Лик Диртамена был высечен в камне и вырезан в дереве; стены украшали мрачные фрески с его изображением, повсюду была видна символика в виде двух воронов, олицетворяющая Страх и Обман, а высокие статуи эвануриса взирали на всех посетителей тронного зала с холодной надменностью. Даже мозаика здесь была исключительно серых, белых и черных цветов, и узоры, выложенные ею, были не столь красочными, как фрески в других частях великой империи, и нагоняли на любого, созерцающего их, глубокую тоску.
Столичные земли владений Диртамена были холодны, унылы и неприветливы. Не было вокруг ни сочных зеленых долин с многочисленными реками и водопадами, как у Гиланнайн, ни жарких саванн с сухой золотой травой и животными, борющимися за каждую каплю воды, как в землях Андруил. Был лишь холодный белый снег и высокие серые горы, чьи острые пики упирались в чистое светло-голубое небо. А также множество пещер, в глубинах которых протекали подземные реки, и бездонные ущелья в тех местах, где земля раскололась еще во времена, когда эльфийская цивилизация только начинала свое развитие.
Элвен, обитающие здесь, были угрюмы, молчаливы и еще менее дружелюбны, чем морозы, налетающие на город и спрятанную среди зубьев гор крепость. Они не вышли на улицы, узнав о прибытии своего нового правителя, не поприветствовали его, а наместник, заменявший Фалон’Дина, с большим нежеланием уступил Соласу трон своего владыки. Он не испытывал к новоприбывшему никакого уважения и совсем не скрывал своей неприязни, когда Ужасный Волк занял престол двуликого божества. Солас с первого же взгляда понял, что мужчина способен учинить множество неприятностей в будущем, а потому первым же своим приказом снял его с должности. Его решение вызвало бурю обсуждений среди обитателей двора, но Солас был непреклонен и не хотел за собой стороннего надзора.
По большей части магу было все равно, что думают аристократы, обрюзгшие от роскоши и власти, даруемой им покровительством Диртамена. Если бы он прислушивался к мнению каждого, кого не устраивали его цели, то так бы и остался сидеть в лачуге Рилофира, боясь высунуть нос за порог. Тогда бы рабы не обрели своего голоса в его лице и остались бы влачить свое жалкое существование живыми, безвольными вещами, с которыми власть имущие продолжили делать все, что им заблагорассудится. Благо, что река истории пошла по иному руслу.
Волк видел, как среди серого промерзшего камня молодым деревцем прорастала элита, и корни ее пробивали скалы и выкорчевывали землю, расширяя пропасть между благородными и крестьянами, где одни стремительно богатели, а другие все глубже погружались в пучину бедности, вынужденные привыкать к различным лишениям. Среднего класса во владениях Диртамена не было вовсе, и эльфы рождались либо под счастливой звездой, пополняя чей-то знатный род, либо в хлеву, среди сена и домашнего скота, обреченные едва ли не с самого детства на тяжкий труд и суровую жизнь. Однако самым удивительным откровением для мага стало то, что абсолютно все подданные Диртамена любили и уважали его, и каждый из них, будь он титулованной персоной или обычным крепостным трудягой, скучал по Хранителю Тайн и с нетерпением ждал его возвращения.
Они были очарованы им, и Соласу оставалось только догадываться, как эванурис, исторгая из уст свои грошовые мудрости, сумел завоевать их сердца. По вечерам он накидывал на плечи простой плащ, отсылал стражу и под покровом притворства выходил в город. Общался с людьми, посещал различные учреждения, и вскоре так волновавшая его душу и сердце правда вскрылась. Ужасный Волк узнал, что в храме бога служители Диртамена выдают беднякам провизию и отсыпают немного монет, помогая пережить трудные времена, когда лютые морозы остужают землю, а снега заметают все дороги, закрывая путь для торговых караванов. И ему сразу стало понятно, почему они молчат и ничего не предпринимают: столица слишком далеко, и даже если кто-нибудь из бедняков отправит другим эванурисам жалобу, то та вряд ли дойдет до Арлатана, а может и вовсе затеряется вместе с посыльным, прирезанным сторонниками Фалон’Дина, что, словно падальщики, бдят за эльфами, коршунами сидя на крышах домов.
Власть эвануриса была крепка здесь, он впился в нее когтями, и Солас морально готовил себя к тому, что ему будет нелегко на новом месте; что за каждый вдох ему придется бороться с многочисленными прислужниками бога удачи, смотрящими на него с глубокой ненавистью. Впрочем, это он понял еще в тот момент, когда Митал сообщила ему о передаче земель Диртамена в его пользование.
