не понравилась та надменность, которую он разглядел в красных глазах альбиноса.       — К несчастью для Волчонка, я знаю его грязный секрет. К тому же, у меня есть могущественные сторонники, которых он лишен.       — Брат, на его стороне Митал, — напомнил Анарису некромант.       Забытый посмотрел на своего родственника и растянул тонкие губы в ободряющей улыбке.       — А на нашей тот, кто был великим полководцем и вел армии в бой еще тогда, когда Великая Защитница и ее венценосный муж еще не встретились.       Внимание Фалон’Дина вновь привлек темный угол, и на сей раз к нему навстречу вышел Гельдауран. Он был выше всех присутствующих, и эванурис казался ребенком по сравнению с ним. Однако увидеть, что сотворили с ним годы и многочисленные травмы не представлялось возможным – Забытый был облачен в черные пыльные лохмотья, голову его покрывал широкий капюшон и на лице его лежала испещренная дырочками ткань, шевелящаяся при дыхании. И пусть демоны отчаяния выглядели куда страшнее Гельдаурана, от мага веяло опасностью, сыростью и старой смертью. Если бы Фалон’Дин не участвовал в его освобождении, то решил бы, что тот только-только вылез из саркофага и просто не успел привести себя в порядок. Но эванурис знал, что маг уже утратил интерес как и к своему внешнему облику, так и к жизни. И, сложись его судьба иначе, Гельдауран уже давно бы отправился в утенеру, устав от тяжести пережитых веков. Но он продолжал скитаться по этому бренному миру, ибо более всего жаждал мести и справедливости, и для этого Эльгарнан должен был умереть, а Анарис – взойти на престол, дав начало новой эпохе.       — Пусть ты и враг мне, но я рад тебя видеть, — поприветствовал старшего Летанавир. И слова его были правдой, так как к Гельдаурану он испытывал отвращение меньшее, чем к родному отцу. В памяти его все еще были свежи воспоминания о том, как Забытый тысячелетия назад учил его фехтованию на деревянных мечах, а по вечерам помогал изучать карты. То было мирное время, когда враги являлись друзьями и были роднее и ближе некоторых родственников. И пусть все давным-давно изменилось, Друг Мертвых надеялся на то, что Гельдауран по-прежнему видит в нем того молодого мальчика, что так неуклюже махал мечом и постоянно падал с лошади.       Гельдауран не ответил, ибо молчал уже многие века. Эванурисы нанесли ему много физических увечий, но дух его крепчал, когда тело увядало и с трудом восстанавливалось даже после самых незначительных повреждений. Некоторые раны так и не зажили и по-прежнему гноились – Фалон’Дин чувствовал их смрад даже сквозь тряпье, коим Гельдауран себя закрыл от чужих глаз. Король-маг не мог задерживать на его темной фигуре взгляд, так как тот огородил себя каким-то заклинанием, от которого у эвануриса начинала кружиться голова, а потому он решил вновь обратиться к братьям, как внезапно мысли его будто бы раскаленная игла пронзила, и перед внутренним взором у него возникло видение.       Он увидел, как его ручной демон, Обман, сражается с тремя эльфами и проигрывает. Услышал заклинание перемещения в мертвое тело, которое было резко оборвано, лишив демона большей части силы и едва его не убив. Затем увидел фигуру мертвеца, что шествует по грязным узким туннелям подземного города, и голова его покоилась на плече, удерживаемая лишь обрывками мышц и кожи, а из шеи торчала блестящая от крови кость.       Фалон’Дин встряхнул головой и приложил ладонь ко взмокшему лбу. Обман был жив, но теперь являлся лишь жалкой тенью своей былой мощи. И все же он спасся и, передвигая ногами мертвеца, намеревался покинуть Арлатан и вернуться к нему, своему хозяину.       Это видение ему даровал Гельдауран в качестве жеста доброй воли. Фалон’Дин мог лишь дивиться его могуществу и завидовать, однако было в его сердце место и для уважения, так как самого его мучили волнения, ибо менее всего он хотел терять еще одного демона.       — Скажи же, молодой эванурис, — обратился к нему Анарис, пройдя к золотой арфе и коснувшись бледными пальцами струн. — Почему мы должны прислушиваться к тебе и держаться в тени, пока ты бездействуешь?       Летанавир одарил его недовольным взглядом, но Забытый стоял к нему спиной и этого не увидел. Зато заметил Даэрнтал и разом помрачнел. Что ж, стереть улыбку с его лица было приятно, впрочем, как и узнать, что за брата своего он сильно тревожится и переживает, видя угрозу в каждом, кто не так посмотрит на альбиноса.       — Я не бездействую, — решил ответить король-маг, — Эльгарнан думает, что убрал из столицы всех моих людей, а сам же привел во дворец мою шпионку и уложил ее в свою постель. Теперь она его фаворитка и имеет влияние при дворе. Она ведает о многих решениях, что он принимает. А все аристократы с нетерпение ждут, когда Митал вернется в Арлатан и увидит на троне подле своего супруга другую.       Анарис замер, и, не дождавшись ни от него, ни от других Забытых никакой реакции, Фалон’Дин продолжил:       — Помимо этого я исполняю главный страх своего отца: открываю границы для шемленов.       — Что? Зачем? — удивился Даэрнтал.       — Пусть срок жизни их мал, они куда многочисленнее, чем мы. Они быстро учатся и тянутся к знаниям подобно молодому ростку, что поднимает листву навстречу солнцу. Я выдрессирую их, и весть о чужаках выманит отца из столицы. Пока его не будет, моя шпионка встретит нас и, когда Эльгарнан вернется, мы будем готовы его свергнуть. Что же до людей, то я избавлюсь от них, как только надобность в их услугах отпадет.       — Их кровь слабее эльфийской, — задумчиво проговорил Анарис, — но они горды и упрямы, словно мулы. Уверен, что сможешь удержать их, если у их предводителей появится мечта потеснить наш народ?       — Теми, кто полон амбиций, легко управлять ложными обещаниями. Когда все недостойные будут свергнуты, я очищу земли империи от скверны под названием «человек».       «Твоя сестра и Гиланнайн тоже имеют виды на небесный престол, — Летанавир вздрогнул, услышав в своей голове чужой голос, низкий и раскатистый, точно гром. — Тебе стоит заручиться их доверием, чтобы иметь возможность использовать армию, которую Мать Галл столь бережно взращивает в своих лабораториях. Сделаешь это – и мир увидит воинство, коего никогда не было».       Сразу за словами последовала и мысль, изображавшая серого гиганта и множество подобных ему. Они спали, а Гиланнайн скиталась поблизости, заботливо наблюдая за состоянием каждого.       Она их любит, как детей, понял Фалон’Дин. В каждое созданное существо белокурая королева вкладывала частичку своей души и горько оплакивала даже монстров, которые вышли из-под контроля и были уничтожены рукою Митал. Гиланнайн хотела избавиться от правящей королевской четы не меньше, чем сам Летанавир и, если бы в ней было побольше смелости, то она уже давно бы возвела на престол свою любовницу, Андруил.       Вот только Друг Мертвых не понимал, почему Гельдауран дает ему подсказку. Зачем он убеждает короля-мага заключать союз с двумя другими эванурисами? Возможно, ответ был на поверхности. В древности он был благородным и справедливым господином, и нынешняя щедрость почти наверняка была обусловлена тем, что Гельдауран хотел сделать последний поединок между Творцами и Забытыми честным: трое на троих. Вот только Фалон’Дин не видел подле себя никого, кроме Силейз, и менее всего желал, чтобы в будущем приемная сестра и ее возлюбленная оспаривали уже его право владычества над империей.       Однако о раздумьях своих он Забытым не поведал, огородив сознание высокой ментальной стеной, но для вида кивнул, соглашаясь с предложением Гельдаурана. Летанавир решил обратить свое внимание на армию Гиланнайн и использовать ее по возможности, ведь даже в шахматах королю приходится крайне трудно без защиты пешек, а также и ферзя с ладьей, которыми можно пожертвовать… и королевы, стоящей плечом к плечу со своим избранным супругом.       — Хорошо, — пораздумав над услышанным, сказал Анарис, привлекая внимание эвануриса к себе. — К нам же со всех городов и поселений Элвенана тянутся адепты, ибо духи, пойманные в сети нашего наставника, принесли им с ветром вести о возвращении владык, желающих изменить мир и щедро одаривающих своих последователей властью над стихиями и самой жизнью. Фен’Харел, сам того не ведая, послужил нам, ибо большинство из крестьян думают, будто он по-прежнему в сговоре с нами.       — Ты же сделаешь кое-что еще, — подхватив мысль брата, продолжил Даэрнтал, — Ты вернешь Диртамена и опровергнешь слухи, что по всем направлениям расползаются из столицы.       Фалон’Дин усмехнулся.       — Это невозможно, — он развел руками, — я не могу покинуть своих владений, избежав палачей отца, что подобно стервятникам скитаются у границ, ожидая пока я нарушу запреты. Даже на Перекрестке он оставил своих людей и элювиан закрыт.       — Ты докажешь свою невиновность, — не обращая внимания на его слова, настаивал альбинос. — Ты отправишься к Фен’Харелу и, воззвав к своим вассалам, присягнувшим Диртамену на верность, изгонишь Волка со своих земель.       — Но в то же время ты будешь здесь, и Эльгарнан не посмеет обвинить тебя в обмане в то время, как вера в братьев-близнецов еще жива.       — Моя мать не ограничивается одним местом в одно время, — Фалон’Дин нахмурился и расстегнул пуговицу на стоячем воротнике, которая стала сжимать его шею. Во рту у него пересохло, однако взгляд его даже не коснулся графина с вином. Он не мог позволить себе расслабляться, пока Забытые были здесь, в его покоях. — А заклинание, о котором вы говорите, ведомо лишь моей матери, и даже отец брезгует им.       «А зря, — Гельдауран развернулся и шагнул обратно в тень угла, скрывшись в темноте. — Знание этого трюка ведомо и мне, и пусть ты потратишь много сил, разделяя себя и Диртамена, последующая выгода того стоит».       И последним даром старшего из Забытых были слова заклинания, которые холодным шепотом пронеслись в мыслях Фалон’Дина. Он закрыл глаза, чтобы течение времени не отвлекало его, и повторил про себя каждое звено, составляющее магическую цепочку, а когда закончил и распахнул веки – рядом не было и братьев. И только серебристый месяц взирал на него со своего небесного седалища, а ветер теребил иссиня-черные волосы.