Крепость Тарасил'ан те'лас, откуда Хранителей Тайн ранее правил, издавая указы, располагалась на гребне гор, неподалеку от перевала, по которому проходил торговый путь из земель Диртамена на территории, подвластные Митал. Обитель Диртамена была не такой большой, какой Солас ее себе представлял, однако от того она не теряла ни грамма своей величественности. К ней вел перекинутый через глубокую пропасть длинный мост, часть которого поднималась при осаде и наглухо запечатывала вход. Снаружи Небесную крепость охраняли высокие стены с каменными зубцами, башни с многочисленными бойницами и решетки, ведущие в пустоту, которые закрыли собой пол под главными вратами. Это показалось Соласу немного странным – Диртамен словно жил опасениями того, что на него кто-нибудь нападет, и весь замок был прошит тайными ходами и скрытыми в стенах ловушками. Неужели он боялся недовольства собственных людей или в Морозных горах был кто-то, способный нанести ему вред? А может, таким образом он готовился к визиту отца?
За пределами оборонительных стен замка обстановка была совсем иной, что создало у Соласа некую контрастность впечатлений, когда он впервые прибыл сюда. Двухъярусный двор цвел и зеленел, воздух густел из-за магии, пред которой холод, покорно склонившись, отступил, и самые разнообразные духи витали по лестницам и скитались меж тонких деревьев. Внутри было… уютно, что маг признал с небывалым удивлением. Царившее здесь спокойствие было так заразительно, что Ужасный Волк начал отчасти понимать, почему Фалон’Дина так пленило это место, раз в прошлом он при каждой ссоре с Эльгарнаном удалялся из столицы и спешил сюда. Это место было зачаровано древним заклинанием и обладало хорошей аурой, что заметно сказывалось на обитателях и гостях крепости. Но где же таился источник этой таинственной силы?
Закончив очередной осмотр своих владений, Солас, преисполненный желанием разгадать тайны Небесной крепости, поспешил вернуться в тронный зал, где собрались просители со всех уголков земель Диртамена… Нет, его земель, пусть пока он и чувствовал себя здесь чужим. Митал ясно дала понять, что судьба местных элвен – в его руках, и он не мог не оправдать ее ожиданий. К тому же, от того, как он себя проявит, зависело и то, получат ли его реформы дальнейшее распространение, а это было как раз тем, ради чего стоило побороться. И Ужасный Волк, стиснув зубы, готовился делать то, к чему он не был предназначен от рождения, но для чего был избран.
Однако, войдя в помещение, он тут же поджал губы, разглядев на довольно скромном троне, лишенном всяких помпезных украшений, уже знакомого наместника, который, словно позабыв об указе Волка, продолжал занимать его место и принимать людей. Он так и не смирился с назначением Соласа на место Диртамена. Не смирился с тем, что бывший раб теперь помыкал им. Мужчина настраивал других эльфов против него, чтобы в будущем те при любой возможности вставляли ему палки в колеса. И самым сложным для мага было осознание того, что знать внимала бывшему наместнику, ибо для них он был своим – эльфом, опекавшим их народ в отсутствие господина. А он, Солас, был таинственным незнакомцем, который заявился в чужие края с собственным сводом законов и непривычным взглядом на многие традиции, устоявшиеся за века правления двуликого эвануриса. Сперва Ужасный Волк долго терпел многочисленные и крайне оскорбительные шепотки, произносившиеся со всех сторон, когда он входил в тронный зал. Он даже пытался путем диалога разъяснить своим новым подданным, что он не враг им, но те всячески пыжились и отмахивались от него, как от навозной мухи, не признавая иного владыки кроме Диртамена. И тогда Солас понял, что это не он терпит их, а они его, ибо высоко поднявшаяся волна-убийца без труда опрокинет неустойчивый и хлипкий кораблик, разбив его в щепки о тревожную поверхность моря. Он был этим корабликом и четко осознавал то, что если в столице сам являлся тем, кто готовил восстание против владык, то здесь принял роль того, кого намеревались свергнуть. Мысль эта тревожила его душу, опаляя бледную кожу россыпью колких мурашек.
Солас удрученно вздохнул при виде надменного выражения, которым эльфы щедро одаривали его. И молодому магу было жаль, что с такой же щедростью они не осыпают свою прислугу звонкими монетами и благодарностями за всю грязную работу, что те выполняют каждый день из года в год, до тех пор, пока жизнь их не подойдет к закату, а сознание не погрузится в вечные объятья утенеры. Но Солас пытался вести себя достойно и не обращать внимания на колкие взгляды – устройство двора таково, что аристократы, заискивающие перед Фалон’Дином, всегда будут испытывать его на прочность и подмечать любые мелочи, ожидая более серьезных оплошностей, в которых нового правителя можно было бы упрекнуть и опозорить под взором внимательной и непрощающей ошибок публики. И бороться с таким отношением к себе он мог только двумя способами: жестокой тиранией, которая не ускользнула бы от внимания эванурисов, вынуждая Митал лично усмирять пыл мага, которого она сама же возвела до такого статуса, либо же игнорировать, не поддаваясь на дешевые провокации и не давая элвен, насыщающимися скандалами, точно пиявки кровью, поводов победоносно улыбаться.
Предпочтения Соласа толкали его по пути мира, но в то же время какая-то его часть, помнившая годы рабства, требовала их беспрекословного подчинения.
— Вот он, хранитель нашего спокойствия и гарант дальнейшего процветания! — бывшего наместника звали Таэллон, и, всплеснув руками, он придал громкости своему голосу, заставляя даже самых отчужденных и тихих гостей крепости обратить глаза на Соласа, которому претило такое большое внимание к своей персоне.
— А… это вы. Помнится, я запретил вам показываться здесь, когда избавил от тяжкого груза вашей должности, — ответил Солас, поднявшись на одну ступеньку и встав напротив трона. — Своей преданностью делам Фа… Диртамена вы заслужили отдых за пределами моего замка.
Его слова возымели эффект над Таэллоном, и румянец покрыл его оплетенные узорами валласлина щеки, а светлые глаза в гневе налились кровью. Стоящие по бокам от него элвен в дорогих одеждах и драгоценностях, украшающих тонкие шеи и изящные руки, усмехнулись. Их многочисленные взгляды начали метаться от Соласа к наместнику в ожидании продолжения перепалки. Таэллон резко поднялся, руки его сжались в кулаки, а губы задрожали. Даже если он и хотел что-то сказать, то боялся, понимая, что перечить магу бессмысленно. Он хотел, чтобы чужак первым оскорбил его, первым поднял на него руку на глазах у народа Диртамена. Чтобы именно Солас прослыл задирой, став агрессором даже в глазах простого народа, проживающего в ложбинке между горами неподалеку от крепости. Однако Ужасный Волк, решив для себя, что не будет подпитывать их любопытство, давая основу будущим сплетням, невозмутимо обошел эльфа, развернулся и сел на трон, жестом руки дав страже понять, что те могут запустить первого просителя.
Молодой маг пропустил мимо острых ушей ядовитый упрек Таэллона, который, конечно же, незамедлительно был озвучен, когда бывший раб занял трон. Но, судя по вялой реакции знати, очередной словесный выпад наместника был слаб, и он не смог выдать ничего достойного взамен тому легкому уколу, который Волк нанес ранее, мягко указав наместнику, что теперь он – никто, и слова его более не имеют в стенах крепости власти. К тому же, он никак не сумел прикрыть правду, проскользнувшую в реплике Соласа, о двоякой сущности обожаемого им владыки, истинного Хранителя Тайн.
Хорошо. Пусть сомневаются в эванурисе, пусть доверие к нему истает льдом и горькой водой омоет лица рабов, избавив их от тяжести привязки к лже-божеству. И пусть в конце концов они все избавятся от того наваждения, что ослепляет их, не давая узреть правду об истинном положении дел в империи.
Покуда Солас не привык править, каждый день тянулся для него мучительно долго, а у числа просителей не было конца. Ужасный Волк быстро понял, что последние несколько лет Диртамен пренебрегал своими обязанностями правителя, а потому число жалоб исчислялось тысячами. Солас был вынужден сидеть на троне от рассвета до заката – и спину его ломило от усталости, а конечности затекали настолько, что плохо слушались мага, когда он, наконец, покидал королевское седалище и скитался по крепости, наизусть заучивая все ее ходы и комнаты.
Править в одиночку Ужасному Волку было непросто, но рядом не было эльфов, которым он мог бы довериться, как не было и тех, у кого он мог бы спросить совета, не опасаясь быть заведенным в ловушку хитро сплетенной против него интриги.
Вокруг были только враги.
Солас чувствовал себя ужасно одиноким среди эльфов, которые не понимали и не принимали его. Однако он старался служить не только интересам бедняков, но и их тоже. Но они не замечали этого – не желали видеть, подмечая только негативные последствия его решений, но уж никак не то, что шло на пользу абсолютно всем.
Спускаясь по многочисленным лестницам Тарасил'ан те'лас, он думал о том, как донести до их понимания простую истину о том, что Диртамен далек от представляемого ими идеала, и что вместе они смогут превратить эти унылые, серые земли, искрящиеся снегом, в богатый край, где царит свобода и справедливость. Он уже представлял, как исчезают пустоши и на их месте закладываются новые города; как разные сословия гармонично уживаются друг с другом... Но все это было пока что так далеко от реальности, что Соласу начинало казаться, будто до мечты своей он не дотянется даже по прошествии тысячелетий. И за тревожными думами маг совсем не заметил, как лестница, по которой он спускался, обросла паутиной и затерялась во мраке.
Обитель Диртамена полнилась тайн, и зачарованные коридоры, словно чувствуя настрой владельца замка, всегда приводили его туда, где душевная тревога могла утихнуть, сменившись умиротворением. В случае с Ужасным Волком грусть преобразовалась в небывалое удивление и восхищение.
Под Небесной крепостью располагалась большая пещера, заполненная чистой водой, поверхность которой затянула светящаяся блекло-синяя дымка тумана. А в центре, на круглом островке, пробиваясь мощными корнями сквозь камень, возвышалось высокое дерево с могучим стволом, широкими закручивающимися ветвями и густой шапкой из белоснежных листьев. Вокруг дерева звездным светом пульсировала аура, и из массивных сталагмитов, выросших по краям подземного озера, проглядывали голубые лириумные жилы, чье тихое пение напоминало перезвон хрусталя.
Вокруг островка собралось множество духов: они выходили из влажных черных стен, парили над водой и кружили вокруг древа, точно он служил им маяком. Границы между двумя мирами, наложенными друг на друга, были здесь размыты, и Солас видел, как за прозрачными телами духов по темной кроне бежит ярко-белая смола. Древо сочилось магией, и от внимания чародея не ускользнул и тот факт, что силу из этого места кто-то вытягивает. Он не видел этого собственными глазами, но чувствовал, как усики магии, словно натянутые ниточки, уходят ввысь, теряясь среди каменного небосвода. И где-то внутри его кольнула догадка о том, что Диртамен знает об этом месте и его магией делится со всеми своими почитателями, подкупая тем самым их преданность и веру в то, что силы дарует им непосредственно он – милостивый и щедрый к своим последователям бог.
— Кто ты? — Солас вздрогнул от резкого женского голоса, прозвучавшего за его ухом, и дернулся в сторону. — Хм… Теперь знаю. Солас. Бывший раб и новый хозяин наших чертогов.
Мимолетный испуг, пронзивший его, точно копье, в миг рассеялся. И, облегченно выдохнув, Солас всмотрелся в призрачный силуэт, что возродился из рыжей искры, незаметно витавшей рядом с ним.
— Кто ты, дух? — удивленно склонив голову, спросил Ужасный Волк, боковым зрением подмечая, что и другие дети Тени стали собираться вокруг него и с интересом изучать пришельца.
— Я – королевская воля и корона на челе господина, — на распев произнес дух. — Я – длань власти и сама суть правления.
— Господство, — ухмыльнувшись, понял Солас и повернулся к нежно-сиреневой дымке Мудрости, что осторожно тянулась к нему.
— Я не давал тебе разрешения отворачиваться! — голос Господства изменился, и молодой маг уловил в нем грозные нотки, свойственные Фалон’Дину. Скорее всего именного этого духа сюда привлекло не древо, а власть эвануриса, обманом и мелочными подачками поставившего на колени всех своих подданных в этом районе. И в той же мере, в какой Господство влияло на Хранителя Тайн, оно перенимало у него черты его характера.
Однако, судя по всему, в пещере под крепостью дух появился незадолго до того, как земли Диртамена были переданы Соласу, а потому, взмахнув рукой, создание Тени продолжило разговор дальше, идентифицируя себя статной эльфийкой с сильным и властным голосом.
— Я вижу на твоих плечах бремя правления, но в душе твоей сокрыт страх перед ответственностью, — дух одной мыслью возвел стены вокруг себя и своего собеседника, оставив Мудрость на другой стороне.
Солас вздохнул, понимая, что все сказанное – правда, однако с ответом не спешил.
— Те, другие, всегда были тверды в своих решениях, и их уверенность давала мне силы… Ты же меня ослабляешь, — Господство облетела Соласа вокруг, точно принюхиваясь к воздуху возле него. — И все же в тебе есть нужная мне лидерская искра. Я повелеваю ее пробудить – только так твое правление будет долгим.
И одновременно со словами духа в мыслях Соласа заискрилась идея, которую он никак не мог отвергнуть. Да и не хотел.
— Присоединись ко мне! — резко выпалил он, заставив Господство застыть от удивления.
Дух – вот, что ему нужно! Существо, не способное предать его или солгать, изменив своей сути. Создание, которое не присягало никому из эванурисов и было лишь вольным отражением действий и эмоций, возымевшим разум. Здесь, под Небесной крепостью, Господство и остальные существа дышали свободой и были теми, кем их создала Тень. И Солас не мог представить себе более подходящего на роль его советника кандидата.
— Я никому не подчиняюсь. Не подчинюсь и тебе, — ответил своенравный дух.
— Я этого и не требую, — Солас позволил себе улыбнуться уголками губ. — Я предлагаю тебе разделить со мной эту власть... Или же тебе по нраву прозябать здесь, вдали от своего истинного предназначения? Неужели камни более податливы твоей воле?
Стены, наспех возведенные вокруг, стремительно растаяли, и в разговор между эльфом и Господством плавно влилась Мудрость.
— Бремя правления – тяжелая ноша для неподготовленного ума, но легкое дело в умелых руках. Разделите обязанности на двоих, найдите баланс, и магия этого места оживит окрестности, потечет сквозь камни и вернет народу былое процветание.
— Ты станешь моим советником и будешь править Небесной крепостью и прилегающими городами, когда я буду вынужден уехать, — добавил Солас, будто пытаясь развеять сомнения, которых у самого духа никогда не было.
— Что ж, эти условия я считаю удовлетворительными, с одной единственной оговоркой: мы на равных.
— Так и будет, — кивнув в благодарность за принятое предложение, ответил Солас. И, последний раз взглянув на древо, выросшее на месте, где когда-то было сотворено могущественное заклинание*, до сих пор подпитывающее его и заменившее ему солнце, призвал обоих духов за собой и поднялся в крепость.
Однако там, в просторном кабинете, спесь радости и воодушевления с мага быстро сбил нерасторопный слуга. Положив на стол из темного дуба стопку писем, он, вопросительно взглянув на духов, скрылся за дверью, а Солас поспешно распечатал конверты.
Серо-голубые глаза быстро забегали по строкам, но после прочтения пальцы с тихим шелестом сжали надушенную бумагу, а Господство и Мудрость закачались, точно были не живыми существами, а трепещущей от любого дуновения ветра искрящейся тканью.
— Твое приглашение отвергли, — прочувствовав его состояние, поняла прозрачная советница молодого Волка.
— Да… Аудиенции со мной горделивые лорды долины предпочли затяжную охоту в снегах, выпивку и развлечения, — подтвердил он, чувствуя не гнев, но обиду. Знать, сама того не ведая, отсекала все возможности мирного сосуществования со своим новым владыкой. Игнорируя его приглашение ко двору, они выказывали ему свое неуважение и неповиновение. И будь на месте Соласа любой из эванурисов – за этим последовало бы жестокое наказание.
Но северянин не был эванурисом. Он был освобожденным рабом, чья мать собирала ягоды и охотилась в дремучих лесах, а отец был простым плотником.
— Не оставляй сию дерзость без ответа, — призрачная длань Господства коснулась его плеча, и Солас сразу же понял, что она читает его мысли. Этот дух был силен, в отличие от Мудрости, которая, судя по всему, сформировалась не так давно, сияла не так ярко и говорила намного тише.
— Не оставлю, — отозвался маг и резко отдернул руку. Пусть он и доверял духам больше, чем всем остальным обитателям Небесной крепости, но было небезопасно позволять Господству узнавать больше необходимого. — Пока меня не будет – забота о моих подданных лежит на ваших плечах.
И удалился, шагая широко и быстро.
Его новым союзникам было вовсе ни к чему знать, что он собирается делать. Он и сам не до конца был уверен, что это правильно, но понимал: Солас не может заставить аристократов подчиняться себе, но он может обратить их страх себе на пользу. А в нынешнее времена дворяне боялись только того, кто разворошил Арлатан и пробудил Забытых от глубоко сна.
Они боялись Ужасного Волка.
***
Покой – притягательный, недостижимый дар, за которым все живые и мыслящие гонятся с тех самых пор, как не обсохшие от молока уста выговаривают первое слово. Но для мертвых покой – вечный спутник, крепко сжимающий в холодных и темных объятьях. Для тех же, кто ходит по тонкому лезвию на грани жизни и смерти, покой – и лед, пробирающий до костей, и пламя, опаляющее изнутри.
Рилофиру запомнилась боль, он ясно ощущал ее, в то время как мысли его были светлы и безмятежны. Перед внутренним взором мелькали лица давно почивших друзей и родных, а вокруг слышались сперва нежные напевы детской колыбельной, затем праздничные песнопения, а после гимн войны, пролитой крови и утраченных в многочисленных боях жизней.
И все это было так реально, что эльфу хотелось протянуть руку и коснуться этих воспоминаний: обнять родных, предостеречь друзей, спасти напарников, падших под ударами вражеских мечей. Но покой ревниво тянул его назад, запутывая отголоски прошлого в яркий клубок. Смерть давно ждала его, звала к себе, и покой укрывал его, черным плащом закрывая взор, оглушая и толкая вперед – в неизвестность.
Но его время еще не пришло.
Сквозь тьму пробился яркий золотой луч, и в том месте, где он прошил тьму, образовалась быстро растущая дыра. Вскоре свет залил все, нестерпимо забил по глазам и приятной болью начал обжигать ребра… И, точно ласковая мать, бархатной ладонью погладил по холодным щекам.
Рилофир зажмурился, но почти сразу же поднял веки.
Сперва взору его открылось размытое и нечеткое пятно, но после реальность начала обретать контуры и краски, и охотник понял, что вернулся с того света обратно.
Высоко над Рилофиром простерся потолок из мерцающей мозаики, приобретающий изящные изгибы в тех местах, где его подпирали золотые колонны. Солнце, пробираясь через узкие окна, играло на изумрудных элементах всеми оттенками зеленого и освещало массивные столбы. От стен отражались певчие голоса эльфов, и прямо над Рилофиром возникло лицо молодого послушника, прикрытое серым капюшоном.
— Ты очнулся! — голос Сенана резанул охотника по ушам, и тот поморщился, выдавив из себя в ответ:
— Я бы вряд ли умер от парочки переломов, ссадин и ушибов.
Подросток резко помрачнел и отвел опечаленный взгляд.
— Но ты умирал, — тихо сказал он, задумчиво смотря куда-то вдаль. — Демон успел вселиться в тело Финнена, но ему не хватало сил, чтобы подняться самостоятельно, и он вытянул их у тебя. Затем…
— Что? — Рилофир поспешно сел и тут же пожалел об этом, так как его голова пошла кругом, а перед взором замигало целое скопище черных мушек.
Сенан тут же заботливо уложил его обратно, подбив подушку и присев на край кровати.
— Где мы? — немного придя в себя, спросил Рилофир, удивившись слабости своего голоса.
— В городском святилище Митал, — пояснил Сенан, оглядываясь по сторонам и наблюдая за суматохой, которую сам охотник был еще не в состоянии оценить. — Пока лазарет не восстановят, пострадавшие от действий демона находят приют здесь.
Рилофир тяжело вздохнул, и уголки губ Сенана опустились. Он понял причину этого вздоха и разделял те чувства, что испытывал охотник. Помимо этого, он скорбел по своему учителю, убитому и оскверненному тем, кого они должны были одолеть.
— Я не справился, — тихо сказал послушник, и Рилофир перевел взгляд с потолка на него, накрыв руку юноши своей ладонью. — Я пронзил его духовным клинком, но, видимо, моя вера в собственные силы была недостаточно крепка и лезвие не насытилось магией в должной мере, чтобы уничтожить эту тварь.
Серебристая слеза прокатилась до кончика носа и сорвалась вниз, разбившись о костяшку указательного пальца охотника.
— Мы не справились, — поправил Рилофир, — не вини себя одного.
Сенан ничего не ответил, и эльф, осторожно вертя головой, начал оглядываться, не поднимаясь с постели.
Просторный зал для медитаций занимали многочисленные кушетки со стонущими пациентами и снующими меж узких рядов хранителями и прислужниками Митал. Часть из подчиненных драконьей владычицы с помощью магии лечили эльфов, другие обходили пострадавших и, совещаясь друг с другом, делали заметки.
Их с Сенаном они не трогали, и Рилофир понимал, почему: молодой послушник был доверенным лицом черноволосой эванурис, а потому имел полное право здесь находиться, даже если в качестве спутника привел сюда того, кого остальные короли и королевы считали преступником.
— Помнится, ты хотел рассказать мне о том, что произошло после того как Обман украл тело твоего наставника.
Сенан всхлипнул, вытер мокрые щеки и повернулся к нему. Глаза его темнели от печали, и даже линии валласлина, огибающие белые брови, потускнели.
— Я даже последних почестей не смогу ему отдать… Он этого не заслуживал!
— Сенан.
— Прости, — юноша себя одернул. — Когда ты потерял сознание, демон поднялся… Я был в доме и не успел нагнать его, когда нагрянула стража. Это были люди Эльгарнана, преданные и послушные его воле. Увидев тебя, разбойника и последователя Ужасного Волка, они хотели окончательно оборвать твою жизнь. Но потом я окликнул их и соврал, сказав, что вместе с наставником ловил тебя и демона. Также пригрозил, что если они тронут тебя, то за проявленное самоуправство с них спросит сама Митал. Они заключили меня под стражу и привели сюда, — он окинул просторы святилища рукой и шмыгнул носом. — Меня агенты Митал излечили довольно быстро, тебя же пытались спасти несколько дней. Но… шпионы Фалон’Дина прознали о тебе, и нам с другими магами ради защиты Митал пришлось прибегнуть к тому, что ты никогда бы не одобрил, находись в сознании и добром здравии.
— Что ты наделал, Сенан? — Рилофир снова сел, свесив ноги с постели. Попытался встать и, пошатнувшись, упал обратно. Послушник стыдливо поджал губы и опустил голову.
— То, что требовалось сделать, — тихо продолжил он. — Официально ты мертв, и твое тело забрали люди бога удачи в качестве доказательства твоей смерти. Я не мог позволить, чтобы у Фалон’Дина появился еще один козырь против Митал. Он ничего не скажет Эльгарнану, не предложит взамен своему прощению эту тайну, ибо она умерла вместе с тобой.
— Я не понимаю, — признался охотник. Мысли в его голове вихрились, а в ушах повис белый шум, отчасти заглушающий голос юноши.
— Поймешь, — сказала эльфийка, одна из агентов Митал, которая, по-видимому, с самого начала их разговора находилась неподалеку и все слышала. Подойдя вплотную к кровати, она протянула Рилофиру зеркало, а сама обратилась к Сенану. — Демон так или иначе умрет, дитя. И если Друг Мертвых достаточно умен, то он сам оборвет его жизнь и не будет дожидаться, пока это сделаем мы.
Послушник неуверенно кивнул и отвел взгляд.
У мужчины тряслись руки, когда он принял зеркало и поднес его к лицу. К чужому лицу. Он не узнал себя в отражении: вместо него там отражался молодой эльф с оливковой кожей, слегка раскосыми глазами орехового цвета и платиновыми волосами до плеч. Шрам исчез, как и бельмо на глазу. А вместо рабского клейма, которым его одарила Андруил, кожу украшал черный ветвистый валласлин Митал. От исцарапанного жизнью Рилофира не осталось ни следа.
Они перекроили его, создав заново… Как они это сделали? Магией пересадили ему кожу? Изменили форму черепа? Или же вселили его дух в новое тело?
Рилофир взглянул на свои руки. Мягкие и чужие, лишенные его рубца, что полумесяцем тянулся от большого пальца до указательного.
Дыхание эльфа участилось. Раздраженный, он отшвырнул зеркало в сторону, и то разбилось, при соприкосновении с полом разлетевшись по сторонам дождем неровных осколков.
В зале тут же повисла тишина. Все присутствующие элвен перевели свои взгляды на охотника.
— Лауриль?.. — резко сев, спросил эльф, приблизив свое лицо вплотную к лицу юноши. — Она знает?
Сенан потупил взгляд и побледнел пуще прежнего, однако агент Митал ответила за него:
— Мы сообщили ей, сокрыв правду ради ее же безопасности. Последователи Фалон’Дина должны были поверить в то, что ты мертв.
«Значит, она оплакивает меня… думает, что я оставил ее одну».
— Вы лишили меня того немного счастья, что было в моей жизни! Эванурисы – разрушители судеб! Плетущие интриги и играющие в свои игры за счет страданий других!
— Следи за тем, что говоришь, — процедила в ответ эльфийка и, одарив Сенана подбадривающим взглядом, развернулась и ушла, оставив юношу успокаивать взбаламученного друга самостоятельно.
— Она и твой сын не будут бедствовать, — Сенан попытался успокоить охотника и положил руку ему на плечо, однако он брезгливо стряхнул ее. — Я договорился, чтобы ей раз в месяц присылали деньги. Тайно, разумеется. Рилофир, твоя семья не будет голодать…
— Это уже не Рилофир! — пальцем ткнув в свое новое лицо, огрызнулся охотник. — Может, было бы милосерднее позволить демону меня добить? Вы своими трюками лишили меня всего, что я имел!
— Нет, мы спасли тебя, — с уверенностью ответил Сенан, и голос его на сей раз звучал так же звонко, как и при былых их встречах.
— Применив на мне ту же гнусную уловку, которую Обман испробовал на твоем учителе?! Вот уж спасибо, леталлин!
Эти слова хлестнули юношу, словно пощечина. Он встрепенулся и резко встал, переступая с ноги на ногу.
— Возможно, я ошибся, решив тебя спасти, но… Знаешь, я ничуть не жалею об этом! — голос Сенана стал тверже, а он сам – напористее. Ткнув пальцем в охотника, он продолжил гнуть свою линию:
— Твоя смерть – твоя реальная смерть – принесла бы Обману победу, а так ты еще можешь бороться! Против Фалон’Дина и его подручных, против Эльгарнана! Ты еще можешь подарить свободу своему сыну и жене! Полагаю, это лучше, чем бессильное небытие?
Рилофир открыл было рот, чтобы возразить, но не успел сказать и слова, как Сенан продолжил:
— Ты еще принесешь пользу своей империи, ты будешь сражаться под знаменами Митал и вместе с ней подаришь Лауриль и всем тем, кто уже сгинул под гнетом эванурисов, долгожданный мир!
Между ними повисла тишина, и Сенан с силой поджал губы, отчего они побледнели. Эльфы вокруг затихли и с любопытством наблюдали за их маленьким спором.
— Прошу, поехали со мной в Арборскую глушь. Там ты обретешь цель и возможность защитить близких, — на сей раз просьба послушника пропитала и его слова. Он тосковал по своему учителю и неожиданно разглядел друга в том, кого ранее презирал. Неужели встреча с демоном переменила его взгляды? Или же юноша просто привязывался к тем, кто старше его, из-за недостатка отцовского внимания?
Но проблема была в том, что Рилофир не чувствовал ничего. Он был совершенно опустошен и сбит с толку происходящим. Он хотел ущипнуть себя и проснуться дома, в теплой постели рядом с женой. Вот только реальность сильно била в глаза четкими звуками и яркими красками. Происходящее явь: Финнен мертв, Обман снова сбежал, а он, бывший избранник Андруил, стал сам для себя незнакомцем.
— Нет, — сказал он глухо, — Митал служишь ты, не я.
И снова встал, борясь с головокружением.
— Рилофир, — Сенан позвал его, когда эльф, пошатываясь, прошел рядом.
— Он мертв, ты сам сказал.
— Позволь мне помочь!
— Ты уже помог! — рявкнул в ответ охотник, но тут же сбавил тон и добавил уже мягче:
— К добру или худу.
И ушел, осторожно обходя кушетки с пострадавшими, под звонкий плач, тяжелые стоны, тихие всхлипы и возбужденные голоса агентов Митал. Ушел, провожаемый пристальным взглядом медовых глаз до самых дверей.
***
Кучерявились пышные облака, сверкая вспышками молний, и стеной на промерзшую землю изливался дождь. Бесцветные капли бились о голые ветви, стекали по древесной коре, разбивались о землю, смешиваясь в грязь. Было мокро и холодно, и лес замирал с каждым отзвуком грома, напоминающий боевой рог.
На широкой поляне, примыкая друг к другу почти что вплотную, благородные рогачи выискивали среди сырой земли съестное, носами ковыряя почву в поисках питательных корешков. Они топтались в грязи, вертели намокшими головами с рожками по сторонам, вглядываясь в темные силуэты неподвижных кустов красными глазами.
Шумел дождь, заглушая любые звуки вокруг, но, кажется, все было вполне спокойно. Страшно было там, впереди, где высилась гладкая каменная стена, за которой проживал многочисленный эльфийский род. Там кровью сородичей пропахли улицы, а их тела остроухий народ делил между собой, разбирая на куски и сбрасывая мясо в глубокие чаны с кипящей водой.
Смерть и ужас были там, вдалеке. Здесь же, на кружке обширной поляны, рядом со стадом было спокойно и безопасно. Так, по крайней мере, казалось на первый взгляд.
Погода притупляла чувства баранов, но она же давала возможность другим зверям насытиться, набив животы свежим мясом, и запачкаться теплой кровью.
Светловолосый эльф сидел на дереве, растянувшись на широкой ветви, и внимательно наблюдал за тем, как старый волк, чья белая шкура, намокнув и свалявшись в грязи, потемнела и вздыбилась, тихо крался между высокими кустарниками, осторожно перебирая лапами. Он был одинок и, судя по рваному уху и шрамам на морде, когда-то потрепан остальными сородичами.
Волк, лишенный стаи, почти всегда умирает, не в силах бороться за свою жизнь самостоятельно, но этот был другим. Могучим зверем, чьи мышцы бугрились и перекатывались под густой шерстью при каждом новом движении. Его зеленые глаза светились глубоким голодом, но в них не было гнева. Они были холодны, точно драгоценные камни, запрятанные в недрах земли.
Зверь проскользнул между папоротниками, пробежал за толстым древом и прошмыгнул под его корнями, кривыми арками протянувшимися над землей. Опустившись на живот, волк прокрался вперед и дошел до границы прикрытия леса, обозначенной высоким вечнозеленым кустом. Впереди была лишь поляна с многочисленной добычей, а позади – глухой лес с медленной и мучительной голодной смертью.
Белый волк выбрал для себя жизнь, напружинившись для рывка и резко помчавшись вперед, к ближайшему барану. А сзади, на то место, где зверь таился перед атакой, с дерева белым призраком спустился охотник и занял позицию, вскинув большой лук.
Выпущенная им стрела нагнала волка на повороте и вошла в изорванное ухо. Лапы зверя подкосились, а он тут же рухнул в грязь, по которой его протащило еще несколько метров. Благородные рогачи, исступленно блея, разбежались по сторонам, а на поляну, убрав дальнее оружие за спину, вышел охотник и, шлепая по мокрой земле, приблизился к своей добыче.
Опустившись рядом с ней на колени, он провел рукой по мокрой шерсти. С лаской, будто выпрашивая прощения за содеянное, а затем достал охотничий нож, намереваясь снять с мертвого зверя шкуру.
В тот день Рилофир окончательно умер, но возле Ужасного Волка встал более мелкий, но не менее храбрый собрат.
И имя ему было Феолан.
